[302] В западной части Бенгалии данные о расширении территории и вырубке лесов гораздо слабее, а голод 1770 г. поставил заслон такому развитию событий, которое, возможно, продолжалось не одно поколение. Локальный рост отчасти мог быть следствием перемещения ресурсов из пострадавших от голода и войны зон в более безопасные районы.
История сельскохозяйственной экспансии позволяет нам рассуждать о неравенстве доходов и богатства в сельской экономике. Исследования, посвященные сельской местности в XVIII веке, свидетельствуют о том, что в некоторых регионах, где земля была более плодородной, а вода — более обильной, политическая раздробленность привела к консолидации сельских магнатов, которые в конечном итоге осуществляли значительный контроль над правами собственности в колониальный период (см. также главу 4). Если это кажется свидетельством растущего неравенства, то следует помнить, что земли по-прежнему было много, крестьян, готовых прилагать усилия для ее обработки, по-прежнему было относительно мало, а государства и магнаты зависели от крестьянства в удовлетворении своих потребностей. Кроме того, образование магнатов, или «джентрификация», не было всеобщим явлением, оно было заметно слабее в засушливых районах, где землю было труднее обрабатывать, урожайность была слишком мала, чтобы содержать магнатскую группу, а желающих было труднее найти. В целом можно констатировать тенденцию к усилению иерархии, классовой принадлежности и неравенства в сельском мире XVIII века, даже когда институциональный контроль переходил от высших слоев правящей элиты к низшим слоям, расположенным вблизи деревни.
Два последних момента в истории изменения качества жизни требуют лишь краткого упоминания. Один из них — падение способности региональных правительств создавать общественные блага, но этот вопрос уже обсуждался в главе 3. Вторая причина — рост потребления хлопчатобумажных тканей. В XIX веке цены на ткани сильно упали благодаря промышленной революции в Англии. Индия, производитель текстиля, не только потеряла часть своей внутренней промышленности из-за конкуренции, но и импортировала британские ткани в больших количествах. Для среднего покупателя эффект зависел от замещения и чистого роста потребления. До 1840 года преобладал эффект замещения, то есть покупатели сокращали закупки отечественного сукна и приобретали такое же количество импортного. После 1840 года начал действовать эффект дохода, то есть покупатели (считая, что в целом они стали жить лучше) покупали в среднем больше ткани. С 1840 по 1860 год потребление хлопчатобумажных тканей на душу населения выросло на 40–45%.[303] Поскольку эти изменения произошли так поздно в рассматриваемое в книге время, их подробное рассмотрение не требуется.
Мы не знаем достаточно, чтобы утверждать, что простые люди были лучше во времена Моголов или в государствах-преемниках и стали беднее во времена правления Компании. Ни одна из статистических данных, используемых в настоящее время для оценки тенденции, не является достаточно богатой или прямой, чтобы обосновать какое-либо серьезное утверждение.
Несомненно, изменилось бы и региональное неравенство. Условия торговли ухудшились в районах, страдавших от частых войн и перебоев в торговле. Этот спад был сбалансирован коммерческой экспансией в дельтах рек, портах и на восточных Гангских равнинах. Политические преобразования между 1707 и 1857 годами привели к перераспределению капитала и навыков между географическими регионами. Если верить недавнему пересмотру ВВП на душу населения, средний показатель мог измениться из-за неравномерной коммерциализации. Если судить по условиям производства, то мало что указывает на то, что крестьяне, ремесленники и рабочие стали жить лучше или хуже за время действия книги.
Основной характеристикой процесса перераспределения было падение власти землевладельцев и рост власти капиталистов. В 1857 году произошло столкновение этих двух миров.
8. Восстание 1857–1858 гг.
«Все классы населения Индии, — писал историк Р.К. Маджумдар в 1957 году, — были глубоко недовольны и настроены против британцев» незадолго до начала мятежа сипаев в мае 1857 года.[304] В этой главе мы покажем, что не только «все классы» не присоединились к восстанию, но и что разделенная реакция последовала по определенному пути и стала решающей причиной его провала. Глава иллюстрирует ключевой тезис этой книги: неравенство в североиндийском обществе между землевладельцами и капиталистами углубилось во время правления Компании. Одна группа потеряла, а другая приобрела в результате функционирования того, что я назвал ранее новой политической экономией. Большинство крупных предпринимателей нашли общий язык с режимом Компании.
Мятеж вспыхнул в мае 1857 года в изолированных военных лагерях. Прежде чем закончиться в муссонные месяцы 1858 года, он перерос в гражданское сопротивление правлению Британской Ост-Индской компании над индийскими территориями.[305] У пехотинцев были свои причины быть недовольными отношением своих командиров и работодателей. До 1818 года дистанция между индийскими солдатами и европейскими командирами в армии Компании была относительно близкой. В последующие 30 лет мира иерархия ужесточилась. Режим еще мог бы справиться с мятежом так же, как он справлялся с мятежами раньше. Но когда к восставшим солдатам присоединились армии частных землевладельцев и они совместно создали правительства на захваченных мятежниками территориях, кризис стал неуправляемым с помощью обычных средств. Это был, безусловно, самый серьезный и масштабный конфликт, в который было вовлечено государство Британская Индия, которому тогда исполнилось почти сто лет, и единственный, который разворачивался (в основном) на Гангских равнинах, в самом сердце субконтинента.
К марту или апрелю 1858 года ход восстания был достаточно ясен. Оно терпело неудачу, поскольку индийское население даже в основных районах восстания было глубоко разделено в своих симпатиях к делу повстанцев. Даже если этот момент был очевиден для многих современников, историки в наши дни не исследовали его достаточно глубоко.
Военную кампанию мятежников возглавляли профессиональные солдаты, в то время как в гражданском восстании участвовали помещики, князья, крестьяне, иногда городские ремесленники. Многие пехотинцы присоединились к мятежу. А многие не присоединились. «Победа британцев, — писал К.А. Бэйли, — отчасти явилось следствием того, что Бомбейская и Мадрасская армии не последовали примеру североиндийских сепаев».[306] Если это утверждение указывает на разделение симпатий в армии, то подобные разногласия существовали и среди гражданского населения. Королевства и аристократы были разделены, а некоторые крупные из них, близкие к сайту, действовали как «волнорезы против бури, которая в противном случае пронеслась бы над нами».[307] Иногда это происходило из чувства лояльности к режиму Компании, но не всегда. Пехотинцы были в основном из Средне-Гангского бассейна, где была возможна широкая коалиция между бывшими военачальниками, землевладельцами и солдатами. В остальной Индии князья и землевладельцы не могли рисковать. Крестьяне находились в аналогичной ситуации. Мало что значило, что крестьяне думали или делали по поводу дела; в большинстве мест у них не было возможности повлиять на результат.
Горожане, напротив, играли важную роль. Поскольку основными местами сражений были несколько городов, симпатии городских капиталистов имели значение для результата. Капиталисты, в общем и целом, не присоединились к мятежникам. После начала мятежа богатые и грамотные жители Бомбея, Мадраса, Калькутты, Малабара и других мест прислали ряд заявлений о поддержке правления Компании. Купцы и банкиры, находившиеся в захваченных мятежниками городах или поблизости от них, тайно помогали кампании Британской Индии. Не все это делали. Но большинство — да. Если бы их поддержка перешла к повстанцам, британский колониализм закончился бы в Индии в 1857 году (см. карту 8.1, где указаны наиболее пострадавшие районы).
Как мы понимаем эту тенденцию капиталистического согласия с британским правлением? Почему городские купцы и банкиры отвернулись от повстанцев? В конкретных местах выбор стороны зависел от многих факторов. Тем не менее, поскольку капиталистическое сопротивление было практически повсеместным, нам нужна универсальная история. Мой тезис заключается в том, что Компании больше доверяли в вопросах торговли и финансов и что ее правительство представляло экономическую систему, которая устраивала индийских предпринимателей больше, чем то, что могли предложить режимы коренного населения, присоединившиеся к повстанцам.
Большая часть историографии слишком сосредоточена на мелких местах конфликтов и споров, чтобы понять, насколько глубокими были разногласия в индийском обществе.
Изучение восстания развивалось по четырем темам: военная стратегия, представления (в колониальной историографии, индийском и викторианском литературном воображении), действия повстанцев и их намерения, а также последствия.[308] В последнее время нововведения в источниках привели к дальнейшему разделению. Эти анализы, в свою очередь, привели к спорам о явных или скрытых националистических и антиколониальных дискурсах. Мое прочтение восстания связано с пятой группой работ и соответствующих источников, посвященных экономическим факторам, которые вызвали восстание и способствовали его провалу. Эта литература гораздо меньше. Но некоторые из ее авторов — известные фигуры.