Необходимо начать с определения понятия «город» в рассматриваемый период.
Граница между городом и деревней всегда была размыта.[225] Тем не менее в имперской Северной Индии в городе часто встречались девять признаков — гарнизон, форт, судебные инстанции, полиция, большой базар, поселения ремесленников, банкиров, перевалочный пункт в дальней торговле и большая мечеть. Иными словами, в тех поселениях, где эти признаки встречались вместе, резко возрастала численность населения. На юге Индии города не обязательно обладали всеми этими признаками. Некоторые из них отличались друг от друга, например, храм служил культурным и производственным центром. Они также были меньше по размеру по сравнению с теми, что располагались на Гангских равнинах, и были немногочисленны. Скопления деревень, специализирующихся на такой отрасли, как ручное ткачество, иногда приобретали черты городов, то есть становились центрами управления, привлекательными местами для мигрантов, торговли и банковского дела. Несмотря на эти различия, североиндийское созвездие черт, знаменующих слияние экономических, культурных и духовных столиц, помогает понять историю городов во всех регионах. Она помогает нам понять, почему города были так важны для бизнеса.
Как на севере, так и на юге Индии город и деревня были взаимозависимы. Деревня поставляла налоги, продовольствие и наемных солдат, а политическая элита, жившая в городах, защищала права собственности на землю и спонсировала расширение земледелия. Таким образом, город жил за счет сельских ресурсов, а деревня — за счет городской власти. Города были сосредоточением квалифицированных и капиталоемких услуг. Крупнейшие банковские фирмы финансировали торговлю на дальние расстояния, помогали с денежными переводами и выдавали кредиты богатым клиентам. Они занимались сельским кредитованием косвенно, финансируя других банкиров или купцов.
В главе говорится, что после середины XVIII века такие города, если они не обладали коммерческими преимуществами, пришли в упадок, в то время как города с коммерческими преимуществами выросли. Более подробно: после распада империи Великих Моголов и возникновения новых государств основная городская зона переместилась из западной части Индо-Гангского бассейна на восток, в Бихар, Бенгалию, Бенарес и Авадх. Возникновение новых режимов из старых могольских провинций Авадх, Хайдарабад и Бенгалия стимулировало рост городов. Ни одна из этих новых столиц не была такой большой, как имперские города в их лучшие времена, но они росли в размерах и разнообразили занятия. В трех портах, где Компания была арендодателем, наблюдался аналогичный рост населения и доходов. Быстрый рост Мадраса и Калькутты был обусловлен торговлей, которой непосредственно занималась Компания, и их привлекательностью для индийских капиталистов, мигрировавших из внутренних районов и других приходящих в упадок портов. Бомбей выиграл от проблем Сурата, Мадрас — от упадка государства Голконда и его главного порта Масулипатнам, а Калькутта — от беспорядков в западной Бенгалии и истощения Хугли. В стороне от этих грандиозных траекторий сельскохозяйственная торговля способствовала возникновению и росту рыночных городов — мест, где торговали хлопком, продовольствием и тканями и которые располагались ближе к источникам поставок этих товаров.
Модель формирования политического города уступила место новой модели формирования коммерческого города. Городам не нужно было обладать всеми этими девятью характеристиками, чтобы оставаться актуальными.
Насколько велико было городское население?
Описание Северной Индии, сделанное Алигархской школой, предполагает относительно высокий уровень урбанизации, что является следствием высокой доли валовой продукции земли, изымаемой в качестве налогов и направляемой в центры военного и фискального управления.[226] В этих городских центрах жили солдаты, ремесленники, служащие при дворах, банкиры и купцы, вкладывавшие деньги в сухопутную торговлю и денежные переводы. Три города — Агра, Дели и Лахор — в период своего расцвета имели население по 400 000 человек. Существовал целый кластер более мелких населенных пунктов — Будаун, Канаудж, Байана, Самбхал, Матхура, Лакхнау или Бенарес, — живущих за счет торговли и услуг, иногда за счет определенного основного или ходового товара (индиго в Байане), а также за счет военных поселений.
Есть и противоположная картина. Стивен Блейк утверждает, что «экономика Индии Великих Моголов была аграрной; 90–95 процентов населения жили в небольших деревнях…» Основными составляющими фискальной администрации и городской экономики были военные, а не капиталисты.[227] Три главных города империи, несомненно, были большими, но благодаря их военному и политическому значению. Города, не имевшие такого значения, были слишком малы, чтобы иметь значение. Экономический стимул к урбанизации был относительно слабым. Аналогичным образом К. Н. Чаудхури называет Лахор, Дели, Агру, Патну, Бурханпур и Ахмедабад «приматами» империи, то есть городами, во много раз превосходящими по размеру следующие по величине, что свидетельствует о высокой степени концентрации.[228] Эти города были ядром, втягивающим в себя ресурсы, а остальная часть региона — зависимой периферией без особого городского динамизма.
Существует и четвертая интерпретация, согласно которой Индия представляла собой совокупность автономных региональных сегментов, каждый из которых имел свой собственный набор городов. Б.Г. Гокхале делит Индию на шесть региональных систем, которые вели больше торговли внутри себя и с чужаками, чем между собой. «В каждой из них доминировал крупный городской центр, обслуживающий обширную территорию, богатую сельскохозяйственной и промышленной продукцией, а также государство, обладавшее достаточной властью для стабильного фискального управления»: Бенгальско-Бихарская (Дакка-Патна), Агра, Пенджабская (Сиалкот-Мултан), Декканская (Бурханпур), Мадрасская (Кочин) и Гуджаратская (Сурат и Ахмадабад).[229]
Морские порты вообще не фигурируют в описаниях Алигарха-Блейка-Чодури. А если они и появляются в описании Гокхале, то, как правило, классифицируются как часть внутреннего региона. Сурат в приведенной схеме фигурирует в Гуджарате, в то время как это был порт Моголов, и его основная деятельность опиралась не на Гуджарат и не на Северную Индию, а на Аравийское море. Значение Сурата заключалось в его выходе к Красному морю и Персидскому заливу, а также в том, что он был портом для паломников, отправлявшихся в хадж. Я подчеркиваю автономию приморских городов; они были продуктом торговли, а не государства, и функционировали полуавтономно от влияния внутренних государств. Эти различные городские пространства действительно стали более тесно связаны друг с другом, но это было следствием появления Ост-Индской компании как государства.
Тем не менее, есть и точка согласия. Независимо от того, начнем ли мы строить общую картину с империи или с регионов, одной из фундаментальных причин концентрации городов была «взаимодополняемость экономических узлов и политических атрибутов».[230] Происходил взаимодополняющий рост военно-политической мощи и экономической деятельности. Многие европейские описания внутренних городов — таких как Дели, Агра, Лахор, Бурханпур, Ахмедабад или Дакка — отмечали одновременное присутствие четырех атрибутов в каждом из этих мест: рынка, на котором продавалась продукция обширных внутренних районов, космополитического собрания купцов и банкиров, административного центра и большого гарнизона с хорошо обороняемым фортом. Поселение войск и их командиров делало город привлекательным для купцов, банкиров и искусных ремесленников. К этому списку добавилось еще одно измерение — религиозные пожертвования. Правители строили религиозные памятники и гражданские учреждения, которые одновременно выполняли функции торговых центров.[231] Таким образом, мы получаем созвездие из девяти признаков, характеризующих город в наше время (см. начало главы).
Такой политически мотивированный урбанизм предполагает, что с политическим упадком упадут и города. Это также предполагает, что политические потрясения не так сильно влияли на бизнес, потому что бизнес мог уехать. Военачальники, чьи интересы были связаны с землей, не могли так легко уйти и пострадали больше. Происходило ли все это? (Карта 6.1)
КАРТА 6.1 Сухопутные торговые пути и торговые города, 1700 г.
ТАБЛИЦА 6.1 Оценка численности населения отдельных городов
Источники: См. текст, а также Индия, Имперский справочник Индии, том 8, Оксфорд: Clarendon Press, 1908, 410; Walter Hamilton, The East India Gazetteer, London: John Murray, 1815, 114, 204, 678; Том Кессинджер, «Региональная экономика: Северная Индия», в Дхарма Кумар, ред., Кембриджская экономическая история Индии, том 2, 1757–1970, Кембридж: Cambridge University Press, 1983, 265–6; Ирфан Хабиб, «Изучение колониальной экономики — без восприятия колониализма», Modern Asian Studies, 19(3), 1985, 355–81; Мухаммад Умар, «Индийские города в восемнадцатом веке — исследование шести городов в Уттар-Прадеше», Труды Индийского исторического конгресса, 37, 1976, 208–218; Эдвард Торнтон, «Бюллетень территорий, находящихся под управлением Ост-Индской компании, и туземных государств на континенте Индии», London:W.H.Allen, 1854; Индия, Статистическая сводка по Британской Индии, разные годы, London: HMSO.
Что показывают цифры?
Почти все, кто занимается этой темой, согласны с тем, что цифры трудно найти даже для самых крупных городов. В данном случае появление запредельно больших цифр говорит о том, что те, кто сообщал эти данные, не знали, где начинается город и где он заканчивается. Если не обращать внимания на выбросы, то все равно можно сделать пять выводов (табл. 6.1). Во-первых, главные города Индо-Гангского бассейна обезлюдели в XVIII веке. Во-вторых, на той же обширной территории росли небольшие города. В-третьих, города на Деканском плоскогорье по отдельности были слишком малы, чтобы изменить общую картину. Хайдарабад и Пуна насчитывали около 100 000 жителей; Майсур, насколько нам известно, был примерно вдвое меньше. В-четвертых, спад во внутренних районах страны был значительно превышен ростом в трех портах, принадлежащих Компании. Пятое утверждение, пожалуй, самое удивительное. Если мы посмотрим на ситуацию в перспективе и перенесем данные о размерах городов в двадцатый век, то станет ясно, что где-то с середины девятнадцатого до середины двадцатого века внутренние города начали вновь занимать видное место, причем некоторые из них сделали это весьма драматично.