Николай почти не видел ее со дня возвращения из Москвы. Несколько раз Рита звонила ему на работу. Он деревянным голосом спрашивал, что у нее нового. Новости были. Анатолий Петрович вернулся домой и обещал Рите пройти курс лечения, как только завершит работу. Работа же у него хорошо продвинулась. Рита рассказывала об этом весело, оживленно, и Николай порадовался за нее. Но в то же время каждый ее телефонный звонок причинял ему боль. Лучше бы она не звонила вовсе.
Однажды Рита пожелала познакомить мужа с друзьями своего детства и пригласила их, Николая и Юру, на чашку чая.
Так Николай впервые увидел Бенедиктова. Он поразился нездоровому цвету его лица, отекам под глазами, потухшему взгляду. В свою очередь, Анатолий Петрович удивился, когда Николай назвал себя.
— Позвольте, — сказал он. — Разве вы Потапкин, а не… — Он посмотрел на Юру.
— Простите мне невольную мистификацию. — Юра смущенно улыбнулся. — Если б я тогда сказал, что Потапкина нет дома, вы бы ушли, а мне очень хотелось поговорить с вами… Моя фамилия — Костюков.
Бенедиктов хмыкнул. Рита поспешила пригласить гостей к столу.
Пили чай с тортом. Юра вспоминал золотое детство, индейские игры, многострадальные фикусы Тараканши. Николай оживился, стал рассказывать о Жюле Верне.
— Я недавно перечитал «С Земли на Луну», — говорил он. — До чего мудрый был старик! Он даже угадал место, откуда американцы будут запускать космические ракеты: Флориду. А траектория жюль-верновской ракеты, облетевшей Луну, почти совпадает с путем, пройденным нашей ракетой…
— Поразительно! — сказала Рита.
Николай заметил, что она тревожно взглянула на мужа.
Анатолий Петрович вяло ковырял ложечкой торт и не принимал участия в разговоре. Николая так и подмывало спросить про матвеевский нож, но этот вопрос и многие другие, которые вертелись на языке, были заперты тяжелым замком обещания, данного Рите.
Вдруг Бенедиктов уставил на Николая тусклый взгляд:
— Ваша установка — вы добились на ней длительного эффекта проницаемости?
Николай чуть не поперхнулся от неожиданности. Торопливо прожевав кусок торта, он ответил:
— Право, не знаю. Мы передали все материалы Академии наук.
— А сами бросили это дело?
— Нет, почему же… Просто в Институте поверхности больше возможностей для систематического исследования.
— А у вас как дела, Анатолий Петрович? — любезным тоном спросил Юра. — Когда можно будет вас поздравить?
— Где уж нам тягаться с целой Академией наук! — невесело усмехнулся Бенедиктов.
— Зачем же тягаться? — Юра поиграл желтыми бровями. — Присоединяйтесь к нам, и дело с концом. Времена ученых затворников прошли. Современные научные проблемы настолько…
— Вы еще молоды, товарищ Костяков… — прервал его Бенедиктов.
— Костюков, — поправил Юра.
— Слишком молоды, чтобы указывать мне, какие времена прошли, а какие нет.
Бенедиктов насупился. За столом возникло неловкое молчание. Рита поспешила переменить тему:
— Ребята, вы идете завтра в филармонию слушать Каминку?
Каминка не помог. Вечер был испорчен. Анатолий Петрович встал из-за стола и, сославшись на головную боль, вышел.
Конечно, Юра понимал, что творится с Николаем, но впервые за многие годы дружбы не знал, чем ему помочь. Он даже советовался с Валей, но не нашел у нее сочувствия. Вале почему-то не нравилась новоявленная подруга детства. Напрасно он убеждал ее, что Рита для него — все равно что двоюродная сестра.
— Ах, сестра!! — Валя рассердилась. — Ну и нечего спрашивать у меня совета, спроси уж прямо у сестрички. — И тут же она припомнила французскую поговорку, вычитанную из «Войны и мира»: — «Cousinage est un dangereaux voisinage».[36]
— Это злостный выпад, — оскорбленно заметил Юра. — Я, как и жена Цезаря, вне подозрений. Что до Кольки, то его отношение вне твоей компетенции, потому что ты не знаешь математики.
— При чем тут математика?
— А при том, что отношение «а» к «в» есть их зависимость. Если Колькино «а» равно какой-то конечной величине, то Ритино «в» равно нулю. А отношение нуля к конечной величине — тот же нуль.
Валя озадаченно помигала.
— Ну, знаешь, — сказала она возмущенно, — я эту математику лучше тебя понимаю! Твой Коля типичный идиот. И вообще, я знаю, что нужно делать.
В ближайший воскресный вечер после этого разговора Юра и Николай поджидали Валю возле аптеки, чтобы вместе идти в кино. Валя пришла не одна: с нею была круглолицая девушка в зеленом платочке и сером пальто-колоколе.
— Знакомьтесь, — сказала Валя и со значением посмотрела на Николая, — это Зина, моя подруга.
Затем Валя взяла Юру под руку и увлекла его вперед. Николаю ничего не оставалось, как идти рядом с новой знакомой. Зина оказалась неглупой и начитанной девушкой. Они говорили о книгах, и Николаю пришлось признаться, что многих новинок он не читал.
В кино они не попали и пошли на Приморский бульвар. Дул холодный северный ветер, стучала о фонарь ветка акации. Под акацией стояла скамейка — та самая, возле которой прошлым летом Николай повстречал Риту…
Он вдруг остановился. Ему очень жаль, но дома его ожидает срочная работа: Привалов велел к понедельнику перевести статью из «Pipe line news».[37]
— Помнишь? — сказал он Юре. — Еще в начале недели он просил.
— Да, — кивнул Юра, который впервые слышал об этом. — Тебе много еще осталось?
— На полночи хватит.
Валя посмотрела на Николая уничтожающим взглядом и взяла Зину под руку. Николай попрощался и ушел.
В пакете, присланном из Института поверхности, и в самом деле оказалось интересное сообщение: диапазон частот, повлиявший на установку в Бондарном переулке, был уточнен. Схема, которая смутно проглянула из неуклюжего опыта молодых инженеров, теперь заговорила языком формул и цифр. Москвичи получили первый результат: сжатые в поле кольца Мёбиуса штанги проникли друг в друга — неглубоко, но все же проникли. Григорий Маркович считал, что теперь южане могут своими силами поставить опыт с жидкостью.
И осторожный Колтухов сдался: разрешил Привалову готовить опыт.
Тема шла в закрытом порядке, и мало кто знал, что скрывается за не очень выразительным ее номером, но весь институт чувствовал, что ожидается необычный эксперимент. Все приваловские заказы проходили в мастерской вне очереди. Ходили слухи о некоем затейливом кольце.
С кольцом Мёбиуса было особенно много хлопот. Тогда, в Бондарном переулке, на столе красовалось колечко, сделанное по наитию.
Теперь, когда форма рабочего поля поддалась расчету, геометрические размеры кольца были увязаны с параметрами поля.
…Когда-то Фарадей обнаружил, что электрические заряды собираются только на внешней поверхности проводника. Для доказательства великий англичанин построил камеру, покрытую со всех сторон металлической сеткой, которая соединялась с электростатической машиной. Вблизи камеры электроскопы показывали наличие заряда: их листки расходились. Но, если человек с электроскопом входил в камеру — ее теперь называют «клеткой Фарадея» — и закрывал за собой сетчатую дверцу, электроскоп не показывал внутри камеры никакого заряда, как бы сильно ни раскручивали статический генератор там, снаружи.
Итак, электрические заряды собираются на наружной поверхности проводника. Но кольцо Мёбиуса имеет только одну поверхность — не внешнюю и не внутреннюю. По мнению московского академика, именно эта загадочная особенность порождала перестройку внутренних связей вещества. Во всяком случае, из этого исходила программа эксперимента, составленная Приваловым и Багбанлы.
Подготовка опыта заняла весь май и половину июня.
Читатель, вероятно, помнит, что в одной из комнат лаборатории Привалова была собрана установка со спиралью из стеклянной трубки внутри статора электрической машины. Теперь рядом со статором возвышалось кольцо Мёбиуса — полутораметровая перекрученная петля из желтоватого металла. Позади кольца матово поблескивал алюминиевый диск — экран-конденсатор, соединенный с мощным электростатическим генератором.
Стеклянная спираль с водой была подведена к нефтяному бачку.
По замыслу, в поле кольца Мёбиуса должна была возникнуть проницаемость: нефть пройдет по спирали сквозь воду. Это и будет желанная модель беструбного нефтепровода, полная диффузия жидкостей с перестроенными внутренними связями: частицы нефти свободно пройдут между частицами воды.
Москвичи писали, что в «пусковой момент» необходимо некоторое возбуждение поля извне. Григорий Маркович считал подходящим для этого пучок жестких гамма-лучей. Вот почему рядом с кольцом был укреплен свинцовый контейнер с ампулой радиоактивного препарата.
Управление и измерительные приборы Колтухов велел вынести в соседнее помещение, а комнату с установкой самолично запер и опечатал.
Уже несколько дней установку «гоняли» на разных режимах. Пока ничего не получалось: нефть, нагнетаемая насосом, просто вытесняла воду из стеклянной спирали. Привалов нервничал и даже порывался войти в помещение установки, но Колтухов не давал ему ключа.
— Не дури! — ворчал он. — Все приборы здесь, значит, отсюда виднее. С лучевой опасностью шутить не позволю. Имей терпение.
В этот день все началось, как обычно. Инженеры заняли места у приборов. Юра включил телепередатчик на установке. На экране телевизора возникли кольцо Мёбиуса и стеклянная спираль.
— Внимание, начинаем, — сказал Привалов. — Контейнер!
Электрик нажал кнопку. В соседней комнате сильный электромагнит снял крышку со свинцового контейнера, и поток гамма-лучей устремился на стык воды и нефти. Вспыхнул рубиновый глаз указателя радиоактивности.
— Статический заряд!
Щелкнул тумблер, взвыл за стеной генератор. Перед Николаем в круглом донце катодной трубки осциллографа возник зеленый зигзаг и медленно пополз вправо мимо делений отсчетной сетки. Николай повернул ручку, удержал зигзаг на месте.