– Ну, как?
Литвяк снисходительно улыбался, но от комментариев воздерживался.
Последствия не заставили себя ждать.
Через пару дней герой-любовник как-то сник, перестал улыбаться и хорохориться.
– Что с тобой, Витёк? – поинтересовался Некипелов. – Неужели опять бабу охота? Так Люсинду позови… Небось адресок-то оставила?
Литвяк зло выругался:
– Да пошла она…
– Вот те раз! С чего вдруг такие перемены?
– Наградила. Насморком…
– Каким насморком? – не сразу понял Некипелов.
– Тем самым, – Литвяк выразительно опустил глаза и перешёл на свистящий шёпот: – Теперь амбец!
Некипелов попытался утешить:
– Да ладно ты, какой амбец. Лечится этот твой «насморк». Иди к венерологу.
– Вот-вот. Иди. А ты знаешь, что о каждом таком случае по месту службы сообщают…
– Тебе-то что? Ты же холостяк.
Литвяк погрустнел ещё больше.
– У меня кандидатский стаж через месяц заканчивается. Придёт в часть «телега», припомнят ещё прошлые «заслуги» и всё – прощай КПСС! А что это такое, сам знаешь…
Некипелов кивнул:
– Да, Витя, положеньице не позавидуешь…
Литвяк взмолился:
– Саня, как друга тебя прошу, выручай! Ты же политработник, придумай что-нибудь!
– А что я могу? Я же не врач! – Некипелов развёл руками.
Однако бросать приятеля в беде было нельзя. Некипелов остаток дня думал, думал и придумал, как можно попытаться спасти Литвяка.
– «Насморк» – это болезнь, – сказал он ему. – А болезнь лечат лекарствами. Лекарства продают где? В аптеках. Значит, надо пройтись по аптекам и купить его.
– Ага, кто тебе даст антибиотики без рецепта? – мрачно усомнился Литвяк.
Некипелов жестом фокусника вытащил из кармана двадцатипятирублёвую купюру:
– А кто тебе сказал, что у нас его нет? Такие «рецепты» ещё ни один Минздрав не отменял…
Литвяк восхитился:
– Здорово, Саня! Как ты до этого додумался? Если выгорит, с меня – поляна…
– Ну, не без этого…
Им повезло не сразу. В двух десятках аптек аптекарши и слушать ничего не хотели, мол, без рецепта лечащего врача – ни-ни. А то от самолечения ещё последствия будут опасные для организма, можно навсегда бездетным остаться… И только в какой-то захудалой аптеке на окраине города одна старенькая провизорша, ленинградка-блокадница, как она сама представилась, отнеслась к проблеме с пониманием. Деньги взяла и лекарства выдала, снабдив схемой, по которой надо его употреблять. Схему чисто по привычке политработника старательно переписал в свой блокнот Некипелов.
– Когда пропьёте курс, обязательно сделайте провокацию, – наставляла Литвяка блокадница.
– Как это «провокацию»? – вытаращился Литвяк. – Снова с ба… с женщиной, что ли?
– Да нет же, молодой человек. Просто выпейте вместе с вашим другом, да покрепче и посмотрите на реакцию, – с пониманием улыбнулась она. – Если всё нормально, значит, лечение прошло успешно.
Лечение продолжалось неделю. А на следующую субботу, когда явные признаки болезни были устранены, устроили провокацию – завалились в ближайшую пивную, где и накушались до соплей. То есть под завязку.
Из подвальчика возвращались в санаторий пешком, всё под тем же непрекращающимся снегопадом. Шли, горланя популярное: «Такого снегопада, такого снегопада давно не помнят здешние места…»
На душе было весело и вольготно.
На Каменном острове, сами не зная как, очутились возле какого-то длинного глухого забора, выкрашенного в тёмно-зелёный цвет. Пошли вдоль него, продолжая петь во весь голос. Внезапно перед ними выросла фигура милиционера в полушубке и каракулевой шапке:
– Вы кто такие? Чего здесь шляетесь? Чего орёте? В вытрезвитель захотели? – строго воззрился он на них.
– Нет, в вытрезвитель не хотим! Мы из санатория ВВС, офицеры… Отдыхаем. А разве запрещено здесь гулять?
Милиционер неожиданно сменил гнев на милость:
– Вот что, лётчики, это дача товарища Романова. Если не хотите больших неприятностей, кончайте шуметь и отправляйтесь быстрее в свой санаторий. Ясно?
Некипелов и Литвяк переглянулись. Романов – первый секретарь Ленинградского обкома и член Политбюро ЦК КПСС… Быть задержанным у его дачи в пьяном виде – это было посерьёзней какого-то «насморка». Тут не только из партии, но и из армии попрут.
Вежливо попрощавшись с грозным милиционером, они тут же ретировались, благодаря судьбу, что отделались так легко.
Наутро снегопад прекратился. Через день Литвяк уехал в свой гарнизон, а после Некипелов отбыл к своему месту службы, и ленинградское происшествие позабылось.
Через два года в политотдел авиации округа, куда перевели к этому времени Некипелова, приехал лектор из Москвы. Он рассказывал о подвигах наших авиаторов в Демократической Республике Афганистан и назвал среди прочих отличившихся капитана Виктора Литвяка.
– Командир эскадрильи капитан Литвяк, – говорил он, – рискуя жизнью экипажа, посадил вертолёт на скалу в таком высокогорье, где по всем законам аэродинамики вертолёты вообще летать не могут. Да ещё в обильный снегопад… Это просто невероятно! Под огнём душманов взял на борт разведгруппу десантно-штурмовой бригады с важным пленным, командиром крупного бандформирования. Его захват способствовал налаживанию мирного переговорного процесса в провинции Саманган…
– Вы не знаете, что стало с самим Литвяком, товарищ полковник? – после выступления подошёл к лектору Некипелов.
– Насколько мне известно, капитана за совершённый подвиг представили к званию Героя Советского Союза… А вы знакомы с героем, старший лейтенант?
– Да, просто как-то отдыхали вместе… – буркнул Некипелов.
И как-то однажды вернулся Некипелов из служебной командировки и застал жену с любовником. Любовнику начистил морду, а с женой состоялась «бурная сцена», закончившаяся примирением и постелью… После обнаружилось, что болен. Вот тут-то и осознал Некипелов в полной мере, какой ужас испытал в своё время заболевший Литвяк. На всю жизнь остался Некипелов благодарен сердобольной блокаднице за подсказанный рецептик…
Тайный сотрудник
Громов с детства мечтал стать разведчиком. Все книжки в городской библиотеке про чекистов и про шпионов он прочитал запоем, а фильмы «Подвиг разведчика», «Сильные духом» и «Щит и меч» смотрел в кинотеатре едва ли не каждый день, пока шёл показ.
Но поскольку в его южном городке узнать, где и как готовят разведчиков, было невозможно, поступил Громов в обычное военное училище связи. Там у него проявилась склонность к общественной работе. Поэтому после назначения в полк лейтенанту Громову предложили стать секретарём комитета ВЛКСМ.
Комсомольская работа расширила круг его знакомых: работники местного областного комитета комсомола, учителя соседних школ, сотрудники клубов и библиотек, где проводились комсомольские мероприятия. Особенно подружился Громов с Олегом Закутько – заведующим отделом оборонно-массовой работы обкома. Закутько оказался парнем прямодушным, обаятельным, открытым. Такие люди всегда нравились Громову.
В числе приятелей оказался и начальник особого отдела полка капитан Листовой. Был Листовой из «пиджаков», то есть призван в армию после гражданского вуза. По профессии он был учителем ботаники, по хобби – книгочеем и знатоком литературы и тем сразу пришёлся по душе Громову, пробовавшему писать короткие рассказы. Ну, и конечно, Громову льстило, что он дружил с человеком из секретных органов, куда сам когда-то мечтал попасть…
Громов, в свою очередь, познакомил Листового и Закутько. Посидели, выпили, понравились друг другу. С той поры ни одного выходного не проходило, чтоб приятели не собирались то в бане за кружечкой пива, то на берегу речки с удочками…
Всё было в ажуре до одного случая, изменившего их отношения. Как-то Листовой пропустил общий сабантуй, потом поинтересовался, как всё прошло. Громов рассказал, сделав упор на то, что и напились и напелись…
– Что пели-то? – спросил Листовой.
– Да, разное. Военные, комсомольские. А потом Закутько на ридной мове запел – заслушаешься… Голос у него, хоть в Большой театр бери!
Рассказал об этом Громов и забыл. А через день Листовой зашёл к нему в комитет комсомола и бухнул с порога, что с Громовым хочет встретиться один важный человек.
– Кто такой? – поинтересовался Громов.
– Поедем, там узнаешь.
На «шестёрке» Листового они выехали за ворота гарнизона и покатили в центр города. За всю дорогу не проронив ни слова, Листовой притормозил у подъезда областного управления КГБ.
С трепетом вошёл Громов в «святая-святых», не понимая, кому он мог понадобиться и по какой причине.
Старший сержант с буквами «ГБ» на синих погонах проверил пропуск у Листового и внимательно просмотрел все страницы удостоверения Громова, потом взял под козырёк.
Громов и Листовой поднялись на третий этаж в приёмную начальника управления. Секретарша, очевидно, была хорошо знакома с Листовым. Она ласково улыбнулась ему и окинула Громова пристальным взглядом кондукторши в автобусах или женщины-разведёнки.
– Проходите, вас ждут, – произнесла она с пониманием своей важной миссии.
В длинном сумрачном кабинете, стены которого были закрыты такими же, как в обкоме комсомола, полированными панелями цвета морёного дуба, за объёмным столом с бюстом Железного Феликса, сидел человек с полковничьими погонами на плечах. Он не спеша поднялся навстречу.
– Здравствуйте, Иван Сергеевич. Называйте меня Владимиром Николаевичем, – он пожал руку Громову. Рукопожатие было крепким и сам полковник, хотя едва доходил Громову до плеча, внушал уважение и невольный трепет. Наверное, всё дело было в глазах, колючих, как буравчики. Крючковатый нос, высокий лоб с залысинами – словом, вылитый «ястреб холодной войны». Так на карикатурах изображали хищных американских империалистов.
По-свойски, но – не запанибрата – полковник поздоровался с Листовым, пригласил за стол, стоящий в торец его начальственному, и сам уселся не в своё кресло, а на стул напротив. Выдержав томительную для Громова паузу, спросил: