Офицеры стали выходить из конторы. Они поприветствовали Элен Мори с рассеянным, отсутствующим видом и молча вышли на улицу. «Доктор» и Марбо последними остались наедине с Клодом. Когда они появились на пороге, молодая женщина почти оттолкнула их, чтобы попасть в комнату.
– Почему, – воскликнула она, – ты скрыл от меня, что вы возвращаетесь на фронт?
Мори не замедлил спросить у нее, как она узнала об их отъезде.
– Я хотел тебе рассказать об этом, – мягко заверил он ее, – но прежде мне необходимо было отдать некоторые приказы.
– Так, значит, это очень скоро?
– Довольно…
– Когда?
Он замолчал в нерешительности.
– Завтра? – шепотом спросила молодая женщина.
– Да… в полдень.
Как только он произнес эти слова, ему показалось, что на него нашло умиротворение. У него возникло ощущение, что самое трудное уже сделано. Фронт уже овладел его существованием. О муках, подстерегавших его там вместе с опасностями войны, он пока не думал. Эрбийон… мучительный экипаж… – это было мужским делом. А в данный момент единственный объект его заботы сейчас стоял перед ним с искаженным лицом, с уставившимися в одну точку глазами, и ему захотелось успокоить жену. До этой минуты он даже не осознавал, до какой степени он любит Элен и насколько бескорыстна его любовь. Он взял ее за руки, погладил их. Вдруг он почувствовал, как они вцепились в него, холодные, одеревеневшие.
– Зачем так волноваться? – спросил Клод с улыбкой, которую ему удалось сделать искренней. – Мы будем не больше в опасности, чем…
– Это неправда! – прервала Элен. – Я слышала разговор дневальных, видела лица твоих товарищей, а ведь они не из пугливых.
У Мори вырвался жест бессилия.
– Клод! – воскликнула молодая женщина, охваченная каким-то безумием. – Клод, я не хочу… помешай этому, ты ведь здесь начальник. Бойня… люди, сгорающие заживо… это недопустимо, невозможно! Ты… остальные… обуглившиеся останки… Я не хочу… Я не могу…
Она приникла к его плечу, прижалась, приткнулась к нему. А Клод, несмотря на то, что его душа разрывалась от зрелища этого страдания, почувствовал себя полным сил и в безопасности, ибо решил, что причиной его был он.
Он поднял ее голову, уткнувшуюся ему в грудь, и заговорил, как гипнотизер:
– Послушай меня. Послушай меня хорошенько. С нами ничего не может случиться, я тебе обещаю. Я буду бдительным, внимательным, будь спокойна.
Он еще долго продолжал в том же духе, тогда как она смотрела на него неподвижным, недоверчивым взглядом потерянного ребенка.
Задребезжал телефон. Мори взял трубку и через несколько секунд ответил:
– Разумеется, нет, полковник. Представьте себе, ведь завтра мы возвращаемся на фронт.
Он повесил трубку и, довольный переменой темы, пожав плечами, объяснил:
– Они там в штабе с ума посходили! Просят одного добровольца инструктором в Фонтенбло. И это накануне наступления!
Элен оперлась на стол, заваленный бумагами. Комната поплыла у нее перед глазами.
– Что ты хочешь сказать? – пробормотала она. – Инструктором в тыл… Спасение?
Мори остановил ее жестом, в который постарался вложить всю свою нежность, и дрогнувшим от признательности голосом ответил:
– Не думай о невозможном, умоляю тебя.
Внезапно он замолчал. Взгляд его жены загорелся неподдельной ненавистью.
– Так, значит, вы никогда не перестанете играть в героев, – сказала она и, не обернувшись, вышла.
Клод не попытался ни остановить, ни догнать ее. Времени у него оставалось впритык, чтобы встретить Тели. Да и что еще Элен могла добавить к тому страху за него, который она уже продемонстрировала?
Глава IX
Эрбийон пришел к Памеле гораздо раньше, чем было условлено, спеша укрыться в единственном месте, где он чувствовал себя защищенным.
Певица провела его в комнату, которую она называла кабинетом для особых случаев и которая со своими шторами из кретона, креслами, обитыми репсом, и диваном в стиле Луи-Филиппа сохранила вид забытой временем гостиной.
В большом зале находилось еще несколько солдат, игравших в карты. Эрбийон рассеянно прислушивался к постепенно затихавшему шуму. Он не хотел предоставить своим мыслям свободы.
Когда Памела пришла сказать ему, что она отослала дневального эскадрильи, присланного Мори, стажер ничуть не встревожился. Наверняка Клод, с обычной для него рачительностью, хотел его видеть по каким-нибудь незначительным, несрочным служебным делам. Эрбийон продолжал ждать, ни о чем не думая, словно в состоянии какой-то подвешенное™.
Легкие шаги заскрипели по гравиевой дорожке сада. Вошла запыхавшаяся Дениза и воскликнула:
– Завтра вы отбываете. Ты возвращаешься на фронт.
Эрбийон ощутил, как по его жилам растекается чудесное веселье. Так, значит, заколдованный, порочный круг разрывался сам собой! Так, значит, все так быстро и легко уладилось, разрешилось! Он испугался, что неправильно понял.
– Ты уверена, ты уверена? – спросил он, и радость, еще сдерживаемая, но уже готовая вылиться наружу, озарила его лицо.
– Клод сказал мне об этом. Это ужасно…
У стажера вырвался смешок, заставивший Денизу вздрогнуть.
– Ты же не думала, дорогая, что мы до конца войны просидим в Баи?
Он приблизился к ней, чтобы ее поцеловать. Она резко его оттолкнула.
– Слушай дальше, – приказала она, – вы отправляетесь на участок наступления. Вы будете днем и ночью находиться в опасности. Три четверти эскадрильи не вернется обратно.
– Посмотрим… Зачем думать о том, что от нас не зависит? Ты здесь… я счастлив.
– На один вечер! И тебе этого достаточно! – воскликнула Дениза. – После этого, отделавшись от меня, ты улетишь удовлетворенный, успокоившийся. Ты будешь со своими дорогими товарищами, окажешься в своем дорогом экипаже, будешь летать со своим дорогим Клодом…
Черты молодой женщины исказились от такого едкого сарказма, что Эрбийон даже не услышал последних слов и, внимательно вглядевшись в нее, спросил:
– Дениза, ты в своем уме? Что зависит от меня в этом отъезде, о котором я даже узнал-то от тебя самой? Разве ты не видела, что я всем жертвую ради тебя?
– Тогда останься!
Эрбийон взял в свои ладони лицо любовницы, погладил его.
– Ну же, дорогая, – попросил он, – приди в себя. Неужели ты бы предпочла, чтобы меня расстреляли?
Дениза высвободила свое лицо, пристально посмотрела на Эрбийона и сказала:
– Когда я была в конторе, позвонили из штаба и попросили одного добровольца инструктором в Фонтенбло.
– Ну и? – спросил Эрбийон, не понимая, к чему она клонит.
Дениза ничего не ответила, но блеск ее глаз стал резче, ярче.
– О! Дениза! – пробормотал Эрбийон. – Неужели ты не подумала… Нет?… Ты могла?… Мне окопаться?… Попросить Клода, чтобы он отослал меня в тыл, в то время как Тели, все остальные пойдут в наступление? О! Нужно быть женщиной, чтобы задумать такую подлость!
Выражение поразительного унижения появилось на лице молодой женщины.
– Оскорбляй меня еще… сколько захочешь, Жан, – сказала она, – но только останься. У меня нет чести, в целом мире у меня есть лишь ты. Жан, мой мальчик, я не хочу, чтобы тебя пробили пули, чтобы тебя сжег огонь.
Она была так красива и так страдала, что Эрбийон простил ей ее попытку.
– Я не могу оставить своих товарищей, – мягко сказал он.
– Я люблю тебя, – ответила Дениза.
– Что бы сказал Тели?
– Я люблю тебя, – повторила молодая женщина.
Эрбийон воспользовался аргументом, который, как ему казалось, был решающим как для нее, так и для него.
– Без меня Мори подвергнется гораздо большему риску.
Дениза не опустила глаз и глухим, настойчивым и почти жестоким голосом повторила:
– Я тебя люблю.
Эрбийон посмотрел на Денизу с каким-то странным чувством. Ему показалось, что у него нет ничего общего с этой маньячкой, вся защита которой, все доводы сводились к одному-единственному слову. Он возненавидел это слово. Неужели достаточно любить, чтобы иметь абсолютное право на жизнь другого человека и на его смерть? При каких законах подобная тирания могла бы иметь силу?
– Ну уж нет! – грубо сказал Эрбийон. – Я не оставлю Мори сражаться без меня.
Дениза с каким-то отчаянием вдохнула воздух и затем, выделяя каждое слово, сказала:
– Не только Клод, а вся эскадрилья узнает о нашей последней ночи в Париже. Ты хочешь уехать? Их уважение ты ценишь больше всего на свете? По крайней мере, они тебя хорошо узнают. Это очень удобно – иметь меня в качестве любовницы, летать с Клодом и слыть безупречным товарищем. Я готова заплатить за свою любовь. Заплати же и ты за свой экипаж.
В сознании Эрбийона пронеслись разные картины. Враждебность эскадрильи… Отвращение Тели… Ибо Дениза сдержит свое слово. В этом он ничуть не сомневался.
– Я подам просьбу сегодня же вечером, – прошептал стажер.
В ответ раздался возглас счастья, вырвавшийся прямо из глубины души.
– Жан, Жан, ты спасен!
Дениза бормотала, умоляла, смеялась, плакала и ликовала одновременно.
– Я сделаю так, что ты обо всем забудешь… мы будем счастливы… Не жалей ни о чем…
В объятия этих влюбленных, материнских рук Эрбийон опустил голову с улыбкой стыда и унижения. С этого момента он был согласен на все. В темной комнате находились два заговорщика. Не только перед лицом предательства, но и преступления.
Дениза все еще убаюкивала Эрбийона бессвязными речами, когда внезапно вошла Памела.
– Уходите, уходите, – сказала она, – через дверь, ведущую в сад.
Если бы Эрбийон владел, как обычно, своими рефлексами, он бы сумел утащить Денизу вовремя, но они оба только что пережили душераздирающий спор. Они потратили несколько секунд на то, чтобы разомкнуть объятия, понять смысл ее слов. А когда они это сделали, было уже поздно. Дозор жандармов, посланный для того, чтобы проверить, соблюдает ли Памела наложенный на кабаре арест, застал их. Во главе его находился офицер, которого Эрбийон оскорбил в этом же самом кабаре.