– Деревянко, – позвал Иван. – Пора, давай на борт!
Катюха отважилась и неловко поцеловала Саню в губы. Он ответил на недолгий поцелуй, смущенно отвел глаза.
В этот момент из избы вышла Татьяна Матвеевна, видно, собрала все силы, чтобы попрощаться с танкистами-освободителями. Она сразу увидела и поняла этот трогательный и печальный момент расставания внучки с мальчишкой-танкистом и по-женски пожалела ее, по себе зная, что за горечью расставаний очень часто не бывает встреч.
Саня опустил руку, которой обнимал Катюшу, второй так и держал гармонь.
– Спасибо, Татьяна Матвеевна, за подарок, – растроганно сказал он, не зная, какие еще слова благодарности говорить при этом. Ему никогда не дарили таких царских подарков. – Просто неожиданно так, такая гармонь, просто замечательная…
Татьяна Матвеевна строго и наставительно произнесла:
– Я дарю тебе ее с одним условием.
– Каким же? – подобрался Саня.
– Ты должен сыграть на ней «Турецкий марш» в день победы на развалинах Берлина!
У Сани отлегло от сердца, уж не хотелось лишаться подарка, ведь загадочная душа благородных кровей бабули придумать могла такое испытание, какое и Иван-царевичу не снилось. Мировая бабка оказалась!
– Обещаю! Как прикатим в Берлин, так сначала «Похоронный марш», а потом и «Турецкий» сыграю!
– А «ливенка» будет тебе оберегом! – добавила серьезно хозяйка. – Моего мужа сберегла в мировую войну на фронте и тебя убережет… Но и ты береги ее как зеницу ока! Что еще тебе сказать…
– Есть беречь как зеницу ока! – весело ответил Саня.
Сидорский не удержался, ну просто без стопоров мужик:
– Как зенитчик окна…
Саня взмахнул прощально рукой, проворно нырнул в люк, уселся в штатное кресло, аккуратно, как нового члена экипажа, положил рядом гармонь.
– Ну что там, командиры, – подал голос Деревянко, – не смеют что ли, драть мундиры фашистского стрелка…
И тут Иван, прижав наушники, получил общую команду от командира роты «вперед», и ему лично быть замыкающим в колонне.
Родин подождал, пока танки, ворочая тяжёлыми задами, выстроились в колонну, и после этого дал команду Саньку:
– Едем замыкающими, держи дистанцию и не отставай!
– Понял, командир!
Он точно так же вырулил к дороге, поддал газу, и позади остались хата, Матвеевна, перекрестившая гвардейский экипаж, Катюха, спустившая платок с головы и от какой-то обиды прикусившая мизинец, тусклый огонек огарка свечи в окошке… Но этой печальной трогательной картины уже никто не видел. На танке по понятным причинам не существовало зеркала заднего вида. Только вперед, и без оглядки! И у каждого осталось свое легкое ощущение мгновений мирной жизни, сравнимое с прозрачным голубым платком, который по воле ветра вырвался из девичьих рук, поднялся ввысь и потом, покружив над рекой, плавно опустился в ее воды.
– Едем только с габаритными огнями! – напомнил Родин.
– Понял, командир!
А у Сани Деревянко еще бушевала в душе стихия деревенского маэстро. Он и сам не ожидал от себя такой прыти: наш пострел везде поспел! Но для любого исполнителя – главное аудитория. Еще будут для него аплодисменты в окопах! И этот чудесный сон: милая девчонка Катюха, графиня Татьяна Матвеевна и гармонь-фронтовичка! Санька, протри глаза, она твоя, просто чудо! Будет шквал и буря рукоплесканий. А потом его талант увидит целый генерал и заберет в ансамбль песни и пляски армии или даже фронта… Тут Санька понял, что мысли его потекли совсем не в том направлении, потому что о самом ансамбле, как о чем-то мифическом, он слышал четвертинкой уха, ну а главное, они еще не добили тяжелые танки 505-го батальона, или все равно, вместо того лейтенанта с собачьей фамилией он, Санька Деревянко, должен раздавить по земле-матушке не меньше сотни фашистских свиней с собачьими, свинячьими и козлячими фамилиями.
Санька так раздухарился в мыслях о будущих победах, что не сразу и осознал, что впереди-то темь непроглядная, ни задних габаритных огней впереди идущей машины, ни даже жучков-светлячков.
Тут и командир понял свою оплошность:
– Ты чего там, мух ловишь?! Гони, композитор!
Саня и даванул от души, которая уже в пятки ушла; скверная догадка пришла ему в голову, а туда ли они едут…
И чем дальше и больше они наверстывали при гробовом молчании экипажа, тем более становилось ясным, что дела хреновы. В искушенном командирской практикой мозгу Родина печатная машинка особого отдела строчила текст: «нарушив грубо дисциплину марша, командир взвода лейтенант Родин И.Ю. допустил отставание, заблуждение и отрыв от подразделения…» А что далее напечатает жуткая, страшнее, чем железный скрежет траков, машинка особого отдела, думать не хотелось. Эх, да куда ни выведет…
– Командир, можно фары включить, быстрей доедем? – щенячьим голосом спросил Санька.
– Распотрошил бы тебя в семечки, как подсолнух у дороги… Включай, киномеханик! Добавил свету и добавил газу!
Добавилось и на расчетную единицу времени количество ухабов, ям, промоин, а их «луч света в темном царстве» вряд ли бы навлек ударные силы люфтваффе.
А Родин со злобой и тоской от такого переплета думал, по какой, черт возьми, они едут дороге: рокадной или фронтовой. Ежели рокадной, к своим рано или поздно выведет дорожка. А если фронтовая?
И тут на счастье, Санька еще раз поблагодарил всех бабушкиных, царство ей небесное, святых, увидели впереди габаритные огни танка.
– Гаси фары, чучело! Доехали, пристраивайся, – заорал Иван. – И не дай бог, отстанешь…
И Саньке стало так же хорошо на душе, как когда он на сеновале читал стихи любимого романса. И он представил себя на сцене театра освобожденного города, и после обязательных частушек про Гитлера неожиданно прозвучит этот романс. И все зрители: жители города и ребята – однополчане – будут аплодировать, а женщины плакать.
Но это было лишь мгновение. Санька буквально пять метров держал дистанцию, ближе некуда было. К счастью, ехали так недолго. И когда впереди показалась чернеющая стена леса, а огоньки машин, гася скорость, одна за другой исчезали, как за кулисами, Родин по опыту и чутьем понял, что должна быть, по крайней мере, временная остановка. Лес – лучшее место для привала и маскировки: ближайшие кусты и хилые срубленные деревья укроют броню от вражьего глаза.
– Держи дистанцию, – приказал Родин, потому что Саня уже почти на пятки наступал впереди идущей машине.
Саня что-то проворчал неслышное, приотстал, слава богу, сзади никто не подпирал, и этот случайный, спонтанный отрыв от колонны спустя время оценили, осознали как счастливое и спасительное провидение.
– Бляха-муха! – выдохнул потрясенно Иван.
Потому что на поляне развернулся к ним бортом, вне всякого сомнения, немецкий танк, со своими угловатыми формами.
– Стой! – заорал он.
Саня затормозил резко, уже и сам понял, что влипли по самое… мама не горюй. Члены экипажа качнулись, как китайские болванчики, еще не понимая, что происходит.
– Давай назад! – еще не зная, что делать дальше, скомандовал Родин.
– Куда назад?
– В кусты, жопой вперед! И по-тихому, – удрученно произнес Иван.
Деревянко включил задний ход и напропалую пошел подальше от поляны, которую облюбовала немецкая танковая группа.
– Стой! Глуши! – очередная команда для Деревянко была как приговор военного трибунала. К исключительной мере.
– Приехали, – понял ситуацию Руслик.
– Присоседились к фрицам, – добавил Сидорский.
Саня с убитым лицом, выражения которого никто не видел, с тоской думал, почему он в этой короткой жизни такой конченый неудачник. Но время, дорогу и ту злосчастную развилку не вернуть, не отмотать назад.
– У нас два варианта, – сказал притихшему экипажу Родин. – Или драпать напропалую, пока гансы нас не опознали, и это по любому трибунал. Или, что может смягчить нашу хренову участь, угнать у немцев танк.
– Круто, – после паузы оценил Сидорский. – Так кто ж его нам даст?
– А мы попросим, – хмыкнул Руслик. – Главное, вежливо и без шума. Немцы – нация цивилизованная, постучим по башне, если закрыто будет. Ну а там уже поработать надо будет…
– В общем, все слушай сюда, – командир уже знал и видел перед глазами из люка фашистского танка дорогу к своим, и в этом танке за механика сидел он сам. – Баграев, пойдешь со мной. Кир, дай ему свой нож… И не криви свое изображение. Может, еще пострелять придется, да, тебе, по догоняющему противнику.
– Понял, даю напрокат, – щиро улыбнулся Сидорский и, вытащив из-за голенища красавец нож, протянул его Руслану.
– Ваша задача: как только мы захватим немчурский танк, быстрым бегом следом за нами. С включенными фарами едем пару километров, потом вырубаем и дальше – по ситуации… Деревянко, если ты сукин кот, будешь отставать, я тебя из немецкого пулемета в г… превращу.
– Но вот не надо нам таких метаморфоз, – заметил Руслан.
– Кончай базар! – Иван почувствовал легкую дрожь не только рук, но и всего тела и уже предвкушал запах чужого танка и чужой грязи на рычагах.
Другого пути не было.
Их «тридцатьчетверка» слилась с густым кустарником. Но здесь запросто мог появиться какой-нибудь Фридрих или Клаус, которому приспичило культурно опорожниться подальше от коллектива.
Перебежками Иван и Руслан подобрались к тому самому танку, который впотьмах приняли за свой. Тихо залегли, Родин дал знак, подождем. И хорошо, что не поторопилась. Из люка вылез танкист с термосом и, что-то сказав, пошел на кухню. А куда еще, жрать всем хочется, фашист ты или коммунист…
Иван показал большой палец, мол, все в масть, дал знак еще подождать. Тут из танка вылез еще один танкист, отошел на несколько метров, стал отливать. Иван махнул рукой, пора. И стремительно, как кавказские туры, они оказались на броне. Родин склонился в люк, спросил, нет ли у вас, комрады, спичек или зажигалки. Не дожидаясь ответа, прыгнул вниз, а Руслан влез в люк механика и тут же взял на нож танкиста. Тот и пикнуть не успел. Оба люка тут же закрыли. Лейтенанту Родин сунул пистолет под горло, сразу вытащил его оружие из кармана куртки, знаком показал Руслану, чтобы принял офицера под охрану, а сам быстро занял место механика-водителя. Машину эту знал, движок еще не остыл, а принцип был один – рвать когти. Так Иван и сделал. Он не видел изумленного лица танкиста, у которого уже иссякала струя; остальные же расположившиеся на бивуаке танкисты роты так и не поняли, с чего бы это танк решил укатить в дебри. По селу покататься, погонять народишко, это понятно, а тут только