– Это произойдет в Кабуле. Ты никогда не бывал там?
– Проездом. Особо не всматривался.
– Вот и побываешь. – Шутка оказалась неудачной, Адель стушевался, кашлянул. – Прости. Будет большой праздник в центре Кабула. Таких, как вы, соберут немало. Все это произойдет на площади перед зданием правительства. В субботу утром на вас наденут цепи, повезут под конвоем в Кабул…
– А тебе не обидно, что я так и не выучил твоих парней летать? – перебил его Карпатов.
– Да ладно, – с сожалением отмахнулся Адель. – Найдем другого инструктора. Незаменимых, сам понимаешь, нет. А что я сделаю? – разозлился он. – Я просил, умолял. Думаешь, я бревно бесчувственное? Прекрасно помню, как мы с тобой учились, как бегали в поселке по девчатам.
– На самолете резина лопнула, – напомнил Карпатов. – Нужно колесо поменять. Отвези нас завтра в аэропорт, мы сделаем. Хоть какое-то разнообразие. Отвлечемся.
– Уже не актуально, Володя. Был приказ – на аэродром вас больше не возить. Да и зачем вам это?
После Аделя нарисовался переводчик Миша. Вошел вкрадчиво, весь из себя такой скромный, виноватый.
– Завтра праздник такой мусульманский, – потупившись, поведал он. – Все отдыхать. И вы отдыхать.
– Хорошо, Миша, мы будем отдыхать, – нетерпеливо сказал Карпатов. – Ты же знаешь, у самолета шасси лопнуло, нужно починить. Скажи начальству, пусть нас утром на аэродром свозят. Сделаем и будем отдыхать.
– Зачем? – удивился Миша. – Нет, нельзя. Уже не надо. Уже все, это… Отдыхать надо, отдыхать.
– Ты передашь мои слова начальству? – настаивал Карпатов.
– Ну, не знаю… – Миша пожал плечами. – Почему передавать? Уже все…
– Самолет же вам останется! – Карпатов вышел из себя. – Неужели вам не нужен отремонтированный самолет?
– Смешные вы. – Переводчик спрятал глаза. – Вас убьют, а вы отремонтировать. Я попробую. Хотя нет, не знаю. Нельзя это. Все уже, все. Отдыхать.
– Все же ты попробуй, – упорствовал Карпатов.
Он метался по двору, не чувствуя ног. Столько удочек заброшено! Неужели ни на одну не клюнут? Не может быть. Он говорил Бирнбому, Аделю, Мише. Ведь должен кто-то из них передать его просьбу. Не бывает такого фатального невезенья! Еще не ночь, он должен ждать. Обязательно кто-нибудь придет.
А если нет? Что надо сделать утром, чтобы всех пятерых отправили на аэродром ставить шасси? Надо ужом извернуться, но что-нибудь придумать.
Серега распахнул глаза. Его словно обухом огрели. Проспали все на свете! Он подбежал к окну, высунулся на улицу. Рассвет позолотил верхушку чинары. Или не проспали? Серега вскинул руку с часами. Шесть утра по-местному. Ладно, нормально. Он отдышался. Во рту появился какой-то горький привкус, в голову лезли тяжелые предчувствия. Все правильно – два дня осталось жить. А если постараться, и того меньше.
Серега прислушался. Тишина ненастоящая. Словно в скафандре проснулся. Безветрие полное. Чинара за забором даже листиком не шелохнет, сереет колодец, досрочно прекративший свое существование.
Серега добежал до каморки, удивился, что там никого нет, перескочил к соседнему проему – и в казарме пусто. Он выскочил во двор, тут же вернулся, стал трясти Витьку.
– Эй, вставайте!
– Что такое? – Витька брыкался. – Пришла беда, откуда не ждали? Отстань, Серега, дай поспать еще немного.
– В могиле выспишься, – прошипел Серега. – Вставай, Витька, ты знаешь, что надо делать. Забыл, о чем вчера договорились?
– Да знаю я все… но ничего не помню. – Витька со щелчком распахнул глаза, окончательно проснулся, поднялся на колени, с ужасом уставился на Серегу.
Зашевелились остальные. Поднялся Вакуленко, взъерошенный, страшный, как граф Дракула. Откинул одеяло Глотов, начал делать утреннюю зарядку, не вставая с постели.
– Мы куда-то собирались, – проворчал Серега. – Кто-нибудь знает, где Карпатов?
– А почему мы должны знать? – буркнул Глотов. – Вот ты, когда спишь, контролируешь обстановку?
– Нет его нигде. Тревожно, мужики. Нужно выбираться.
– Прямо зараз? – испугался Вакуленко. – А завтрак?
Перл остался без комментариев. Глотов сунулся под матрас, вытащил лук, несколько стрел, проверил натяжку тетивы. Остальные выволакивали то, что имели. Заточенные куски кроватных дужек, трубки, набитые серой. Серега продемонстрировал длинный «кавказский» кинжал, предмет особой гордости, производству которого посвятил полтора месяца своей нелегкой жизни.
– Главное – внезапность, – вещал он. – Пока все тихо. Калитка приоткрыта. Сейчас я вас покину, добегу до выхода, разнюхаю, что там. Дружно выметаемся, бежим на север.
– Лучше пусть Витька сходит, – подал дельную идею Вакуленко. – Его не заподозрят, а тебя могут.
– Хорошо, я сбегаю, – дрожащим голосом сказал Витька. – В лоб не дадут, справлюсь.
– Есть еще один вариант, – предложил Глотов. – Сегодня пятница, у этих зверюг праздник. Нужно дождаться, пока муэдзин запоет на минарете, и тогда рвем. Пока сообразят, подтянут силы…
– Опасно. – Серега поморщился. – Не выходит у меня Карпатов из головы. Сдать он нас собрался.
– Да зачем ему? – воскликнул Вакуленко. – По-любому всех чпокнут!
– Не факт, – заявил Серега. – Карпатов может вымолить себе прощение. Он же важная птица, учит местных дебилов летать на самолете. А мы так, балласт, груши, типа, околачиваем. А если дополнительно прогнется, отличится при нашем задержании, то вполне может вымолить себе прощение.
– Ну, не знаю. – Глотов пожал плечами. – Казнить будут всех, это как пить дать. Не спасет Карпатова его коллаборационизм…
– Чего? – изумился Витька.
– Соглашательство, – пояснил Глотов.
– Плевать, – выкрикнул Серега. – Действовать надо. Чтобы на том свете не стыдно было. Пусть знают, как умирают российские летчики!
– А им по барабану, как умирают российские летчики, – справедливо заметил Витька.
– Да не убьют нас при побеге, не волнуйтесь. – Серега внезапно засмеялся. – Поколотить могут, а вот убить… Мозгами шевелите, мужики. Не позволят они себе такую роскошь – убить нас до официальной церемонии. Она же будет в воскресенье, в Кабуле. Это праздник! Всенародное мероприятие, и номера в концерте уже расписаны. Ну что, попытка не пытка? Витька, дуй на разведку, а мы пока приготовимся. Если за бортом чисто, подашь знак.
Витька шел, задыхаясь от волнения. Калитка приближалась. В ней действительно имелась щель. Кто-то нерадивый забыл закрыть. Например, Карпатов, загадочно пропавший.
Почему так тихо? Где обещанный мусульманский праздник?
Он подошел к калитке, еще раз оглянулся. По-прежнему тихо. Витька сунул нос в узкую щель. Его не отрубили. Кажется, Карпатов однажды говорил, что нос растет у человека в течение всей жизни. Колодец, разрушенное здание на другом конце площади, пыльный «УАЗ», запаркованный на пятачке, очищенном от мусора. Уцелевшее строение рядом с почившим. Между зданиями копался в узком проходе какой-то старик. Совсем обычный, в этом городке их тысячи.
Витька отворил калитку, выглянул. Странно, но в окрестностях тюрьмы было тихо. У машины никого, площадь пуста.
Не может быть! Витька обильно вспотел. Нет, завозилось рыхлое тело у колодца. Охранник, точно. Прилег там, обнял автомат и дремлет. А рядом еще один, зевает во все горло и находится совсем не в том состоянии, чтобы оказать отчаянное сопротивление.
Адреналин плеснул в кровь. Вот он, подходящий момент для бегства. Витька отшатнулся от калитки, побежал в дом, выразительно жестикулируя. Летчики высыпали на крыльцо, вдруг встали и ахнули. Витька увидел, как позеленел Вакуленко, сморщился Серега, дернулся и застыл в нелепой позе Глотов, сжимающий лук.
Витька резко повернулся. Душа провалилась в пятки.
В раскрытую калитку входили люди. Чернобородые, увешанные оружием. Их было чертовски много! Выставив автоматы, они неторопливо шли вперед, растянулись в цепь, образовали мобильные фланги, стали ускоряться, побежали. Витька, схлопотавший столбовую болезнь, не успел убраться с дороги, свалился в пыль. Кто-то отдавил ему руку, он грустно, обреченно завыл.
– Засада! – запричитал Вакуленко.
– Да провалитесь вы все! – Глотов спрыгнул с крыльца.
Стрелять из лука было поздно. Он вознес его над головой, решив использовать в качестве меча. За ним рванулись Серега и Вакуленко. В это утро никто не праздновал труса.
Даже Витька, копошившийся в грязи, проорал что-то боевое, привстал на колени и храбро схватил за штаны талиба, пробегающего мимо. Афганец упал, взмахнул прикладом, но Витька уже укатился. Впрочем, это продолжалось недолго, его схватили за шиворот, подняли, раскрутили, швырнули. Он лежал, контуженный, под забором, хлопал слезящимися глазами, с тоской смотрел, как талибы расправлялись с его друзьями.
Бородачи давили количеством, били от души, потом согнали узников в кучу. Утирая грязь, пот, слезы, летчики тоскливо смотрели, как четверо держали их под прицелом, а остальные учинили в доме повальный шмон. Они выбрасывали на крыльцо трубки, набитые серой, заточенные дужки от кроватей, ножи, которые мастерил Серега.
– Все, товарищи, – обреченно вымолвил тот. – Есть плохая новость. Это пипец, чего уж там.
– Суки! – процедил Глотов.
– Доча моя, доча, – прошептал Вакуленко, глаза которого бессмысленно блуждали. – Не побачимся мы с тобою. Хлопцы, як же домой хочется!..
– Не стони, Рома, – умолял Витька, шмыгая носом. – Без тебя тошно.
– Даже сдохнуть по-человечески не дали, – посетовал Серега. – Эх, судьба-злодейка!
– Доча моя, доча, – бубнил Вакуленко.
Хлопнула калитка. Все повернулись. Вошел Карпатов, внешне тихий и спокойный. Только красные глаза говорили о том, что он почти не спал. Первый пилот пересек двор, остановился невдалеке от своих ребят, посмотрел на них как-то виновато, собрался что-то проговорить, но передумал. Что он мог сказать хорошего?
– Явился, иуда, – процедил Глотов, сжимая кулаки.
– Неужели это он нас сдал? – прошептал Витька.