Машина резко свернула с дороги, смяв покатый водосток и то немногое, что произрастало вокруг него. Летчики, матерясь, покатились к противоположному борту, и вновь Серегины планы продемонстрировать необъятность русской души пошли прахом. Он выронил нож, накрыл его телом, завозился в грязи. Машина уперлась фарами в бурую стену. Молодой охранник спрыгнул на землю.
Пожилой уселся на борт в зоне недосягаемости и прокаркал по-русски:
– Вылезайте!
– Мужики! – завыл Вакуленко, забыв в тоске про свой суржик. – Они же нас кончить хотят!
Но его товарищи поняли это и без подсказки.
«Классический расстрел, все в добрых европейских традициях. Ладно, хоть не камнями забивать будут, – мелькнула мысль в голове командира экипажа. – Впрочем, камнями они тут неверных жен забивают. А воришкам руки отрубают по самые ноги!»
Витька задохнулся от страха, позеленел, хлопал глазами, пытался выразить решительный протест. Вакуленко монотонно выл, Глотов скрипел зубами. Карпатов помалкивал, хотя в его душе все рухнуло. Так рассыпается панельная пятиэтажка, оказавшаяся в эпицентре землетрясения. Все вцепились в борта. Было страшно. Пленники стояли, прижавшись друг к дружке. Они тупо смотрели, как прыгал от злости молодой охранник, а второй сидел на борту и мучительно о чем-то размышлял.
– Вылезайте! – загорланил выпью пожилой талиб и стал лупить гяуров прикладом по рукам.
Но летчики вцепились в железо намертво, упирались. Только Серега сидел на полу посреди кузова и наблюдал за ситуацией со стороны, словно ждал чего-то. Желваки его ходили ходуном.
– Суки! – заявил Глотов. – Здесь стреляйте! Ишь чего удумали – к стенке нас ставить…
Все закончилось плачевно и просто. Пожилой охранник спрыгнул с борта, подбежал к водителю, что-то гавкнул. Тот схватился за рычаг, ржавый кузов самосвала дернулся и начал со скрежетом подниматься. Летчики вываливались на землю, как мешки с картошкой.
Они кинулись бы наутек, пусть даже при этом погибли бы. Все века и эпохи подряд русские бегут из плена. Но из кабины выскочили еще двое, один встал, развел ноги и взял пленников на мушку, второй бросился помогать своим. Они прикладами погнали летчиков к стене. Те уже не замечали, что где-то грохочут взрывы, мимо них по дороге бредут люди, а над городком поднимается зарево пожара.
– Постойте! – Карпатов вырвался из свалки, получил прикладом по больному плечу, свалился на колени, поднялся.
Командир экипажа сунул руку в карман, выхватил наугад какие-то мятые доллары, начал трясти перед ржущей мордой.
– Постойте, – бормотал он, плохо понимая, что несет. – Зачем вы так? У нас есть деньги, не надо, мы заплатим. Смотри, доллары, настоящие доллары. Возьми, мы же ничего не сделали, это не мы погубили семью твоего товарища.
Безбородый талиб выхватил у него валюту, но вопрос, похоже, был решен. Летчиков швырнули к стене, двое вскинули автоматы.
– Меня расстреляйте, уроды! – сипел, задыхаясь, Карпатов. – Я командир, остальные ни в чем не виноваты.
– Не напрягайся, Карпатов, – заявил Серега. – Хрен их проймешь.
Ситуацию безысходнее этой придумать было трудно. Они стояли у фрагмента стены обрушившегося здания.
– Вы чего, мужики? – потрясенно бормотал Витька. – Что за хрень? Чего они делают, Владимир Иванович? Нет, я не хочу. У меня мамка есть! – Он завизжал, дернулся, но Карпатов схватил его за руку. – Мамка у меня есть! Мамка, идиот! – ревел Витька охраннику в лицо. – Слышишь, ты! А у тебя мамка есть, паразит?! Да какая у тебя мамка? Ослица у тебя мамка!
– Да будет воля Твоя, яко на небеси, и на земли. – Вакуленко стучал зубами и молитвенно смотрел в потемневшее небо.
Серега сжимал рукоятку ножа, утонувшего в рукаве, и все не мог улучить момент для броска. Карпатов чувствовал плечом, как напряглись Серегины мышцы.
Глотов, набычившись, стоял у стены, словно лбом собрался таранить пулю.
– Стреляй, сука! – прохрипел он. – На! – Глотов изобразил неприличный жест. – Давай же, падла, зверье вонючее!
– Не зли их, Саня, – выплюнул Карпатов.
– Не злить? – Глотов захохотал. – Командир, ты что, не понял? Да мы практически на том свете!
– Это ты на том, а я – на этом, – отрезал Карпатов. – Не спеши помирать, мужик. Пожалуйста, господа. – Он сделал шаг вперед. – По Корану так нельзя. Давайте разберемся.
– Ага, не по понятиям чудим. – Серега гоготнул. – Да хрен с ними, командир. А ну-ка отойди, сейчас я с ними сам разберусь, своей властью.
Карпатов вдруг заметил, что молодой охранник за спинами напарников говорил по рации, бросая выразительные взгляды на пожилого талиба. Он отвел аппарат от уха, что-то прокричал. Человек, потерявший семью, в бешенстве топнул ногой, его лицо перекосилось. Он решительно взметнул автомат, но молодой крикнул строже, и пожилой стал испытывать колебания. Ствол дрогнул.
Витька, ни черта не видя, сделал шаг вперед – за Карпатовым. У него подломились ноги, он свалился на командира экипажа, который поддержал бедолагу. Охранник сцапал Витьку за шиворот и отбросил к стене. Тот сидел на корточках, плакал, размазывал слезы и сопли кулаками, что-то бормотал про мамку, которой у козла-талиба точно нет, а у него есть.
Пожилой талиб о чем-то спросил молодого. Тот что-то буркнул в рацию, видимо, уточнял поступившее распоряжение, поднял глаза, состроил скорбную мину и пожал плечами.
– Суки! – протяжно рычал Глотов, который тоже не замечал событий, происходящих «за кулисами». – Твари, паскуды, ненавижу! Мало я вас, скотов, в Панджере!..
– Прими мя, Господи, доня, прости. – Вакуленко постоянно сбивался с молитвы. – Златочко, сонечко мое!
Витька хлюпал носом. Серега собирался прыгнуть и никак не мог решиться на это. Карпатов торчал на переднем плане с упавшими руками, в одной из них между пальцев зачем-то застряла сложенная банкнота.
Дорога снова наполнялась беженцами. Люди брели по проезжей части, по обочинам, зыбкие, обессилевшие. Они обтекали самосвал, спотыкались в водостоке, падали, вставали, шли дальше. Никто не смотрел на летчиков.
Один из охранников плюнул очередью в небо. Завизжала женщина. Толпа схлынула к дороге. Так ведет себя стадо баранов, когда пастух щелкнет плетью.
Карпатов плохо помнил, как их грузили обратно в самосвал. У Витьки срывались руки, приходилось его подсаживать. Вакуленко по инерции прощался с дочерью. Серега наконец-то с воплем бросился в атаку. Пожилой талиб полоснул над ним очередью, а потом добавил в скулу казенником. Серегу словно ломом огрели.
Серега распахнул глаза. Кто-то лил на него воду. Было душно, смрадно, над головой закруглялся к середине закопченный стеклянный потолок. Голова вспыхнула.
– Очнулся, – резюмировал Карпатов, переставая орошать Серегу из какого-то подозрительного сосуда. – Ты больше не отъезжай, идет?
– Добазарились, командир.
Летчики сидели в глубокой яме, облицованной кафелем. По полу разливались лужи черного масла, из стены торчали обрывки проводов, остатки каких-то загадочных технических приспособлений. Серега беспокойно задвигался, со стоном повернулся на бок.
– Лежи, не дергайся, егоза, – строго сказал Карпатов. – Стоять спокойно не можешь, сидеть тоже, попробуй хоть полежать.
– С кем, командир? – прохрипел Серега. – С тобой, что ли?
Глотов невесело хохотнул. Витька с пустыми глазами вжался в стену, обнял колени. Вакуленко сидел обмякший, смотрел в одну точку и монотонно раскачивался.
Сверху донесся шум. Летчики задрали головы. Из отверстия в потолке таращился и лыбился молодой охранник – тот самый, из самосвала. Потом объявилась еще одна физиономия с бородой заслуженного старовера. Этот тоже хохотнул, добродушно показал кулак и испарился.
– Чего это они такие добрые? – проворчал Серега. – Душки просто. Воду дали.
– Наступление отбили, – пояснил Карпатов. – Оттеснили из предместий Кандагара правительственные войска, а теперь радуются.
– То есть правительственные войска нас уже не спасут, – со вздохом заключил Глотов. – И это, безусловно, засада.
– А где мы? – спросил Серега.
– А хрен его опять же знает. – Глотов пожал плечами. – Привезли, сбросили. Ума не приложу, как вынимать будут.
– Не будут, – проворчал Карпатов. – Так и оставят в назидание потомкам. А это бывшие советские гаражи. Здесь какие-то мастерские были, может, двигатели тут мыли или еще что делали.
Серега сел, задрал штанину. Нога побаливала и была перебинтована рубашкой Карпатова. Сам командир экипажа сидел без нее, в жилетке, и от холода не умирал. Серега вопросительно посмотрел на товарищей.
– Классно ты выключился, – заявил Глотов. – Бревном тебя шандарахнуло. Взрывом хижину снесло, мы как раз мимо проезжали, вот тебя вторично и приложило. Ты даже не очнулся.
– Болит нога-то? – выходя из ступора, осведомился Вакуленко.
– Болит, – согласился Серега. – Но жить буду.
– Валить надо, – пробормотал Глотов. – Нам уже сам черт не страшен.
Вакуленко досадливо всплеснул руками. Мол, как бежать-то? Подпрыгнуть и шмыгнуть в дырку?
– Еще один нетерпеливый объявился. – Карпатов ухмыльнулся. – Шило в заднице? Огонь комсомольский в груди?
– Ага, есть такое мнение. – Серега навострил уши, уселся, глянул вверх, запустил руку в ботинок и извлек из-под дырявой стельки свой смешной ножик. – Вот что значит рефлекс, – похвастался он. – Не соображал, а спрятал.
Вакуленко сглотнул так, словно этим перышком ему уже пощекотали горло.
Глотов удивился, подполз к Сереге и заявил:
– Ни хрена себе! И что мы с ним делать будем?
– Найдется что пошинковать, – зловеще сообщил Серега.
– А ну дай посмотреть. – Глотов отобрал у него нож.
– Руками не смотрят! – Тот отобрал свою собственность и алчно уставился на тусклое лезвие.
Над головами что-то зашумело, возникла рожа молодого охранника. Карпатов машинально прикрыл Серегу с ножом.
– Чего вылупился, рожа басурманская? – заворчал Глотов.
Талиб заржал, бросил пленникам черствую лепешку. Она упала на голову Вакуленко, но ввиду своего малого размера ущерба не принесла.