Помимо изучения и тестирования альтернативных гипотез есть несколько важных областей, в которых, как представляется, дальнейшая теоретическая работа является важным приоритетом. Пять таких сфер мы изначально планировали рассмотреть, но не включили их в основной корпус книги, чтобы объем ее оставался в пределах выполнимого.
Первая из них — это роль военных. В нашей базовой модели единственными акторами являются различные группы, и мы считали, что эти группы могут прямо участвовать в конфликте. В реальности иной институт — военные — играет критически важную роль в революциях, репрессиях и переворотах. Мы неявным образом допускали, что военные не действуют как автономный актор, но вместо этого формируют коалицию либо с элитами (в случае с репрессиями или переворотами), либо, возможно, с гражданами (в случае революции). Тем не менее в политической науке широко распространено утверждение о том, что военные часто вмешиваются в политику не от имени какой-то социальной группы, но имея в виду собственные интересы. Также ясно, что в развивающихся обществах военные очень сильны в сравнении с другими социальными и экономическими группами. Поэтому важным приоритетом для исследований является разработка теории политики военных для лучшего понимания того, когда военные становятся на сторону той или иной группы и когда они могут быть относительно автономны от социальных групп. Хотя имеется богатая литература по исследованию отдельных случаев по проблеме военных [Huntington, 1964; Finer, 1976;
Nordlinger, 1977; Rouquie, 1987; Stepan, 1988; Fitch, 1998; Loveman, 1999], но обобщений относительно целей и поведения военных существует пока что немного; только Д. Тиччи и А. Виндиньи [Ticchi, Vindigni, 2003Ь] попытались применить методологический подход, принятый нами в данной книге, и инструментарий теории игр для изучения военных.
Изучение роли военных связано с другой важной сферой для исследований по сравнительной политике. В главе V мы представили «костяк» модели недемократической политики; в анализе мы абстрагировались от различий недемократических режимов. Однако значительная часть политологической литературы сосредоточивает внимание именно на разработке различных классификаций недемократических режимов (см., например: [Linz, Stepan, 1996]). Более того, во многих исследованиях утверждается, что тип недемократического режима помогает определить потенциал для создания и консолидации демократии. Так ли это — вопрос эмпирический, но это, конечно, возможно [Geddes, 1999й; 1999Ь]. В данной книге мы решили сделать особый упор на ключевом различии между демократией и недемократическими режимами — на степени политического равенства. Тем не менее введение обогащенных моделей институциональной структуры недемократии, несомненно, породит много новых открытий.
Вторая важная область, опущенная в нашем анализе, но явно очень важная для понимания динамики демократии, — это вариативность демократических институтов. В обширной теоретической и эмпирической литературе подчеркиваются различия между разными видами демократии: например, президентской и парламентской, и теми, кто использует пропорциональное представительство, в противоположность мажоритарным электоральным институтам (см., например: [Сох, 1997; Lijphart, 1999; Persson, Tabellini, 2000, 2003; Persson et al., 2000]). Хотя в приложении к главе IV мы даем некоторые микрооснования для параметра % (интересно соотнести его с более детализированной структурой политических институтов). На протяжении всей книги мы давали примеры того, насколько детали демократических институтов важны для осуществимости и прочности демократии. Однако использующие формальные подходы авторы только начинают ставить в исследовательскую повестку дня разработку моделей того, как виды электоральных систем или то, является ли демократия президентской или парламентской, влияют на стимулы для политиков или граждан. Выбор равновесной формы политических институтов и то, как это влияет на осуществимость демократии, — увлекательная область исследований на годы вперед. Наш анализ позволяет говорить о том, что детализированная институциональная структура — в связи с тем, как она влияет на агрегирование предочтений — определяет в каком виде проходят политические конфликты и тем самым вероятность создания или консолидирования демократии.
Третья область, нуждающаяся в большей теоретической разработке, существует в контексте того, что мы называем альтернативными политическими идентичностями. Значительная часть исследований по политической экономии осмысливает конфликт как проходящий по разделительным линиям классов или социально-экономических групп, но имеется также и распространенное понимание, что это не всегда так. Хотя мы попытались показать, что наши главные результаты, касающиеся обстоятельств возникновения и консолидации демократии, не зависят от характера политических идентичностей, более обогащенная модель должна породить много новых эмпирических предсказаний. Важной областью исследований являются не просто особенности политических идентичностей, но также их формирование и то, как они зависят от институциональной структуры. Чтобы проиллюстрировать это, можно указать работы историков Африки, которые продемонстрировали, что некоторые из нынешних важных этнических идентичностей в Африке, заметные в ходе политических конфликтов, на самом деле являются результатом стимулов, созданных в колониальный период (см., например: о народности ибо в Нигерии [Horowitz, 1985] и шона в Зимбабве [Ranger, 1991]).
Четвертой важной областью для будущих исследований является коллективное действие и революция. В главе V мы рассматривали проблему коллективного действия и утверждали, что имеющиеся эмпирические данные говорят о том, что революционеры обходят ее, обеспечивая личные выгоды для тех, кто принимает участие в революции. Этот тезис лег в основу соответствующей модели и ее использования в тексте. Тем не менее разработка более глубокого понимания коллективного действия — захватывающее поле для будущих исследований, и теоретических, и эмпирических. Мы также моделировали «постреволюционные общества» самым огрубленным способом, опираясь на допущение, что революции (за исключением краткого рассмотрения вопроса в главе VI) находятся вне пути равновесия. Однако углубленное понимание того, что происходит в ходе революций и как институты развиваются после нее, — важная тема, которая может породить новые предсказания относительно создания и консолидации демократии. Как и в случае с политикой военных, имеется обширная литература по использованию отдельных революций, которая может быть отправной точкой для построения моделей и более точно проверяемых гипотез.
Наконец, и возможно, самое важное: будущая литература должна дать более обогащенные модели функционирования экономики и
формы экономических институтов, чем представленные в этой книге. Особенно привлекательная область будущих исследований — изучение взаимодействий между эндогенными экономическими и политическими институтами. Хотя в главе IX мы эндогенизировали распределение дохода и рассмотрели важную роль экономических институтов в развитии экономики и демократии, но не представили детальных моделей детерминации экономических институтов и их изменений во времени. Более того, мы только изучили ситуации, в которых доходы определялись , постоянным количеством активов, тогда как в реальности капитал со временем накапливается, а технологии меняются. Важным шагом является инкорпорирование этой динамики роста и накопления в нашу концептуальную структуру [Acemoglu, Robinson, 2000а; 2002; Jack, Lagunoff, 2003]. Такое развитие моделей также поможет объяснить, почему в политических институтах может иметь место зависимость от исторического пути, как, по мнению многих ученых, и обстоит дело.
3. БУДУЩЕЕ ДЕМОКРАТИИ
Цель этой книги — разработать и представить упрощенную концептуальную структуру для анализа демократической и недемократической политики и переходов между демократическими и недемократическими режимами. Проводимый нами анализ в основном направлен на понимание относительно абстрактной картины сложных социальных феноменов. Хотя любая простая теория делает предсказания о будущем на свой страх и риск, полезно поразмыслить о будущем демократии на основе разработанной нами структуры.
Для осмысления того, консолидируются ли существующие в мире демократии, и как они будут трансформировать по сравнению с их сегодняшним состоянием важны несколько вопросов. Во-первых, в мире все более возрастающее значение приобретает человеческий капитал в сравнении с землей и физическим капиталом, по двум причинам: 1) рядовые граждане и развивающихся, и развитых стран сегодня более образованы, чем 50 лет тому назад; 2) на протяжении XX в. технологии, как представляется, стали более полагаться на умения и человеческий капитал работников (т.е. стали благоприятствующими умениям), тем самым повышая важность человеческого капитала на рынке труда [Acemoglu, 2002]. Хотя большие доходы от человеческого капитала могут в некоторых случаях увеличить неравенство (как, например, в экономике США в течение последних 30 лет), обычно они помогают перекрыть разрыв между элитами и гражданами и создают многочисленный средний класс во многих менее развитых странах, являющихся недемократическими или неконсолидированными демократиями. По мере перекрытия этого
разрыва и возникновения среднего класса мы ожидаем меньших конфликтов по поводу перераспределения и более стабильных демократий не только в обществах, где имеет место политический конфликт между богатыми и бедными, но и там, где этот конфликт проходит по другим разделительным линиям. В недавнем прошлом мы были свидетелями появления многих описаний «конца войны классов» (см., например: [Fukuyama, 1992]). Мы не предсказываем окончания политических конфликтов в скором времени, но считаем, что с большей ролью человеческого капитала конфликты станут менее ожесточенными и интенсивными.
Во-вторых, мы сейчас живем в высоко глобализированной мировой экономике. В силу уже рассмотренных причин мы полагаем, что большие международные экономические и финансовые связи могут способствовать демократии и ее консолидации. Конечно, конфликт между элитами и большинством граждан сохранится и в глобальной мировой экономике, но глобализация может убрать наиболее разрушительное оружие из арсеналов сторон. Граждане сегодня не хотят проводить максимально популистскую и редистрибутивную политику, что повышает безопасность элит в условиях демократии. Элиты значительно менее расположены к переворотам и нарушениям нормального функционирования общества.