Еще одной сферой деятельности государства стали каналы. Для любого правителя этого тропически-муссонного региона, где голод был обычным явлением, было очевидно, что единственный способ предотвратить голод — запасать воду на засушливые месяцы и рециркулировать воду из многолетних рек в регионы с ее нехваткой. Инженеры британской индийской армии писали о заброшенных каналах в южных дельтах рек и Индо-Гангском бассейне и предлагали планы по их возрождению и развитию. Восстановленные каналы появились на реке Джумна (Ямуна, 1817–1840-е годы), в дельтах рек Каувери (1830–1840-е годы), Годавари и Кришна (1840–1850-е годы). Акцент на крупных проектах, возможно, привел к тому, что в регионе Тамилнаду не уделялось должного внимания местным системам хранения воды, таким как резервуары.[109]
Как уже говорилось, в правовых вопросах государство продолжало придерживаться исконного права, главным образом потому, что офицеры считали, что нашли в санскритских и персидско-арабских кодексах намек на обычное право.[110] Государство придерживалось традиций только в имущественном праве, особенно в вопросах владения землей, наследования и наследства. Коммерческое право, такое как договор, оборотные инструменты или законодательство о компаниях, было менее обременено уважением к традициям. В этой сфере государство, стремившееся развивать торговлю, также хотело добиться единообразия между британским и индийским правом, и законодатели свободно импортировали британские и западные модели. Однако после 1858 года это стремление сошло на нет.
До этого времени споры между европейскими торговцами и индийскими купцами и производителями возникали довольно часто. Иногда служащие Компании и частные европейские торговцы чувствовали себя бессильными обеспечить исполнение контрактов в отсутствие судебной системы и законов, которые могли бы принимать к рассмотрению коммерческие споры такого рода.[111] Индийские предприниматели решали некоторые споры неофициально, обращаясь в общинные суды. Но многие новые группы предпринимателей, например европейцы, не входили в эти общины. Поэтому в индоевропейской торговле попытки защитить капиталистические интересы обычно сводились к заключению сделок с индейскими старостами и посредниками и предоставлению исполнения договора тем, кто имел власть над производителями. Такой подход приводил к злоупотреблениям со стороны посредников и усиливал спрос на торговые законы. В результате вскоре после начала правления короны в 1858 году был принят ряд торговых законов.
В имущественном праве уважение к индийским традициям создало новые проблемы. Доколониальная система судов не оставила много документов, показывающих, как традиционное право работает на практике. Британские правители следовали только кодексам. Но эти религиозные кодексы не были согласованы по большинству вопросов. Кроме того, религиозное право часто было неправомерным и несправедливым, поскольку отстаивало привилегии касты, общины, совместной семьи и мужчин — владельцев собственности.
Хотя эти аномалии повышали спорный потенциал правовой системы, благодаря судебной реформе в суд стало приходить все больше и больше истцов. Хартия 1726 года утвердила принцип, согласно которому любой человек, проживающий на подконтрольных Компании территориях и требующий возмещения ущерба по английским законам, мог это сделать. В портовых городах дела, связанные с европейскими жителями, рассматривали суды мэров. Королевские хартии с тех пор стали более подробными. В 1774 году было разрешено учредить Верховный суд в Калькутте. В то время суды наваба Назима, или суды низаматов, управляли уголовным правом. Компания учредила гражданские суды, которые решали дела в соответствии с личными законами мусульман и индусов. С конца XVIII века уголовные и гражданские суды стали сливаться, и к 1860 году возникла иерархическая система судов. На вершине находился Верховный суд, где судьи были назначенцами короны и набирались из Великобритании. В провинциях судьи, в основном индийские, решали дела в соответствии с религиозным правом. Языком местных судов был персидский, а не английский. К 1840-м годам суды на персидском языке и традиционное религиозное право пользовались гораздо меньшей поддержкой, чем раньше. Судьи часто отступали от религиозных кодексов при разрешении дел между индийскими сторонами.
Упор на персидские и санскритские кодексы как основу для законов привел к тому, что со времен Уоррена Гастингса (1770-е годы) классическое индийское образование спонсировалось государством. Широкие слои населения, особенно грамотные или ориентированные на бизнес жители портовых городов, не интересовались классическим персидским и санскритским образованием. Они считали его слишком литературным и далеким от потребностей времени. Местные школы существовали, но они не были открыты для всех каст и редко давали образование девочкам. Поскольку в начале XIX века традиционное образование обесценилось, эти школы переживали серьезный упадок. Более богатые индийцы, где могли, спонсировали английское образование или давали своим сыновьям домашнее образование. Хотя ортодоксальные индусы, такие как Радхаканта Деб, и индусы-реформаторы, такие как Раммохун Рой, публично спорили по вопросам социального поведения, элита индусов, без исключения, «от богатых купцов до Раджагуру из Надии, выступала за английское образование». Единственное, что их беспокоило, это вмешательство миссионеров в распространение образования.[112] Компания, в целом, тоже относилась к миссионерам настороженно.
Эта элитарная группа горячо приветствовала манифест о государственном спонсировании массового образования, который английский ученый-писатель Томас Маколей составил в 1835 году. Маколей заявил в манифесте (известном как «минута»), что государство должно спонсировать только светские и научные знания в школах. Он также назвал индийское образование никчемным, хотя сам был невежественен в этом вопросе. Богатые и влиятельные индийцы простили ему это упущение и поддержали идеологическую позицию, которую отстаивал Маколей. Государственные расходы на образование увеличились. Большинство ведущих учебных заведений, созданных в городах, также получали значительную частную поддержку.
Существует научная литература, посвященная политической истории крупных княжеских штатов — Майсура, Хайдарабада, Траванкора и Бароды. Майсур был полунезависимым государством с 1799 по 1831 год, когда после крестьянского восстания им стала управлять Британская Индия. В Хайдарабаде, Траванкоре и Бароде до мятежа сохранялось спокойное княжеское правление. Ни один из этих крупных штатов не присоединился к мятежу, что обеспечило определенную непрерывность правления.
Их выживание в качестве независимых государств в XIX веке зависело от одностороннего договора с британцами и бдительного присмотра назначенного британцами резидента в столицах штатов. Судя по небольшому количеству исследований, посвященных их институциональной истории, можно подумать, что непрерывность княжеского правления, обеспеченная договором об обороне с Британской Индией, обусловила институциональную инертность. Это ошибочное мнение. Дело в том, что власть резидента в разработке политики значительно возросла, и не в интересах резидента было проводить радикальные институциональные изменения. Почти везде англичане внимательно и пристально присматривались к армиям королевств и при необходимости меняли их состав, чтобы устранить все, что представляло угрозу. В Бароде военные реформы ослабили некоторые из традиционных групп наемников и ослабили банкиров, финансировавших государство.[113]
Несмотря на это предубеждение против реформ, штаты все же постоянно экспериментировали с системами земельных доходов. Доходное земледелие было широко распространено в Хайдарабаде, Майсуре и Бароде. Но участники процесса часто менялись. Хайдарабад, получавший большую часть дохода от сельского хозяйства, разработал модифицированную систему риотвари. Некоторые из этих экспериментов с земельной собственностью будут рассмотрены в главе 4. Не так много систематизированных знаний существует и в других областях реформ — юриспруденции, образовании, ирригации, дорогах, денежной системе и внутренней безопасности. Некоторые из этих государств продвинулись вперед в области заморской и сухопутной торговли и банковского дела, но большая часть этого развития пришлась на рубеж двадцатого века.
Существует достаточно статистических данных, чтобы предположить, что в XVIII веке произошел глубокий экономический спад. Мы не можем с уверенностью сказать, где и когда он был наихудшим. Мы можем быть уверены в причинах. Война подорвала способность государства тратить средства на невоенные нужды. В конце 1700-х годов всеобщим состоянием были неиспользуемые каналы, пришедшие в негодность порты, небезопасные дороги, беспорядочная сухопутная торговля и упадок городов. Возникновение правления Компании в одном из уголков этого мира мало что изменило. Но оно положило начало институциональным изменениям и стимулировало торговлю. Становление Компании как государства основывалось на создании огромной и высокоэффективной военной машины, которую государство полностью контролировало — отход от традиций в этом регионе. Другой стороной этого развития стало изменение прав собственности. В результате правовых реформ, отделивших право собственности от обязательств по сбору налогов или поставке оружия, помещики и крестьяне приобрели продаваемое имущество, но потеряли военную силу.
Повлиял ли процесс формирования государства на права собственности крестьян? Оказали ли эти последствия влияние на сельскохозяйственное производство? Эти вопросы рассматриваются в главе 4.