Атмосфера накалялась. Охранники уже готовились к прыжку.
Карпатов понял, что Глотов с Серегой определенно ввяжутся в драку, шагнул вперед, выхватил Коран у переводчика, несильно оттолкнул Витьку.
– Мы все сделаем, как вы говорите. – Он не узнал свой скрипящий голос. – Пусть врач посмотрит нашего больного.
– Нет. – Миша покачал головой, боязливо косясь через плечо. – Аллаха сначала просить надо.
– Ты видишь, человеку плохо, – забормотал Карпатов. – Он болен, может умереть. – Владимир Иванович резко повернулся к врачу, который терпеливо ждал окончания драматической сценки. – Вы же врач, вы обязаны…
Афганец неопределенно пожал плечами. Понимал ли он по-русски, неизвестно, да если бы и так, то что?..
– Читай, – упрямым попугаем твердил Миша. – Аллаха просить надо.
Карпатов проглотил ком, подкативший к горлу, обозрел присутствующих. Все смотрели на него. Глотов с Серегой – угрюмо, поджав губы, Витька – растерянно и вместе с тем немного облегченно. Он стряхнул с себя проблему. Вакуленко тяжело дышал. Пот просто хлестал с него.
Командир экипажа не мог решиться. Глотов с Серегой не несли никакой ответственности. Они вольны презирать и нарываться. Витька вообще незрелый пацан без собственного мнения. Какой с него спрос?
Миша перехватил раздраженный жест охранника, что-то пробурчал врачу. Тот забрал у Вакуленко градусник, начал складывать в портфель инструменты.
– Это шо?.. – Вакуленко очнулся, стал вращать зрачками. – Все вже?.. Так скоро?
– Стойте! – крикнул Карпатов. – Подождите!
Все уставились на него с превеликим любопытством. Карпатов вырвал томик у Миши.
– Командир, не надо, – бросил Серега.
Владимир Иванович знал про точку невозврата. О ней помнит каждый летчик. Карпатов распахнул Коран на первой попавшейся странице, отметив, что русский текст в этой книге самым коварным образом сочетается с арабским.
– Где читать? – спросил он.
Миша потянулся, перевернул несколько страниц, ткнул подрагивающим пальцем.
– Не надо, командир, – угрюмо попросил Глотов. – Не отмоемся потом. Противно, право слово.
Карпатов молчал, хотя многое мог сказать. Он отодвинул от глаз прыгающий текст – чертова дальнозоркость! – собрался читать.
К нему метнулся Серега.
– Что ты делаешь, остановись! – Он попытался вырвать книгу, Карпатов оттолкнул его, но Серега опять полез.
Командир экипажа удержал его на вытянутой руке и забормотал, проглатывая слова:
– Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного… Хвала Аллаху – Господу обитателей миров, Милостивому, Милосердному, властителю дня Суда! Тебе мы поклоняемся и к тебе взываем о помощи: веди нас прямым путем, путем тех, которых Ты облагодетельствовал, не тех, что подпали под Твой гнев, и не путем заблудших.
– Не арабский, – сделав важное лицо, перебил его Миша. – Читай арабский.
– Я не умею по-арабски, – возразил Карпатов, чувствуя, как краска заливает лицо. – Но я выучу. Теперь он будет лечить? Лечи! – Он ткнул пальцем в доктора.
Но тот стоял не шевелясь, смотрел то на Мишу, то на бородатого дирижера, маячившего в дверном проеме.
– Все выучат, – важно возвестил Миша и попеременно ткнул пальцем в каждого летчика.
– Да! – рявкнул Карпатов. – Все выучат!
– Повторяю, Карпатов, – презрительно процедил Серега. – Отвечай за себя, за других не надо. Лично я учить этого не буду.
– Молчи! – зашипел Карпатов, наехал на Серегу, схватил за грудки. – Просто скажи хотя бы, что ты выучишь, не выделывайся. Серега, ты же сам мусульманин!..
Сергей Валиев по отцу был татарином, по матери русским. От родителя он унаследовал немногое и не был уличен в привязанности к Аллаху. Хотя однажды в подпитии Серега признался, что номинально, возможно, он и мусульманин. Хотя дело, конечно, темное. Ведь не каждый человек со славянской физиономией – православный или хотя бы католик.
– Да!.. – зашипел Серега, в котором от татарина были только глаза, становящиеся порой предельно бешеными, и скверный характер. – Допустим, я мусульманин. Но для этих уродов молиться не буду и тебе бы не советовал. Тебя же опускают, командир, при чем здесь Аллах? Ты же кукарекать скоро начнешь!
– Идиот! – Карпатов тряхнул его за плечи. – Ромке нужен врач!
– А это мы сейчас узнаем. – Серега оттолкнул Карпатова, и тот не устоял, ударился о стену.
Валиев подошел к Вакуленко, сел перед ним на колени.
Все внезапно замолчали. Лишь больной тяжело сопел в угрюмой тишине. Да внезапно близко, километрах в двух, грохнул взрыв, от которого задрожали уцелевшие стекла в здании.
– Слышь, Рома, – вкрадчиво сказал Серега. – Признайся честно, тебе сильно нужен врач?
Вакуленко выдавил из себя то ли слово, то ли стон.
– Чего-чего? – Серега склонился к его губам.
– Нет, – прохрипел Вакуленко. – Нэ трэба. Выдюжу. – Он задышал как паровоз.
Лицо бедняги блестело от пота, он закатил глаза и провалился в обморок.
Карпатов отвернулся, чтобы не видеть, как уходят из комнаты врач и переводчик. Когда он повернул голову, посторонних уже не было. Дверь закрылась. Бледный Глотов кусал губы. Серега неуверенно улыбался и гладил беспамятного Вакуленко по плечу. Витька неумело делал вид, что присутствует в другом месте, копался в своей сумке, выискивая что-то важное и первостепенное.
– Что же ты творишь, сволочь? – выдохнул Карпатов. – Кто дал тебе право решать за других?
– Ты, Карпатов! – Серега продемонстрировал зубы, обрастающие серым налетом.
Зной палил нещадно. День клонился к вечеру, но жара не спадала. Привычно рокотала канонада.
Витька, голый по пояс, стоял у калитки. Нерадивый охранник забыл ее запереть. Скучающий радист подкрался к проему, высунулся наружу, зажмурился – не щелкнет ли пуля по носу.
Охранники толпились на дальней стороне дороги, общаясь с гражданскими лицами в долгополых лохмотьях. На воле было интересно. Проехал УАЗ. Из него, как иголки из ежа, во все стороны торчали стволы. Старик с пустым рукавом, пришпиленным к обшарпанной робе, вел навьюченного ишака.
У колодца, расположенного неподалеку, женщина в засаленной парандже набирала воду. Она наклонилась, очертив интересную выпуклость. Заинтригованный Витька затаил дыхание. Женщина медленно поднимала ведро.
Витька покосился по сторонам, убедился в том, что рядом никого нет, приложил ладонь ко рту и зашипел протяжно и приглушенно:
– Девушка… Девушка…
Мусульманка не обернулась, но плечи ее задрожали. Она уловила мужской шепот, вытянула из колодца ведро, поставила рядом, стала опускать второе. Витька поднял камушек, бросил. Он чиркнул по ведру, девушка обернулась.
– Эй! – Витька поманил ее пальцем, наблюдая, как она вытягивала второе ведро. – Иди сюда, поболтаем.
Он чувствовал ее взгляд через черную сетку. Женщина колебалась. Витька начал строить мужественные рожицы, но это не помогло. Тогда он приоткрыл пошире калитку, сделал упор сидя, встал на руки и раздвинул ноги. Кровь хлынула ему в голову. Он услышал приглушенный смех. Девица развеселилась, быстро нагнулась, подобрала тот самый камешек, метнула в Витьку, схватила ведра и засеменила прочь.
Камень ударил в землю, фонтанчик пыли выстрелил в открытый рот Витьки. Он рухнул в грязь, отплевываясь, отполз во двор и, в принципе, остался доволен приключением.
– Дурак! – Глотов, наблюдавший с крыльца за развлечениями радиста, пожал плечами.
Он убедился в том, что шальной поступок приятеля остался без последствий, и вошел в дом.
– Чего там? – Серега, колдующий над дыркой в штанах, поднял голову.
– У Витьки крышу снесло, – отмахнулся Глотов. – Невесту ищет. Да нормально все.
– Ох… – застонал Вакуленко, приоткрыл глаза и приподнялся. – Шо такое?
Пилоты подлетели к нему, радостно смеясь. Вакуленко был бледнее замазки, но улыбался, взгляд его превращался в относительно осмысленный. Шея хохла была туго замотана бинтами. Уже три дня товарищи старательно делали ему перевязку, промывали ранку марганцовкой.
– Очнулся, слава Тебе, Господи! – Глотов молитвенно уставился в потолок. – Эй, гуттаперчевый! – крикнул он в окно. – Радость в доме, Вакула очнулся!
Влетел Витька, сияя как начищенный пятак.
– А? Чего? Ну вот, другое дело, а то валяется, блин, как в мавзолее. Что, Ромка, все путем? Как оно там, за гранью?
– И довго я вот так?.. – Вакуленко приподнялся и сладко зевнул.
– Третий день, – отчитался Глотов.
– Третий день? – В глазах у Вакуленко собрались слезы, что означало возвращение ясности мысли.
Но мыслить он мог лишь в одном направлении, сел, скрипнув туловищем, и спросил:
– Якэ число?
– Тебе зачем? – удивился Глотов. – Ах, да… – Он хлопнул себя по лбу. – Сейчас. Двенадцатое. Ты чего, Рома?
На Вакуленко было жалко смотреть.
– Сегодня!.. – Он жалобно уставился на Глотова.
– Чего сегодня? – Витька завертел головой.
– Свадьба у доньки сегодня, – прошептал Вакуленко. – Зараз. А мы тут сидим и ничего не робымо!
Это смешное «не робымо» прозвучало упреком Карпатову. Он опустил глаза и отвернулся. Вакуленко криво поднялся, гавкнул на протянутую Витькину руку и потащился во двор, стряхивая слезы с отросшей бороды. Повисла неловкая пауза.
Все уставились на капитана. Глотов – угрюмо, Серега – с вызовом, Витька – как-то втихушку, виновато.
Карпатов не выдержал, с хрустом в коленях поднялся и спросил:
– Чего уставились?
– Ничего. – Серега мотнул головой.
– Нормально все, – подтвердил Глотов. – Подумаешь, две недели к отпуску.
Карпатов отвернулся, шагнул следом за Вакуленко.
Оглушительный взрыв прогремел посреди двора!
Карпатов не слышал, как свистнул снаряд. Или они только в кино издают такие вот звуки? Вакуленко, слава богу, подался в другую сторону – к колодцу. Рвануло так, что командир экипажа оглох. Земля тяжело вздрогнула. Карпатова снесло с крыльца взрывной волной, он отбил плечо. Верещащего Вакуленко швырнуло за колодец.