Проведенный в этой главе анализ говорит о том, что есть интересные динамические зависимости между неравенством и демократией; некоторые аспекты этого мы изучали в более ранних работах [Acemoglu, Robinson, 2000а; 2002]. Там было показано, как возрастающее неравенство могло — ужесточая ограничение революцией — сначала принудить элиты осуществить демократизацию. После создания демократии ее перераспределительный характер и процесс накопления капитала могут оказывать взаимное воздействие и привести к существенному падению неравенства. Таким образом, эти работы показали, как эндогенный процесс накопления капитала, неравенство и демократизация могут объяснить паттерны неравенства, подобные кривой С. Кузнеца, рассмотренные в главе III.
Хотя это и не в центре внимания нашего исследования, полезно вкратце рассмотреть, способствует ли демократизация эффективности экономики. Вспомним из главы IV, что наиболее удобно рассматривать этот аспект в категориях совокупного прибавочного продукта. Если бы мы просто использовали критерий В. Парето, то не смогли бы сравнить демократию с недемократией. В демократии лучше гражданам, в неде-мократии — элитам. Критерий Парето не может ранжировать два набора институтов. Однако мы можем больше продвинуться, используя совокупный прибавочный продукт. Взяв самую простую модель, в которой единственным видом мер государственной политики является перераспределительное налогообложение, становится сразу ясно, что, когда не применяются репрессии, совокупный прибавочный продукт выше при недемократии. Перераспределение, поскольку оно влечет издержки, просто сокращает совокупный доход экономики и тем самым прибавочный продукт. Поскольку элиты не поддерживают перераспределение и получают желаемое в недемократии, демократизация ведет к менее эффективному итогу. Этот вывод есть отчасти результат упрощенной модели, которую мы использовали, чтобы передать наши основные идеи. Во-первых, если перераспределение принимает форму инвестиций в общественные блага, а не фискального перераспределения, элиты будут желать недостаточного предложения общественных благ (тогда как граждане желают их избыточного предложения). Когда имеет место неравенство, идеальная точка ни одной из этих групп не совпадает с максимизирующим прибавочный продукт уровнем обеспечения общественными благами. В этом случае демократизация может увеличить эффективность, увеличивая предложение общественных услуг. Во-вторых, как только недемократии начинают сохранять власть при помощи репрессий, демократия становится более привлекательной с точки зрения эффективности. Репрессии растрачивают ресурсы просто для того, чтобы повлиять на распределение ресурсов между элитами и гражданами. В этом случае демократия может быть эффективной, даже когда перераспределительное налогообложение вызывает существенные искажения.
VII. Перевороты и консолидация
1. ВВЕДЕНИЕ
До сих пор мы исследовали ситуации, в которых демократия, будучи однажды созданной, сохраняется неопределенно долго — на пути к демократии нет движения вспять. Однако в реальности все обстоит совершенно по-другому. Есть много примеров того, как страны становятся менее демократическими, демократические режимы свергаются военными переворотами и возвращаются к диктатуре.
Недавняя история многих латиноамериканских стран особенно омрачена колебаниями между демократией и недемократией. К примеру, в Аргентине всеобщее избирательное право для мужчин ввели в 1912 г., но вскоре его отменили переворотом в 1930 г. (см. главу I). Демократия была восстановлена в 1946 г., но пала в результате переворота в 1955 г., воссоздана снова в 1973 г., снова подорвана в 1976 г. и окончательно установлена в 1983 г. В промежутке между этими датами несколько полуде-мократических режимов были свергнуты переворотами в 1943, 1962 и 1966 гг. Почему же происходят перевороты против демократии? Почему массовая демократия долговечна во многих странах Северной Европы, и почему так трудно консолидировать этот комплекс политических институтов в менее развитых странах, таких как страны Латинской Америки?
В этой главе приводится подход к анализу антидемократических переворотов, и затем эти идеи объединяются с моделями, разработанными в главе VI, для того чтобы построить подход к анализу создания и консолидации демократии, так же как и потенциальных переходов между демократией и недемократией.
Строя нашу теорию переворотов, мы выделяем те же экономические и политические стимулы, которые играли важную роль для понимания создания демократии. До сих пор мы подчеркивали, что в демократических обществах большинство граждан способно изменять меры государственной политики в свою пользу и против интересов элит. Это делает граждан настроенными в пользу демократии, в то же время давая элитам стимул быть против демократии. Эти контрастные стимулы определяют то, когда и как возникает демократия. Те же основные силы определяют и стимулы для переворотов. Поскольку элиты предпочитают недемократию демократии, они могут — при некоторых обстоятельствах — поддержать переворот против демократии, который привел бы к более благоприятным для них политическим мерам в будущем.
Почему предпочтение отдается скорее перевороту, а не требованию более благоприятных для элиты мер государственной политики? Ответ тот же, что и при рассмотрении переходов к демократии: элиты заботят политические меры не только сегодня, но и в будущем, а в демократии решения о будущем политическом курсе принимает медианный избиратель, не являющийся членом элиты. Поэтому демократия может обещать некие политические меры сегодня, для того чтобы умиротворить элиты, но не может обеспечить достоверное обязательство относительно проведения политических мер в пользу элит в будущем, особенно если политическая власть, которой обладают элиты, является преходящей. Поэтому изменение политических институтов снова возникает как способ формирования будущего политического курса через изменение распределения политической власти (де-юре).
Одним из результатов нашего анализа является то, что перевороты более вероятны в обществах, где есть большее неравенство между элитами и гражданами. Объем перераспределения от элит возрастает вместе с возрастанием степени неравенства. Поэтому в неравном обществе элиты могут больше приобрести от смены режима, чем в обществе более эгалитарном. Выразится ли это утверждение в высказывании о неравенстве, измеряемом обычными способами, как обычно зависит от идентичности элит и граждан.
Когда мы объединяем нашу теорию переворотов с моделью демократизации, то получаем динамический подход, который допускает равновесные демократизации и перевороты. В рамках этого подхода, общества с высоким неравенством могут испытывать частые переходы между демократией и диктатурой. В недемократии граждане могут многое приобрести, бросив вызов системе, что ведет к частым демократизациям; в демократии элиты недовольны высокой степенью перераспределения и, вследствие этого, могут предпринимать перевороты против демократического режима. Этот результат позволяет предположить причину того, почему демократии было относительно трудно консолидироваться в Латинской Америке, где многие общества характеризуются существенным экономическим неравенством.
Наш анализ также позволяет выявить полезное различение между полностью консолидированными и полуконсолидированными демократиями. Мы говорим о том, что демократия полностью консолидирована, когда в ней никогда не появляется действенной угрозы переворота. Страны ОЭСР являются примером полностью консолидированных демократий. Неконсолидированная демократия — та, что становится
жертвой переворотов. Полуконсолидированная демократия может предотвратить перевороты, но делает это, меняя равновесные политические меры по сравнению с теми, которые были бы в отсутствие угрозы переворота; поэтому полуконсолидированные демократии живут в тени переворота. Это отличается от ситуации в полностью консолидированных демократиях, где избиратели и партии могут успешно игнорировать угрозу переворота, делая выбор относительно политики.
Другой интересный результат — немонотонная зависимость между , неравенством и перераспределением дохода. Более высокое неравенство обычно ведет к большему объему перераспределения (с оговорками, рассмотренными в главе IV). Однако в модели, где могут быть перевороты, общества с высокой степенью неравенства колеблются между демократией и диктатурой, и поэтому не перераспределяют так же много, как общества с меньшей степенью неравества.
Также представляет интерес то, что в консолидированных демократиях, поскольку угроза переворота не является чем-то важным, объем перераспределения варьируется несущественно (или вообще не меняется). Напротив, общества с высоким неравенством либо полуконсолидированные, либо неконсолидированные. В неконсолидированных режимах фискальная политика более волатильна, так как объем фискального перераспределения меняется по мере колебаний общества между различными политическими режимами. В полуконсолидированных демократиях нет равновесных переворотов, но объем перераспределения флуктуирует, для того чтобы перевороты не имели места. Этот паттерн совместим с данными, представленными М. Гавином и Р. Перотти (1997), о том, что фискальная политика в Латинской Америке более изменчива, чем в Европе.
Предмет важной научной дискуссии — вопрос об определении демократической консолидации, что возвращает нас к вопросу о том, является ли правильным шумпетеровское определение демократии. Линц и Степан заявляют, что
...под консолидированной демократией мы понимаем политическую ситуацию, в которой... демократия стала «единственной игрой в городе». В поведенческом аспекте, демократия стала единственной игрой в городе, когда никакие значительные политические группы всерьез не пытаются свергнуть демократический режим [Linz, Stepan, 1996, р. 5].
Однако, несмотря на то что было дано это первоначальное определение, Линц и Степан — как и значительная часть современных исследователей — идут дальше и добавляют ряд других условий, которые должны быть удовлетворены, чтобы демократия стала консолидированной. Чтобы быть консолидированной демократией, страна должна иметь