Антуан попятился было назад, но прежде чем он закончил это движение, Жозе уже извлек из-под рубашки конверт и отдал его. После чего у него уже больше не осталось сил; ему показалось, что он сидит в баре с обшитыми деревом стенами, с винными бочками и с алчным нетерпением ждет, чтобы Льюис продолжил свой рассказ.
Антуан осторожно вскрыл конверт и прочел:
Дорогой месье Рубье, поскольку я не имел удовольствия вновь Вас увидеть, я позволяю себе отправить Вам маленький подарок для путешествия. Он касается персоны, в которой — я не думаю, что ошибаюсь — Вы, кажется, принимаете живейший интерес. Это ведь Ваш Наполеон вроде бы сказал: «Хороший набросок стоит больше, чем все слова».
Искренне Ваш.
Антуан прошептал:
— Подарок?
Его пальцы порылись в глубине конверта и наткнулись на маленький кусочек фотопленки и маленькую фотографию.
— Отведи-ка Янки на кухню и дай ему, что он захочет, — сказал Антуан Кэтлин.
Выходя из комнаты, Кэтлин несколько раз обернулась.
Лицо Антуана ничего не выражало.
— Какое-нибудь новое затруднение? Что-нибудь серьезное? Я не смогу уехать, да? — спросила Кэтлин.
Она вернулась очень быстро и ей немного не хватало дыхания.
Антуан был на ногах. Он держал правую руку на уровне своего лица, слегка согнув пальцы. Он смотрел на ладонь этой руки.
— Антуан, скажи мне, скажи мне, — умоляла Кэтлин. — Я не смогу уехать?
— Почему же, напротив, и ты едешь, и я тоже еду, — возразил Антуан.
Затем он сказал:
— И даже, чтобы все устроить наилучшим образом, с нами будет третий.
Антуан не изменил своей позы. Его глаза были устремлены все туда же.
— Так будет гораздо интереснее, — сказал он. И насмешка — низкая, жестокая, неприличная — исказила его черты, одну за другой.
Кэтлин молча обогнула кресло и остановилась рядом с Антуаном, немного позади него. Она увидела, на что он смотрел. А он даже не заметил этого.
— Льюис был прав, — сказал Антуан. — Твой муж был не просто красив… он был великолепен.
Теперь Антуан улыбался.
— Будем путешествовать семьей, — продолжил он. — Красавица Кэтлин, красавец Динвер и его Дублер — я.
Кэтлин смотрела на лицо своего мужа. Снимок был маленький, но поражали сходство, рельефность изображения, живость черт.
Кэтлин вспомнила морг.
Льюис водил ее туда, чтобы опознать выброшенный морем труп.
У нее в голове замелькали обрывки мыслей: «Никто не имеет права убивать… Не будет счастья у того, кто убил… Нет прощения».
Воспоминание о том, что предстало ее глазам в морге, рассеялось. Кэтлин снова увидела то изображение, которое держал в ладони Антуан. Тогда она взяла себя в руки.
Она вспомнила то, что знала она одна; оборотную сторону этого столь прекрасного лица, изнанку этого высокого лба, истинные наклонности этих вот тонких губ, потайной взгляд этих глаз, которые все находили восхитительными.
«То была не моя вина, — сказала она себе с какой-то отчаянной надеждой. — Я если и проклята, то заслуживаю снисхождения. Но вот только надо заплатить… Заплатить сполна».
Кэтлин сделала очень мягкое и в то же время как-то по особому властное движение и взяла изображение мужа.
— Антуан, — сказала она.
Он повернулся к Кэтлин, как если бы она его ударила.
— Все хорошо, — сказала она. — Это было нужно. Я должна была заплатить за путешествие. Нельзя было уйти и не заплатить. Все хорошо, я тебя уверяю.
Она внимательно посмотрела на фото, чтобы снова увидеть изнанку изображенного там мужчины, обрести необходимую смелость.
Она сказала:
— Не нужно на меня сердиться за то, что я не все тебе рассказала. Это из-за тебя. Я не хотела портить его образ в твоих глазах. Я боялась твоего отвращения. Ты мог сказать мне, что угодно. Я предпочла, чтобы ты верил, будто я внушала и разделяла большую любовь. Один раз я была готова рассказать. Но тогда ты сам не захотел.
— Припоминаю, — сказал Антуан.
Он чувствовал себя очень спокойно. Он больше ничего не боялся.
— Ну и вот… — сказала Кэтлин.
Она говорила холодно, внятно, словно это был финансовый отчет. Она платила.
— Я была влюблена (Антуан ничего не почувствовал). Как все девочки в этом возрасте были бы в него влюблены. Ни больше, ни меньше. Но сразу же, поверь, пришло отвращение. И ненависть… Да еще какая ненависть!..
Кэтлин посмотрела на фотографию мужа.
«Она говорит правду», — подумал Антуан.
И спросил, хотя ничто в нем не подтверждало внутреннего интереса к этому вопросу:
— Подонок?
— Сумасшедший извращенец, — сказала Кэтлин. — Худший из сумасшедших. В одной области. Но все время. И я была единственной, кто знал это. Кто страдал. Кто дрожал. Я так боялась, что вдруг и я тоже заражусь этим. Этим отвратительным безумием… Если ты хочешь, я тебе скажу…
— Нет, — сказал Антуан. — Сейчас меня это не интересует. Я все понимаю. И скалу… он, наверное, опять…
— Да. Ну и вот…
— Да.
Он зажег сигарету. Не для того, чтобы успокоить нервы. Он не нервничал. Просто ему захотелось покурить.
— Спасибо, — сказал он. — Я искренне тебе говорю. Это не легко рассказать. Благодарю тебя. Но все-таки жаль.
Он хотел погладить волосы Кэтлин, но потом подумал, что не стоит.
— Жаль, что тебе пришлось довольно долго и что…
Кэтлин захотела ответить. Антуан остановил ее нетерпеливым и одновременно усталым жестом.
— Я понимаю, — сказал он. — Это естественно: девочка… обычаи… семья… скандал…
Антуан покачал головой. У Кэтлин было такое впечатление, что он перестал видеть ее, что он вообще больше ничего не видит. И у него тоже было такое впечатление. Разве что белое пятно, очень белое пятно и зеленые точки.
Они стояли оба на обочине жизни, на берегу реки или какой-нибудь бездонной сточной канавы. Они не могли точно сказать. Они были очень уставшие.
— Все-таки жаль, — прошептал Антуан. — Я привык к другой картине. К картине большой любви и к тому, что ты убила из-за любви… Я не говорю, что мне это нравилось. Но это можно было хоть как-то принять. И мы как бы говорили на одном языке.
— А теперь? — спросила Кэтлин.
И она испугалась за свой голос.
— Все нужно начинать сначала, — сказал Антуан.
И он тоже испугался за свой голос.
— Даже не начинать сначала, — сказал он. — у этого больше нет начала. У этого больше нет конца. Это другой мир. Я захочу все знать. И я никогда не узнаю, что бы ты ни сказала, и даже если ты расскажешь все. Потому что это другой мир. И потом на тебе печать. Печать худшего… Со мной ты получаешь свое противоядие. Я раньше думал, что я для тебя что-то такое, на что соглашаются за неимением лучшего. И страдал от этого. Но это было не так трудно. Я предпочитаю быть дублером, чем медбратом. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
Кэтлин направилась к двери. Антуан взял ее за плечо, остановил, спросил:
— Куда ты направилась?
— К Льюису… Все ему рассказать.
Антуан отпустил плечо Кэтлин, подумал и в конце концов сказал:
— Нет, тогда получится, что он выиграл. Теперь я вижу его систему. Он играл от борта. Играл мной против тебя. Он использовал меня, как орудие. Так что нет. Не надо.
— Ты прав, — сказала Кэтлин.
— Твоя полиция, твое правосудие, цена, которую ты должна заплатить, — это я, — сказал Антуан.
Его лицо стало похоже на маску безжалостного отчаяния. Кэтлин долго вглядывалась в эту маску.
— Антуан, — сказала она тихо, — я пойду на террасу, взгляну в последний раз на Лиссабон.
— Иди, а то солнце садится.
— Ты помнишь слова Марии? Когда у тебя было счастье, больше уже не смеешь ничего просить у неба.
— Мария — это святая, — сказал Антуан рассеяно.
Кэтлин пошла по винтовой лестнице, которая вела на крышу.
— Тебе не кажется, Тонио, что уже пора? — спросила Мария.
— Что пора? — спросил Антуан.
Мария замахала своими короткими, изуродованными жиром руками.
— Святая Мария! Как накурено! — воскликнула она. — Ехать пора… Как накурено!
Она снова замахала руками.
Это движение вернуло Антуана к жизни. Его мысль быстро заработала.
Грузопассажирское судно… тайное свидание…
Чего же там Кэтлин ждет?
Она была наверху. Она прощалась с Лиссабоном.
Антуан снова вернулся к жизни и обрел нормальное восприятие.
Кэтлин и ее муж. Но уже не тот… Подонок, сумасшедший… Она столько страдала… Одинокая, затравленная. А он…
Антуан подумал, что у него сейчас выскочит из груди сердце.
— Мария, — сказал Антуан, — ты знаешь, Кэтлин так настрадалась.
— Это очень заметно, — сказала Мария.
— Я боюсь.
— Я тоже.
Она пощупала одежду Кэтлин у себя на груди.
— Я пойду за ней, — сказал Антуан.
— Правильно.
Когда Антуан вышел на крышу, он не увидел Кэтлин.
Он дошел до балюстрады, но на улицу не стал смотреть.
Между тем снизу слышался какой-то неясный шум.
Скала… цена… вся цена…
Антуану казалось, что эти слова звучат у него в голове. На самом же деле он их очень отчетливо произнес.
Когда Кэтлин бросилась в пустоту, она тоже, наверное, произнесла их.
Потом — но через сколько времени? — Антуан увидел на террасе униформы португальских полицейских — и тучную женщину в черном — Марию — и мальчика с голубыми глазами — Янки.
По настоящему он узнал только инспектора Льюиса.
Он сказал ему:
— Это я… я ее толкнул… Я убил ее… Это я…
Никто сначала не понял. Даже Льюис. Потом Льюис понял.
Он не поверил Антуану, но надел на него наручники, как если бы он и в самом деле физически убил Кэтлин.