Э. Мюллер и М. Селигсон [Muller, Seligson, 1987]. и А. Алесина и Р. Перотти [Alesina, Perotti, 1996] находят, что большее неравенство ведет к большей политической нестабильности (обзор этих публикаций см.: [Lichbach, 1989]).
Таким образом, имеющиеся эмпирические исследования довольно противоречивы и, что более важно (как это уже подчеркивалось), сосредоточиваются на корреляциях, а не на причинно-следственных зависимостях. Тем не менее корреляции, показанные на рис. III. 13—III. 16, ин- 10 формативны. Например, они наводят на мысль о том, что теоретические модели, в которых демократии перераспределяют значительную долю дохода, так же как и модели, в которых демократии с большей вероятностью выживают в менее неравных обществах, могут соответствовать закономерностям, обнаруженным в данных.
Рисунки III.17 и III.18 позволяют далее предположить, что по крайней мере отчасти позитивная корреляция между демократией, трудовыми доходами и коэффициентом Джини объясняется более заметной тенденцией к перераспределению дохода в демократиях. Эти рисунки демонстрируют позитивную связь между долями налоговых сборов в ВВП и индексами демократии в 1990-е годы. Опять же, надо напомнить, это корреляция, которая не должна интерпретироваться как причинно-следственная зависимость4.
| РИС. 111.17. Демократия и налоговые сборы (индекс Freedom House), 1990-е годы |
Исторические данные также свидетельствуют о том, что принципы перераспределения меняются после демократизации. Здесь мы обсуждаем вкратце некоторые из этих данных; за более удовлетворительным
1 Аргументацию о том, что для демократий не характерно большее перераспределение, см.: [Mulligan et al., 2003]. Исходный анализ связи между демократией и долей трудовых доходов см.: [Rodrik, 1999]. Более детальное описание взаимосвязи демократии и неравенства см.: [Li et al„ 1998]. О различных мерах государственной политики, осуществляемых демократиями и различных формах демократии, см.: [Persson, Tabellini, 2003; Persson, 2003].
и детальным рассмотрением европейского опыта отсылаем читателя к П. Линдерту [Lindert, 2004]. Хотя рис. III. 17 и III. 18 подчеркивают связь между демократией и фискальным перераспределением, на практике многие другие инструменты — варьирующие от принятых мер в отношении рынка труда до образовательной политики — представляются важными в попытках властей влиять на распределение доходов в обществе [Di Nardo et al., 1996; Wallerstein, 1999].
| Q£3a,о'OX |
| i-1-1-1-1-1—0 0,2 0,4 0,6 0,8 1,0Изменения в составном индексе Polity |
M Vt
3G £
11
2 о a о о. IS S 3 a, о
£ a s
РИС. III. 18. Демократия и налоговые сборы (индекс Polity), 1990-е годы
В Великобритании Акты о реформе 1867-1884 гг. были поворотным пунктом в истории британского государства. В 1871 г. Гладстон реформировал государственную службу, открыв ее для публичных экзаменов и тем самым сделав меритократической. Либеральные и консервативные правительства предприняли масштабное законодательное регулирование рынка труда, фундаментально изменив характер отношений в промышленности в пользу рабочих. С 1906 по 1914 гг. Либеральная партия, под руководством Асквита и Ллойд-Джорджа ввела в Великобритании современное перераспределяющее государство, включая такие его элементы, как медицинское страхование и страхование от безработицы, пенсии, финансируемые государством, минимальный уровень заработной платы и прогрессивное налогообложение11. В результате этих фи-
скальных изменений, доля налогов в ВВП за 30 лет с 1870 г. более чем удвоилась, и затем снова удвоилась в последующие 30 лет. В тот же промежуток времени усилился прогрессивный характер налогообложения [Lindert, 2004].
В это же время образовательная система, ранее предназначавшаяся в первую очередь для элиты или управляемая религиозными организациями в течение большей части XIX в., стала открыта для масс; Акт об образовании 1870 г. впервые обязал власти систематически обеспечивать всеобщее образование, которое было сделано^бесплатным в 1891 г. В 1893 г. школьное образование было сделано обязательным до достижения 11 лет, в 1899 г. этот возраст был повышен до 12 лет. Были введены особые меры для детей из нуждающихся семей [Mitch, 1993]. В результате этих изменений, доля 10-летних детей, обучающихся в школе возросла с разочаровывающих 40% в 1870 г. до 100% в 1900 г. [Ringer, 1979, р. 207]. И наконец, акт о реформе 1902 г. привел к существенному увеличению ресурсов, выделяемых для школ, и ввел школы второй ступени (grammar schools), ставшие основой среднего образования в Великобритании.
Сходной была и ситуация во Франции. Во времена Второй империи существенно увеличилась государственная поддержка образования; неграмотность упала с 39 до 29% среди взрослых и доля детей, обучающихся в начальной школе, выросла с 51 до 68% [Plessis, 1985, table 14, р. 100]. В 1881 г. правительство отменило плату за обучение в государственных начальных школах и в 1882 г. ввело обязательное семилетнее образование для детей. Доля обучающихся в начальной школе увеличилась с 66% в 1863 г. до 82% в 1886 г. Во время «либеральной» фазы Второй империи было принято масштабное законодательство, регулирующее рынок труда. Забастовки были легализованы в 1863 г. и профсоюзы в конце концов были официально дозволены в 1868 г. Более того, доля расходов центральной власти в ВВП увеличилась на одну треть, с 9,4% в 1872 г. (раздутых благодаря Франко-прусской войне 1870 г.) до 12,4% в 1880 г. [Flora, 1983].
В Германии большой рост перераспределения был начат Веймарской республикой в 1920-е годы [Ibid.]. Также в Швеции масштабное перераспределение, как представляется, началось только после демократизации. Данные Линдерта [Lindert, 1994] показывают, что до 1920 г. в Швеции не было перераспределения; после этой даты оно резко возросло. В более общем плане, этот же автор [Ibid., 2000b] демонстрирует, что имеется сильная историческая взаимосвязь между демократизацией и распространением образования в Западной Европе.
В целом, можно подвести итог рассмотрению этих вопросов, особенно взаимоотношения между демократизацией и образовательными реформами, процитировав R Истерлина:
... судя по историческому опыту 2 5 крупнейших наций мира, установле-ние и распространение формального школьного обучения по большей части зависело от политических условий и идеологических влияний. Серьезная приверженность делу массового образования часто есть симптом важных сдвигов в политической власти и соответствующей идеологии в направлении, способствующем-большей вертикальной мобильности для более широких слоев населения [Easterlin, 1981; р. 14].
4. КРИЗИСЫ И ДЕМОКРАТИЯ
Важным элементом нашей теории демократизации, рассмотренным в главе II, является то, что переходы к демократии (и аналогичным образом обратные переходы от нее) более вероятны во время экономических и политических кризисов, когда случается временный сдвиг в политической власти. Объяснение этому содержится в самом сердце нашей модели: изменения политических институтов происходят как способ обратить временную политическую власть де-факто в более прочную политическую власть де-юре. Это объяснение наводит на мысль, что можно ожидать корреляции между тяжелыми кризисами и переходами к демократии и от нее.
В частности, С. Хаггард и Р. Кауфман [Haggard, Kaufman, 1995] подчеркивают, что и демократические, и недемократические режимы дестабилизируются экономическими и политическими кризисами. Они утверждают, например, что «в Аргентине, Боливии, Бразилии, Перу, Уругвае и на Филиппинах переход к демократии происходил в условиях серьезных экономических трудностей, которые способствовали оппозиционным движениям» [Ibid., р. 45]. В свою очередь, Пшеворский с соавторами [Przeworski et al., 1996, р. 42] указывают, что «хрупкость демократии... проистекает в значительной части от ее уязвимости перед лицом экономических кризисов». В другой работе те же авторы [Przeworski et al., 2000, р. 109-110] отмечают, что «смерть демократии в большинстве случаев сопровождается каким-либо экономическим кризисом; в 28 из 39 случаев гибель демократии сопровождалась падением доходов на протяжении по крайней мере одного из двух предшествующих лет». (О связи между кризисами и переворотами см. также: [Londregan, Poole, 1990; 1996; Gasiorowski, 1995].) Рассмотрение нами этого вопроса в историческом контексте в главе I и следующем разделе также показывает, что многие из ключевых демократических сдвигов в XIX и XX столетиях случались в периоды неординарных общественных беспорядков и турбулентности. Здесь мы демонстрируем некоторые дополнительные свидетельства, согласующиеся с этим наблюдением.
Рисунки III. 19 и III.20 показывают вероятность перехода от демократии к недемократии и вероятность перехода от недемократии к демо-
| РИС. III.20. Переходы к недемократии и кризисы, 1970-1995 гг. |
кратии. Они построены по принципу, аналогичному рис. III.9 и III. 10. Первый рисунок охватывает страны, бывшие недемократическими в 1970, 1975, 1980, 1985, 1990 и 1995 гг., и подразделяет их в соответствии с тем, был ли в них экономический кризис в предшествующие пять лет. Экономический кризис определяется как годовой рост ВВП на душу населения, меньший чем -5% в любой из предшествующих пяти лет. Затем рисунок демонстрирует долю недемократий, испытавших и не испытавших экономический кризис, которые перешли к демократии. Рисунок III.20 делает то же самое для переходов от демократии к недемокра-тии. Оба рисунка демонстрируют, что экономические кризисы делают политические изменения более вероятными. В целом этот результат подтверждает идею о том, что переходы между режимами более вероятны во времена кризисов или социальной турбулентности.