Вакуленко свистнул.
– Ох, е-мое! – Витька отбросил тазик. – Мужики, атас! – Он сунул руку, чтобы помочь выбраться Сереге.
– Задолбали, никаких условий для работы! – возмутился тот, ища опору свободной ладонью. Скользнула ступня, охнул Глотов, подталкивающий его сзади.
– Ты мне ногу отдавил, идиот!
– Прости. – Серега вылетел из ямы.
Приятели протянули руки, чтобы выудить из подполья Глотова. Тот полез, ворча, что вечно этот Серега все усложняет. Ведь предупреждали нормальные люди, нечего двоим делать в подполье, где негде развернуться. Нет, не послушался, полез, крича о своей интенсификации. Он подвернул ногу, ойкнул от боли, разжал руку, упал на дно ямы и с ужасом уставился в проем, сереющий над головой.
– Ну, давай быстрее! – изнывал Витька.
Глотов поднялся, снова упал и скорчился от боли.
– Ногу, кажется, подвернул. Дьявол!
По всему выходило, что Глотов уже не успевал выбраться из подкопа.
– Ладно, – решился Серега. – Сиди там.
– Да как же так? – ужаснулся Витька.
– А как еще? – Серега оттолкнул Витьку, захлопнул крышку подвала, нагреб досок. – Беги в комнату! Что еще прикажешь делать? Будем надеяться, что это Карпатов. Или… мало ли что. Может, не войдут сюда.
Он выключил фонарь, побежал вслед за Витькой и по глазам Вакуленко понял, что они влипли по самые уши. Серега ругнулся, рухнул на свою лежанку, забрался под одеяло, отвернулся к стене, сунул фонарь под матрас.
– Ложитесь, мужики, укрывайтесь, тихий час у нас. Авось пронесет.
Это была обычная проверка. Имелась у Махмуда вредная привычка раз в неделю лично навещать подопечных. В узилище вторглись двое талибов, за ними и сам Махмуд, заросший по самые глаза кучерявой бородой, в пухлой тужурке, похожей на спасательный жилет. Летчики не шевелились. Только Вакуленко высунул из-под одеяла один глаз и снова спрятался.
Широко зевая, Махмуд мимоходом оценил обстановку, отвернулся к окну. Его подчиненные тоже не страдали избыточным рвением. Они прошлись по комнате, вяло попинали вещи пленников. Один сунулся в каморку, в туалет. Другой вошел в казарму, включил доисторический российский фонарик, осмотрел ободранные стены, остатки плаката с Бабраком Кармалем, гору хлама в углу, вернулся, что-то сказал начальнику. Тот еще раз зевнул, почесал бороду, махнул рукой. Мол, проваливаем. Прежде чем удалиться, Махмуд рассеянно оглядел комнату, потом вышел и хлопнул дверью.
С замиранием сердца Серега вслушивался, как топали сапоги по крыльцу. Вот талибы спустились во двор, вот они уже возле колодца…
Никогда еще его постель не была такой мокрой от пота. Он откинул одеяло, отдышался. Сердце колотилось, как бешеный африканский барабан.
– Ой, не зря молился! – простонал Вакуленко, высовывая нос из вороха тряпок. – Я уже и Николу-угодника просил, и Пресвятую Богородицу, сотворите, дескать, чудо. Неужели сотворили?
– Они что, до четырех считать не научились? – прошептал Витька. – Математики, блин. Я и то умею.
– Ладно, пошли вытаскивать погребенного. – Серега отрывисто хохотнул и поднялся. – А то истосковался поди под земелькой-то.
– Стой, Серега! – Витька слабо ахнул. – Они возвращаются.
Арестанты застыли, парализованные страхом. Ворвался Махмуд с блеском озарения в глазах, что-то пролаял, выхватил пистолет. Заметались его клевреты. Они хватали летчиков за шкирки, пинками отправляли в угол, собрали в кучу, взяли на мушку.
– Сейчас нас будут долго пересчитывать, – пытался сострить Серега.
Пересчитывали их действительно долго. Несколько раз Махмуда охватывало сомнение – а может, так и надо? Вдруг арестантов осталось только трое? Не мог ли четвертый, скажем, загнуть ласты или уехать с Карпатовым на аэродром без ведома начальника тюрьмы? Он что-то крикнул подчиненным, те вразнобой загорланили в ответ. Видимо, талибы убеждали командира, что не стоит верить своим глазам, Аллаху виднее, все такое.
Махмуд, словно шашку, выхватил рацию, гавкнул в нее, и в тюрьму ворвались еще трое бородачей. Дальше был форменный ад, хотя и с элементами комедии.
Выслушав установку, новоприбывшие сделали изумленные глаза, переглянулись, но возражать человеку с пистолетом не осмелились. Они носились по комнате, заглядывали под матрасы, обстучали и обнюхали туалет, перевернули каморку Карпатова. Двое сбегали во двор, еще раз убедились, что посторонние там отсутствуют, а колодец залит цементом.
Талибы с испугом доложили об этом Махмуду. У него была такая физиономия, что подчиненных трясло, они в ужасе смотрели на пистолет. Вариантов не оставалось. Летчики валялись под дулами автоматов.
– Прощайте, хлопцы, – жалобно прошептал Вакуленко. – Сейчас они найдут нашу яму, и нам наступит трындец.
– А может, не найдут, а? – Витька надеялся непонятно на что.
– Найдут, – возразил Вакуленко. – Или душу из нас вынут. Серега, ты прости, я не герой. Я скажу им про яму, если к стенке поставят.
Серега молчал, скрипел зубами. Талибам пришлось потрудиться. Они разбросали доски, прочий бесполезный хлам и ожидали дальнейших указаний. Махмуд сопоставил факты, выводы из наблюдений, припомнил странное подчас поведение заключенных и отдал соответствующий приказ.
Десять минут спустя казарму взорвал громогласный хохот. Громче всех смеялся сам Махмуд. Бородачи за шиворот извлекли Глотова из подполья, выгнали из казармы. Он подслеповато щурился.
Талибы решили позабавиться. Мускулистый детина толкнул его в грудь. «Подачу» перехватил другой, пихнул на третьего, а тот уже ждал. Он грязной лапой схватил летчика за физиономию и послал его четвертому игроку. Тот не устоял перед искушением и врезал Глотову по печени. Летчик рухнул на колени.
– А ну, кончайте, твари! – Серега бросился на выручку другу, но завертелся, как балерина, получив затрещину.
Вакуленко миролюбиво поднял руки, получил плюху в живот и согнулся. Витька завизжал от страха, бросился к двери и вылетел на крыльцо. Петляя, как заяц, он побежал к калитке. Выскочивший за ним талиб вскинул автомат, но прозвучал суровый окрик, и выстрела не последовало.
Далеко Витька не убежал бы. В калитке его уже ждали. Он совсем обезумел, вместо того чтобы сдаться на милость победителей, сменил направление, рванул к колодцу, спрятался за него и таращился оттуда, отвесив челюсть. Талибы хватались за животики, манили Витьку. Кто-то бросился его ловить, подбежал к колодцу, дернулся влево, вправо, помчался в обход.
Витька кинулся в ту же сторону. Талиб понесся обратно, Витька – туда же. Спортсмены встали, тупо пялясь друг на друга. Детский сад какой-то. Афганец вскинул автомат, плюнул очередью у Витьки над головой. Пули застучали по гребню забора. Витька сник, опустил плечи. Афганец забросил автомат за спину, обогнул колодец, схватил Витьку за шкирку и, как щенка, поволок в дом.
Летчиков согнали в кучу, а талибы, цокая языками и оживленно толкуя, сгрудились над ямой. Кто-то слазил внутрь, сообщил из-под земли смешную новость. Афганцы дружно засмеялись. Летчиков вывели во двор, построили в шеренгу. Они потрясенно молчали. Шесть месяцев работы – и все коту под хвост.
Прибежал переводчик, начал угодливо выслушивать Махмуда. А того сразил словесный понос.
– Ну, все! – оседлал любимого конька Вакуленко. – Сейчас нас чпокнут.
– Давно пора, – расклеил разбитые губы Глотов.
Миша стал путано переводить. Из его монолога явствовало, что великодушие воинов Аллаха не ведает границ, презренных шурави бить не будут. А все потому, что воины Аллаха от души повеселились.
Подкоп, конечно, идеальный, но глупые шурави дали промашку. Как можно копать, не имея информации об устройстве фундамента? Вертикальная шахта должна быть глубже! Уже завтра они напоролись бы на бетонный цоколь и пробиться за пределы казармы не смогли бы никоим образом. Им пришлось бы снова рыть вниз, а это еще месяц работы.
В этом здании не всегда была казарма. Его построили еще во времена Амина при участии советских специалистов. Делали на совесть, с применением всех строительных ГОСТов, за отклонение от которых в СССР преследовали по закону.
По задумке тогдашних властей, в здании должна была разместиться городская больница, однако по ряду причин этого не произошло. Потом пришли советские войска, отобрали постройку и приспособили для армейских нужд.
Великодушие и благородство правоверных не знают границ, и репрессии временно откладываются. Но русским летчикам до отхода ко сну предстоит проделать важную и ответственную работу: зарыть подкоп. В противном случае вопрос о репрессиях вернется во главу угла.
– Не буду зарывать, – заявил Серега, гордо задирая голову. – Хотите, бейте, хотите, стреляйте, а зарывать не буду.
Серегой впору было любоваться. Сильное, непокорное животное с необузданным нравом, полное страстей и противоречий. Взлетел приклад, и Витька упал на колени с разбитыми в кровь губами. Серега изумленно уставился на него. Охранник ехидно лыбился.
– Эй, а его за что?! – завопил Серега. – Он же не отказывается! Это Я отказываюсь!
Махмуд засмеялся, подал знак. Взлетел приклад, и Вакуленко рухнул навзничь.
– Нельзя, нельзя отказываться, – торопливо залопотал Миша. – Господин начальник говорит, что, если вы быть отказываться, вас быть бить.
– Уймись, Серега, не выделывайся, – прошептал Глотов. – Если по твоей милости сейчас и мне прилетит, я тебя точно отхреначу. Если выживу.
Взлетел приклад и завис в задумчивости.
– Ладно. – Серега поморщился. – Инструменты хоть дадут? Или опять мисочкой таскать будем?
Инструменты выдали. Двое талибов принесли совковые и штыковые лопаты, третий, немного знакомый с электричеством, соорудил переноску, чтобы не жечь фонари. Работать пришлось быстро. Каждый раз, когда замедлялся ритм процесса, в воздух в воспитательных целях взлетал приклад.
Витька в приямке долбил штыковой лопатой землю, успевшую спрессоваться, затем вонзал в нее совок, выгребал на поверхность. Глотов и Серега таскали грунт, а внизу Вакуленко забрасывал его в незавершенный лаз. Передохнуть охранники не разрешали, орали, если кто-то вставал, распускали руки. Летчиков качало, жирный пот разъедал глаза.