Серега удивленно посмотрел на тупые ножницы, провел ладонью по щеке. Охранники, привлеченные шумом, с любопытством подглядывали в окно, но не вмешивались в естественный ход событий.
Серега поморщился и заявил:
– Ладно, мужики, хорош ржать, подурковали и будет. Ты не думай, Карпатов, мы не против тебя ополчились, нет. Мы просто ратуем за гигиену. Да здравствует мыло душистое, все такое. Мы сейчас все побреемся, так ведь, мужики? А то заросли как партизаны, а мы же с вами культурные люди.
– Правильно! – прозрел Глотов. – Настоящий мужчина должен быть до синевы выбрит и слегка пьян! – Он побежал выколупывать из сумки подзабытые бритвенные принадлежности.
– Точно! – ахнул Вакуленко, стыдливо хватаясь за щеки. – Як же так можно, месяц уже не бреемся, як бабы…
Новая мания овладела людьми. Они не такие, как те – за забором! Летчики выхватывали из багажа станки, крема, помазки, бросали на плечи полотенца, бежали во двор, к колодцу.
Они выстроились в шеренгу и брились картинно, как колчаковцы перед расстрелом, на публику, яростно выскребая щеки. Охранники поначалу не вникли. Уж больно необычной для их глаз оказалась эта процедура. Потом они стали злобно кричать, но их вопли еще больше заводили пленников.
– Даже не надейтесь! – орал Глотов. – Сомнений горьких нет, поняли, обезьяны?
– Подходите! – Серега махнул рукой. – И вас побреем! Нет желающих? Напрасно, мужики. Очень бодрит!
– А я теперь каждый день буду бриться! – с энтузиазмом вещал Вакуленко.
Серега стоял центральным персонажем, без майки, крепкий, накачанный, мускулистый лидер. Каждым движением бритвы он словно плевал охранникам в душу. Глотов и Вакуленко брились рядом. Витька с подсохшей под носом кровью тушевался, не знал, как себя вести, но тоже хотел быть причастным к демаршу.
– Рома, дай мне бритву! – Он прыгал вокруг Вакуленко. – Дай, будь другом, я тоже побреюсь!
– Та шо тебе там брить, чудо? – отмахивался Вакуленко. – Вырасти сначала.
– Ну, Рома, – гундел Витька – Дай побриться!
– Полотенцем побрейся! – посоветовал Глотов.
А Карпатов сидел в казарме на полу. Голова была пустая, как гнилой грецкий орех. Со двора доносились хохот команды, рык охраны. Все это сливалось с болтовней диктора в приемнике. В ушах звучала сплошная какофония.
Он закрыл глаза, зажал уши – все затихло, оторвал ладони и услышал ровный голос диктора:
– «Самолет был сбит над территорией, контролируемой сербами. Семь дней назад президент Ельцин публично заявил, что примет личное участие в переговорах по освобождению французского экипажа, захваченного сербскими военными. И вот сегодня все три пилота были освобождены и доставлены на военную базу миротворческих сил».
Карпатов встал, выключил радио, вышел из казармы в комнату, посмотрел в окно. Там Серега провоцировал охрану, выделывался по полной программе.
Он медленно отправился в свой угол, вытянул из груды хлама моток телефонного провода, обросшего грязью, распутал его холодеющими пальцами. Потом Карпатов придвинул тумбочку к стене, забрался на нее, медленно распрямился, чтобы не завалилась раньше времени, и стал обматывать провод вокруг трубы, идущей под потолком.
Охрана вышла из себя. Они кричали, грозили автоматами, подходили ближе, но летчики упорно занимались своим делом. Серега царапал лезвием под носом, удаляя последние волосинки. Вакуленко закончил первым, сполоснул бритву, но не успел бросить в миску, как ее вырвал Витька и начал яростно царапать сухие щеки.
– Ба, Витька! – изумился Вакуленко. – Та кто же так делает?
– Нормально, Рома, – пропыхтел Витька. – Так хорошо, оказывается, бриться.
– Та шо же там хорошего? – возразил Вакуленко. – Лучше один раз родить, чем всю жизнь бриться.
Карпатов уже закончил вязать узел. Дернул, проверяя на прочность. Выдержит. Не такой уж он и толстый, похудел килограммов на десять, не меньше. Афганская пустыня не хуже «Гербалайфа».
Командир экипажа закрыл глаза, сунул голову в петлю, постоял, собираясь с духом. В этом мире у него не осталось ни родных, ни друзей, ни надежды. Лицо Карпатова обмякло, разгладилось. Он успокоился. Таким и надо уходить – спокойным, равнодушным. Владимир Иванович набрал воздуха в легкие, выдохнул, приготовился выбить из-под себя колченогую тумбу.
Тут его что-то отвлекло. Он услышал тонкий писк, открыл глаза, увидел на полу прикормленного мышонка. Тот сидел, сжавшись в комочек, смотрел на Карпатова глазами-бусинками и тихо верещал.
В душе человека что-то шевельнулось. Он пытался успокоиться, сосредоточиться на важном деле, но момент был упущен. Карпатов мысленно чертыхнулся. Мышонок продолжал пищать, и первому пилоту вдруг показалось невероятно глупым вешаться при посторонних.
– Уйди, приятель, – прошептал он. – Ну, пожалуйста. Сгинь куда-нибудь.
Но тот сидел и пищал. Грустно так.
– Ну, будь человеком! – взмолился Карпатов. – Не могу я при свидетелях, понимаешь?
Животное не двигалось, словно сообразило, что только оно способно спасти этого несуразного, странного и противоречивого человека. Момент был упущен. Карпатов приподнял ногу, стянул растоптанный ботинок без шнурка, в сердцах бросил на пол. Но не в мышонка – рядом.
Зверушка вздрогнула, посидела еще немного и шмыгнула в свою щелку. Карпатов вздохнул, выбрался из петли и начал откручивать от трубы телефонный провод.
А обстановка во дворе накалялась. Летчики орали на охранников, подходящих к ним. Серега бил себя копытом в грудь. Все объединились вокруг него в радостном безумии бунта.
Не понимая, что ведет себя как поп Гапон, Серега схватил увесистый камень, бросил в охрану. Остальные поддержали этот почин, а потом гурьбой побежали на талибов. Загорелые, бритые, агрессивные летчики орали, хохотали.
Охрана дрогнула и подалась назад, забыв про автоматы. Охнул толстый тип, сжимая подбитый живот, схватился за ухо рыжий. Глотов вырвался вперед, прыгнул на талиба, тот покатился по земле, рассыпая проклятья. Тут же брызнула кровь из разбитого носа его соседа.
Охранники бросились к воротам, забыв про численный перевес. Уж больно яростным был напор русских. Только первый талиб добежал до цели, как калитка с треском распахнулась, и во двор влетела чуть не дюжина орущих, вооруженных до зубов громил! Но герои-летчики дури впитали выше меры.
На превосходство врага они не обращали никакого внимания, а зря. Витька первым пропустил удар прикладом, отлетел, захлопал глазами и мигом потерял всю свою энергию. Вакуленко получил по макушке, зашатался, глупо лыбясь. Остальные отмахивались, но и их уже теснили к дому.
– Хватит, Серега! – закрывая голову, кричал Глотов. – Славно погудели, уходим!
Они отступили бы, но тут вмешалось обстоятельство. За вооруженной охраной во двор вбежали какие-то прыткие личности без оружия, но с охапками досок. Один из них тащил деревянный ящик с ручкой. Новоприбывшие принялись накрывать досками колодец. Двое схватили молотки, гвозди, стали сбивать деревяшки.
– Мужики, полундра! – истошно завопил Глотов. – Они нас без воды решили оставить! Как мы мыться будем?! Мочи их, мужики!
Призыв не остался без внимания. Летчики бросились на талибов, пробили брешь в цепочке, понеслись к колодцу. Плотники испуганно голосили, побросали свои молотки. Первого Серега вырубил ударом в челюсть, остальные схлынули, предпочитая не связываться с дикарями.
Витька оторвал прибитую доску, швырнул под ноги, схватился за вторую. Но к нему уже мчался, выбрасывая длинные ноги, долговязый талиб с бородой до пупа. Он двинул Витьку прикладом в затылок, и тот треснулся зубами о колодец.
– Ах, ты, гад, детей обижать! – вскипел Вакуленко и ловко, а главное – достаточно сильно пнул талиба по заднице.
Тот запнулся, от рывка отстегнулась граната «РГД», болтающаяся на его поясе, и покатилась по земле. Серега первым обнаружил этот интересный факт, упал кому-то под ноги, кувыркнулся, а когда вскочил, в кулаке у него была зажата граната. Он вознес ее над головой, захохотал. Талибы отшатнулись, растерянно уставились на комок металла. У Сереги, впрочем, хватило ума не выдергивать чеку.
– Футбол помнишь?! – завопил Серега долговязому талибу, который лихорадочно хлопал себя по поясу. – Ответный матч! Гостевой, падла!
До охранника дошло, что это его пропажа.
Он бросился на Серегу с перекошенной от страха физиономией и завопил по-русски:
– Отдай!
– А не отдам! – закривлялся Серега. – А ты полай! Лови! – Он подпрыгнул, перебросил гранату Глотову.
Тот тоже подскочил, поймал ее двумя руками и стал шутливо подкидывать на ладонях, словно горячий пирожок.
– Опа! Витька, лови! – Двое бородачей кинулись к нему, но он перебросил гранату через их головы.
Витька, ошалевший от страха, едва успел поймать презент и рухнул на колени с вытянутыми руками. Мимо с ревом истребителя пронесся Вакуленко, забрал у Витьки опасную штуковину, помчался, петляя, по двору. Трое или четверо туземцев со страшными криками бросились за ним. Вакуленко сделал дугу, швырнул гранату Глотову, и теперь тот уже несся, выискивая среди орущих морд и задранных рук знакомые лица славянской наружности. Он метнул сувенир Сереге.
Тот проделал обманный финт перед носом долговязого талиба, засмеялся ему в лицо, крутил гранатой перед носом.
– Что, студент, зассал? Штаны-то сухие? Ну-ка, отними!
Нашелся лишь один талиб со стальными нервами. К нему как на грех и бросился Серега, стал подпрыгивать, дразниться.
– Бросай! – закричал Вакуленко.
Но Серега продолжал издеваться. Охранник не стал гоняться за надоевшим русским. Он отстегнул от пояса свою гранату, точно такую же, выдернул из нее кольцо, зажал рычаг.
Все, кто участвовал в безумной свалке, застыли.
– Держи! – сказал талиб по-русски почти без акцента.
У него была широкая скуластая физиономия, глаза с небольшим азиатским разрезом. Он сделал жест, словно собрался кинуть гранату Сереге.
Тот в ужасе шарахнулся и завопил: