Память вытворяла с ним странные вещи, может мозги в черепе уже кипели и в полусваренном состоянии плохо выполняли свою основную работу? Теперь он забыл, как отключают фонарь, ведь, кажется, раньше это совершалось достаточно просто. В злости он рванул ремешок, и бросил фонарь вниз. Вращаясь в полете, отчего-то ставший широким световой конус выхватывал из мрака какие-то застывшие, немые сцены. Не смотря на мимолетность, они успевали впечатываться в барахлящую память, так что Руган даже фиксировал ракурсы происходящего. Там – какие-то, очень спокойные на вид люди, без лиц, в сплошном облегающем сверкании, заламывали руки и били прикладами по голове кого-то из отряда. Тут – двое, таких же сверкающих, пилили ножом горло кому-то неизвестному в противогазе. Отсюда – подходили еще несколько, их иглометы были наизготовку.
«Странно, почему они убивают? – снова удивился Руган. – Нас можно брать голыми руками. Конечно, – понял внезапно, – они делают это сгоряча, еще не разобравшись. Потом начнут брать в плен, для допросов. И тогда смогут узнать, кто и что тут делает». Этого нельзя было допустить.
А фонарь еще некоторое время прыгал, бил световым пучком туда-сюда, потом, наконец, потух, может, разбился. Не время было удивляться стойкости столь хрупкой вещицы – и недосуг. Руган начал обстреливать те места, которые запомнил. Наверняка под град из отравленных игл попадали свои, но что теперь он сумел бы изменить? Он опустошил обойму, нагнулся к невидимому Гермо. Это его спасло – он явственно расслышал, как над головой прошел десяток или два ответных брашских приветов.
Руган на ощупь перезарядил обойму, хотя боль в затылке, висках и темени распирала голову. Затем он, бессмысленно и совсем не больно кусая губы, снял с дергающегося, стонущего Гермо игломет. Он уже не фиксировал свои мысли, это стало очень больно и, наверное, не нужно. Да и некогда было. Но он знал, что браши не должны захватить ни одного «языка». Он опрокинул Гермо набок – тот пытался оттолкнуть его ногами, – добрался до пояса, нащупал там гранату с электро-подрывом и произвел фиксацию обеих кнопок. Затем он привстал и пальнул вниз еще одну обойму, ведь все равно не хватало сил тащить два игломета сразу. Он продолжил спуск, периодически останавливаясь и стреляя на шум одиночными залпами. То, что шум производили не только браши, но и свои, было даже к лучшему. Когда наверху граната разорвала ночь, он глянул туда, стараясь в ее свете найти новые цели.
Однажды он наткнулся на кого-то пристегнутого. Нож найти не удалось, зато руки, на этот раз, смогли запросто справиться с застежкой фала. Тот, кого он отцепил – ясно, что это был кто-то из своих – сейчас же кувыркнулся в темноту. Он пожалел, что не забрал у приговоренного оружие.
Потом кто-то очень-очень тяжелый навалился на него сзади. Бороться было бесполезно, он никогда не встречал такой силищи. Нож бы сейчас точно пригодился, хотя нападающий был весь облачен в скользкой холодной кальчугообразной броне. Сработали какие-то отточенные катящейся мимо жизнью инстинкты – Руган сумел сбросить тяжеловеса, ударить, потерявшим в отсутствие патронов убойную силу, иглометом. Его руки успели схватить врага за голову, желая отработанно сломать шею, но сил не хватило, да и сердце застучало в аритмической непривычности: Руган узнавал так много нового о своем организме. Зато кольчуга сыграла с неизвестным злую шутку, он скользнул вниз, как на санках. Совершенно нечаянно в руке Ругана оказался сорванный с браша прибор ночного видения, но понял он это минут через пять, когда боль в груди отошла и он сумел наполнить легкие воздухом.
Он снова спускался, выкинул истощившийся игломет. После пожалел, потому как сзади, на собственном поясе, нашел еще одну затерявшуюся обойму. Прибор мало помог, виски ломило так, что он почти ничего не видел. Затем он, в очередной раз упав, заметил, что характер опоры изменился – он находился на поверхности Геи. Его снова вырвало и по вкусу он понял, что это кровь. Под одеждой, в штанах, тоже что-то лилось. Он с привычным ужасом догадался о скором окончании мучений, но все-таки заставил себя хоть примерно определиться в направлении и пошел в сторону своих.
По дороге он случайно, растирая виски, обломал отмороженное ухо. Было совсем не больно, а удивляться уже не получалось.
Только однажды, вытирая рот ладонью, он ощутил на губах странную налипшую шерсть.
Это были его собственные волосы.
50. Неожиданность
– Ну, что? – вяло спросил генерал-канонир вернувшегося с осмотра поля боя верного друга Меча. – Справились?
– Страшная штука эта ваша антенна, генерал, – оскалился чернотой рта Мурашу-Дид. – Мы их всех положили. Как-то я раньше не думал, что ее можно так использовать, а то бы…
– Огер-Дуд, который в прошлый раз подсказал вам, как отбиться, знал что делал.
– Не будем об этом, генерал-канонир, – жестко оборвал РНК-шник, понимая открытый намек на завязку событий приведших к сегодняшнему расколу среди экипажа. – Вы бы, Тутор-Рор, пошли отдохнули. Сидите тут прибитой к креслу куклой.
– Теперь будет не до отдыха, дорогой Мурашу-Дид, – зловеще блеснул запавшими глазами Тутор. – Я же говорю, броне-полковник Огер знал что делал. Если подрыв активной брони слышен за десятки километров, то наш бесшумный удар антенной – раз в тысячу дальше.
– Что?! – опешил друг Честного Меча.
– Нужно привести в готовность все службы противовоздушной защиты, – спокойно глянул ему в глаза командир «горы». – Будем ждать гостей.
«Он меня снова обвел! Он сделал все это, чтобы вновь занять лидирующую позицию!», – цепенея от озарения констатировал глава Расового Наблюдательного Комитета.
51. Решимость
– Это Руган? – совершенно непроизвольно спросил Лумис. Тот, кто лежал перед ним обернутый подогревающимися одеялами, не мог быть Руганом. Невидимые ныне боги – свидетели, они были знакомы считанные недели, но это были недели походов и боев, а время в них течет бурно, запросто заправляя за пояс неторопливость мирных циклов. К тому же, они так и не смогли выяснить, кто опытнее в рукопашном бою, сил, да и времени на состязания не хватало, и вполне может статься, что Руган был все-таки проворнее, он ведь, как ни как, вдвое моложе. Однако теперь этого абсолютно нельзя было сказать, и не только относительно возраста. Забери Мятая луна, но этот обтянутый кожей скелет, Лумис мог задавить двумя пальцами.
– И вы его совсем не стригли? – спросил он, снова понимая, что и этот вопрос задал зря, но все получалось так страшно, и так неожиданно. – Это радиация, доктор?
– Вообще-то очень похоже, командор, – пожал плечами врач, – но я не уверен. Смотрите, как быстро она его убивает. Конечно большая доза могла бы, но… Если бы имелась лаборатория, то…
– Не порите ерунду, док, – с раздражением оборвал его Лумис. – Забудьте о лабораториях. Мы отброшены назад – в первобытные века, просто еще не поняли этого. Мне сказали, что у него на одежде был датчик, и что он ничего особенного не показал. Такое может случиться?
– Я не специалист по датчикам, командор, я обыкновенный врач. Вдруг этот датчик врет? У вас есть спец по бомбам, может он знает.
– Забат? Я уже его спрашивал. Он сказал, что датчик обыкновенный, действует в режиме накопления излучения, случиться с ним ничего не может.
– Тогда я не знаю, что это, командор.
– Ни отравление, ничего такого не может быть?
– Те анализы, что я сумел сделать, ничего не дали, но мало ли какой дряни сейчас напридумывали, тем более, браши. По мне так, типичные признаки лучевого поражения.
– Он приходит в сознание?
– Нет, все время несет бред.
– О чем? – Лумис присел на пол, положил руку на огромный после облысения лоб больного. Лоб не горел.
– Я сбил температуру, – похвалился врач. – А бредит он… Например говорит о черном великане, который убивает глазами. Он, вроде бы, спустился в огромном корабле с луны Мятой.
– Да? – Лумис залез рукой под одеяло и нащупал ладонь Ругана. Какой маленькой она стала. – У нас есть надежда, доктор Мому? Только, не лгите мне.
– Не в наших теперешних условиях, командор Лумис, – скривился врач. – Если честно, то, ни в каких условиях.
– Сколько?
– Очень недолго. Он же не ест, мы питаем его искусственно. Да и вообще, там, – он имел в виду организм больного, – там ничего не работает. Сердце нуждается в операции, причем срочной. Почки уже – всё. Печень… Даже не знаю, есть ли она у него внутри. Вы поняли, что я имею в виду, Лумис? Там или цирроз или… Нет приборов. Половина сдохла от повышенного фона, от тряски. Смотрите, чем я меряю давление, командор. Вы, наверное, правы, мы в каменном веке.
– Он сильно мучается? Я понимаю, что он без сознания, но все же?
– Через эту трубку, – врач указал на тонкую, убегающую под одеяло нить, – в него постоянно вливается обезболивающее, но, наверняка, ему все равно больно – организм сыпется.
– Сколько вы сможете его так продержать?
– Не подумайте, что я бездарь, командор Лумис, но в этом случае я ничего не могу сказать. Руган, – доктор Мому замялся, – был очень сильным человеком. Любой другой оказался бы уже там, на Мятой луне, или на луне Страннице – по заслугам.
– Доктор, – сказал Лумис жестким голосом, – дайте, я тут посижу один.
– А конечно, конечно, разумеется, командор.
Когда врач, наконец, ушел, Лумис склонился на запавшую грудь незнакомого теперь Ругана и заплакал.
– Мы сотрем этих гадов в порошок, слышишь, полковник Руган! – сказал он хрипло. – Мы вытянем из них метод, которым они вас убили. Жаль, ты не смог этого рассказать, хотя я знаю, только этот долг и довел тебя назад, Руган. Я жалею, что послал тебя, полковник. Вообще жалею, что начал это нападение, поверил штабным крысам, что они смогут ослепить «свинью». Втянул вас в историю. Но теперь, отступать поздно. Мы придумаем, как это сделать без всяких штабов. Я обещаю тебе, Руган. И еще, знаешь, я всегда верил, что ты действительно казнил императора Грапуприса. Только ты и мог это совершить. Спасибо тебе за это, Руган.