Идея о том, что либералы и консерваторы были готовы расширить избирательные права просто для того, чтобы их партия осталась у власти, также не вполне убедительна. Напротив, обе партии были твердыми противниками дальнейшего расширения избирательных прав. Между 1859 и 1865 гг. либеральный премьер-министр Пальмерстон, который был против расширения избирательных прав, и лидер консерваторов лорд Дерби тайно сговорились о том, что вопрос об избирательном праве никогда не будет подниматься в парламенте [Lee, 1994, р. 138]. В течение этого периода сам Дизраэли был непримиримым оппонентом политической реформы. Выступая против реформы в 1859 г., он сказал:
...Если вы устанавливаете демократию, вы должны в надлежащий срок пожинать плоды демократии. В свой черед, вы получите великое нетерпение общественных организаций, соединенное со временем с огромным ростом социальных расходов. В свой черед, вы пожнете плоды этого объединенного влияния. Далее вы получите войны, в которые вступят из-за страстей, а не рассудка; вслед за этим вы примете условия мира, позорно искомого и позорно полученного, который уменьшит ваш авторитет и, возможно, поставит под угрозу вашу независимость. С демократией вы в определенный момент обнаружите, что ваша собственность менее ценна и ваша свобода менее полна (цит. по: [Lang, 1999, р. 81-82]).
В целом, наиболее правдоподобная интерпретация межпартийного соперничества в Великобритании в 1860-е и 1870-е годы состоит в том, что хотя обе партии рассматривали расширение избирательных прав как неизбежное в силу возрастающего общественного давления, они ясно видели, что оно может быть структурировано более или менее выгодным для них образом. Это создало сложный «эндшпиль». М. Каулинг [Cowling, 1967, р. 89] утверждает, что Консервативная партия поддержала Дизраэли в 1867 г. потому, что в случае провала акта, «либералы могли затем сделать именно то, что Дерби и Дизраэли пытались предотвратить в 1866 г. — провести Реформу по-своему». Действительно, первым шагом Дизраэли после того, как он стал премьер-министром было предложить менее щедрое расширение избирательных прав, но он осознал, что это не получит поддержки большинства. Тогда он сменил его на более радикальное предложение, которое он мог провести, получив поддержку разнородной группы либералов. Единственным триумфом реформы 1867 г. для Дизраэли было то, что она ограничила перераспределение мест в парламенте от графств к небольшим городам, которое в ином случае было бы еще более существенным. Эта стратегия уменьшила воздействие расширения избирательных прав на Консервативную партию и ее электорат. Ф. Смит [Smith, 1966, р. 97] соглашается и утверждает, что «Дерби и Дизраэли... в 1867 г. не решились доверять народу или верить в консервативную демократию. Они сделали то, что считали должным сделать — удовлетворить возбужденное общество и примирить верхушку трудящихся классов с установившейся политической системой».
Другие случаи демократизаций XIX в. в Европе также мало поддерживают представление о том, что переход к полной демократии был способом увеличить долю голосов для одной из подгрупп элит. Например, в Германии угроза революции представляется главным фактором. Имея восставшие воинские части и крах экономики в 1918-1919 гг. в Германии, бывшие политические элиты пытались предотвратить революцию, организовав транзит, наносящий минимальный ущерб их интересам.
Во Франции имелись более выраженные подгруппы внутри элиты. Орлеанисты и легитимисты формировали отдельные фракции внутри монархического лагеря; республиканцы, хотя и про-демократические, были в основном представителями среднего класса и не поддерживали всеобщее избирательное право для мужчин в 1848 г. Когда монархия потерпела крах в 1848 г., эти группы вынуждены были уступить требованиям революционеров. Это же верно и для времени после 1870 г. Конфликты того времени, в особенности Коммуна, навязали демократию в духе 1848 г. Хотя ни одна группа внутри элиты не была привержена всеобщему избирательному праву для мужчин, они были вынуждены вновь его ввести.
Шведский сценарий, возможно, наиболее близок британскому. В 1906 г. первое в истории правительство Либеральной партии пало после того, как не смогло провести закон о введении всеобщего избирательного права для мужчин. Затем реформа была проведена в 1909 г. консервативным правительством во главе с Линдманом. Как в случае с Дизраэли в 1867 г., «Линдман и его консервативное министерство, вставшее у власти через год после провала либералов в 1906 г., увидели возможность провести политическую реформу на своих условиях» [Collier, 1999, р. 84]. Хотя избирательное право для мужчин было допущено при выборах в одну палату, консерваторы по-прежнему контролировали другую благодаря сохранению возможности голосования одного избирателя в нескольких округах и ограничению избирательного права только для налогоплательщиков. Как и в Великобритании, этот ход событий не был результатом попыток консерваторов получить голоса, но скорее мерой по ограничению ущерба перед лицом возрастающего общественного давления в пользу полной демократии.
4.2. Угроза революции и переход к полной демократии Итак, если переход к полной демократии не был результатом конкуренции внутри элиты, что было его причиной? Наш ответ, что не удивительно, таков: это снова угроза революции со стороны лишенных избирательных прав бедных. Как это иллюстрирует глава I, в годы перед вторым Актом о реформе в Великобритании имели место значительные политические и социальные волнения. В главе III мы рассмотрели данные, свидетельствующие о том, что во многих других странах политические реформы часто были движимы подобными же силами. Таким образом, мы полагаем, что необходима модель в духе описанных в главе VI, чтобы понять переход от частичной демократии к полной.
Теперь проанализируем переход общества от частичной демократии к полной связанный с тем, что бедные бросают эффективный вызов системе или представляют революционную угрозу. Лежащая в основе этого анализа экономическая модель — та же, что и наша основная трех: классовая модель, описанная выше.
Чем отличается эта модель от описанной в главе VI? Главные отличия в том, что без дальнейших институциональных изменений мы находимся в условиях частичной демократии; средний класс играет политически решающую роль в отношении ставки налога в частичной демократии; и учитывая то, что у > ут, будет иметь место положительная ставка налога и, следовательно, перераспределение в пользу бедных, даже когда они исключены из политической системы. На рис. VIII.3 изображено дерево игры. Угроза революции теперь исходит от бедных и принимает те же формы, что и в главе VI. После революции бедным достается остающийся доход, а средний класс и богатые не получа,ют ничего. Точнее, если происходит революция, то мы имеем:
иК"(й,ц)=Г(Л,ц) = 0.
| Средний класс |
|---|
| РИС. VIII.3. От частичной к полной демократии |
Важно, что без дальнейшей демократизации мы остаемся в частичной демократии, и соответствующие выигрыши определяются согласно (VIII.9). Из этого следует, что условие революции теперь выглядит иначе, потому что существующая система перераспределяет при ставке налога xPD. В частности, в этом случае ограничение революцией потребовало бы, чтобы
что эквивалентно:
р < 1 - 6' - (тга (Ьр - др)- ЪрС{хт)). (VIII. 16)
Вдобавок к этому, частичная демократия может теперь обещать налогообложение при ставке xPD, большей, чем хт, таким же образом как богатые обещали большее перераспределение в недемократии для предотвращения революции. Разница в том, что если обладатели политической власти — средний класс и богатые — получат возможность изменить налог, они снизят его не до нуля, а до ставки налога, наиболее предпочтительной для медианного (среди имеющих право голоса) избирателя, который в данном случае является представителем среднего класса. Таким образом, выигрыши трех социальных групп при обещанном существующим режимом будущем перераспределении таковы:
^/>Ат”) = / + И^“(Г-У)-С(т")у) +
+ (1-/>)(т"(У-У)-С(т")У)
для i = р, т, г. Мы учитываем тот факт, что если средний класс берется менять ставку налога, то избирает предпочтительную для него ставку и устанавливает хт. Следуя нашему предыдущему анализу, теперь можно определить критический уровень, р*, такой что при р* мы имеем:
VP(P D,xpd = xp) = Vp(R, ц*)
или
(VIII. 18)
Важное новое обстоятельсво, к которому мы вернемся в дальнейшем, состоит в том, что р* уменьшается с уменьшением Хт. Интуитивно понятно, что, когда существующий режим больше перераспределяет, легче убедить бедных обещаниями будущего перераспределения, потому что, даже когда существующий режим получит возможность изменить налог, определенное перераспределение сохранится. Из этого следует: когда средний класс отдает предпочтение большему перераспределению, легче убедить бедных не совершать революции и соответственно проще избежать демократизации.
Наконец, нужно проверить утверждение, что переход к полной демократии предотвращает революцию. Рассмотрение вопроса показывает, что, когда б"0<1/2, полная демократия также реализует налоговую ставку, наиболее предпочтительную для представителей среднего класса. Таким образом, в данном случае полная демократия не отличается от частичной. Более интересен тот случай, когда S'0>1/2, так что медианный избиратель в полной демократии является представителем бедноты, и демократия ведет к ставке налога, наиболее предпочтительной для бедных, х