В-третьих, окончание холодной войны предполагает прекращение скрытой экономической и политической поддержки, которую получали многие недемократические режимы, что облегчает переход к демократии и затрудняет антидемократические перевороты (хотя имеется опасность, что война против терроризма может свести на нет потенциальные выгоды окончания холодной войны).
Эти три фактора дают основание предполагать, что у демократии светлое будущее. Демократия сегодня имеет намного больше шансов победить недемократию, чем в прошлом, и там, куда она еще не пришла, и там, где она еще не консолидировалась.
Однако учитывая эти изменения, можно ли ожидать, что демократия изменит свою природу в этой новой эре? Наша аргументация состояла в том, что демократия стоит на стороне интересов большинства, возможно, даже бедных. Это по преимуществу относительное утверждение, сравнивающее демократию с типичным недемократическим режимом. Мы также отметили, что есть причины того, что в демократии могут быть могущественные элиты, даже если в целом демократия настроена в интересах большинства более, чем недемократия. Есть два основания ожидать, что со временем элиты могут стать более могущественными в демократии.
Во-первых, самые важные источники дополнительной власти для элит в демократии — это их контроль над партийной системой и тем самым над политической повесткой дня, и их способность формировать эффективное лобби против некоторых мер государственной политики. Можно ли ожидать, что элиты в будущем смогут делать это более эффективно? Есть две причины подозревать, что ответ на этот вопрос может быть утвердительным. При все более светлом будущем для демократии элиты — особенно в нынешних неконсолидированных демократиях — должны примириться с жизнью в демократии. В этом случае они могут делать все, что в их силах, чтобы влиять на государственную политику. Таким образом, выгоды для элит от усиления их власти в демократии теперь могут быть больше.
Возможно, еще более важно то, что по мере достижения демократией зрелости, у организованных групп, потенциально включающих элиты или некоторые подгруппы элит, могут возникать большие возможности для усиления своего влияния. Аргументация по поводу того, что группы интересов в демократических обществах со временем становятся сильнее, была впервые разработана Мансуром Олсоном в его классическом труде по политической экономии «Подъем и упадок наций» [Olson, 1982]. Олсон указал, что с течением времени формируется сотрудничество и доверие между различными членами влиятельных лобби и что может быть еще важнее — эти лобби более эффективно захватывают основные принципы во всех ветвях власти и в политической системе. В контексте демократической политики одной из групп интересов, которая может стать сильнее и прийти к доминированию в значительной части политической сферы, является элита. Если это так, то можно ожидать, что демократии со временем станут менее благоприятствующими большинству. Тот факт, что новые демократии были более редистрибутивны, чем зрелые, на протяжении XX в., и то наблюдение, что консервативные партии стали сильнее во многих прочно установившихся демократиях в последние 40 лет, согласуются с этим мнением.
Это можно соотнести с классическим «железным законом олигархии», сформулированным социологом Робертом Михельсом в его классической книге «Политические партии» [Michels, 1911]. Михельс утверждал, что все организации, и в особенности, политические партии — даже социалистические — имеют тенденцию захватываться теми, кто ими руководит; эти люди затем инкорпорируются в элиты. Это означает, как доказывал Михельс, что у демократии мало шансов радикально изменить общество, потому что она в лучшем случае заменяет одну элиту другой. Ни при каких обстоятельствах это не может привести к радикальным социальным изменениям в интересах большинства. Если этот закон верен, то естественный процесс захвата власти элитой уменьшает радикальную угрозу демократии.
Во-вторых, есть и обратная сторона возросшей важности человеческого капитала (включая благоприятствующие умениям технологические изменения) и большей глобализации. Уменьшая конфликты по поводу перераспределения, эти экономические перемены ослабляют многие из организаций, которые играли важную роль в поддержке интересов большинства и мер государственной политики, благоприятных для большинства. В числе теряющих силу организаций — традиционные социал-демократические партии и профсоюзы. Это наиболее заметно в англосаксонском мире, особенно в Соединенных Штатах и Соединенном Королевстве, где профсоюзы сегодня намного слабее, а традиционные левые партии стали, в общем и целом, противниками перераспределения доходов.
Если эти перемены больше распространятся по всему миру, можно ожидать, что в будущем элиты и консервативные партии станут сильнее, а демократия — менее редистрибутивной, особенно если не возникнут новые формы представительства для большинства, как в политической сфере, так и на рабочем месте. Таким образом, демократия станет более консолидированной; однако для тех, кто ожидает, что демократия трансформирует общество так же, как британская демократия сделала это в первой половине XX в., это может быть разочаровывающей формой демократии.
ПРИЛОЖЕНИЕ
XII. Распределение власти в демократии (приложение к главе IV)
1. ВВЕДЕНИЕ
В этом приложении мы рассматриваем модели, которые лежат в основе анализа распределения политической власти в демократии, проведенного в последнем разделе главы IV. Там утверждалось, что при некоторых обстоятельствах равновесная политика в демократии может рассматриваться как максимизирующая взвешенную сумму косвенных полезностей богатых и бедных. Здесь мы представляем серию моделей, которые могут дать микроэкономические основания для этих утверждений, и уточняем, при каких именно предпосылках выполняется сделанное утверждение.
2. МОДЕЛИ ВЕРОЯТНОСТНОГО ГОЛОСОВАНИЯ
2.1. Вероятностное голосование и существование равновесия Перед обсуждением модели вероятностного голосования полезно снова вернуться к условию несуществования равновесий при голосовании в моделях без однопиковых предпочтений. Вспомним, что ТМИ применима только тогда, когда пространство государственной политики одномерно и предпочтения однопиковы. Хотя в данной книге мы далеко продвинулись на основе моделей, удовлетворяющих этим допущениям, многие ситуации в реальном мире — где имеются пересекающиеся коалиции и многомерные различия — этим допущениям не удовлетворяют. В этих ситуациях, когда ТМИ неприменима, игра соперничества партий часто не имеет равновесия в форме чистых стратегий. Хотя в этих ситуациях существуют равновесия смешанных стратегий, хотелось бы избежать предположений о том, что политические партии отходят от своих платформ. Модель вероятностного голосования, впервые введенная А. Линдбеком и Й. Вейбуллом [Lindbeck, Wiebull, 1987], полезна не только как альтернативный подход к определению государственной политики, но и как открывающая выход из проблем несуществования, что возникают в стандартной модели.
Чтобы оценить потенциал модели вероятностного голосования, полезно вновь рассмотреть источник проблем несуществования при неоднопиковых равновесиях. Источник проблемы показан в уравнении (IV.2), где вероятность выигрыша выборов для партии увязывается с предпочтениями медианного избирателя, когда предпочтения однопи-ковы. Мы снова приводим это уравнение, определяющее вероятность того, что партия А, предлагающая платформу qA, победит партию В, предлагающую политику qB:
(ХИЛ)
1, если V (qA)>V (qB) Р(Чл^в) = \^ еслиVM(qA) = VM(qB), О, еслиVм(qA)
где М означает медианного избирателя. Важная характеристика этого уравнения в том, что вероятность победы партии А есть разрывная функция ее политики: по мере изменений qA, эта вероятность скачком увеличивается от 0 до 1/2 и затем до 1. Чтобы показать причину этого, предположим, что рассматриваемый вектор политики, q, одномерный, и что предпочтения медианного избирателя М однопиковы, а наиболее предпочитаемая им политика обозначается qM. Тогда, когда эти две пар-
М
тии предлагают варианты политики qA и qB, такие что qA = qB +е < q , где е есть небольшое положительное число (в пределе — бесконечно малое), медианный избиратель предпочитает партию А, которая предлагает политику, более близкую к предпочтительной для него. Теперь представим, что партия В незначительно изменяет свою политику, увеличивая ее на 2 £. Это становится причиной того, что медианный избиратель предпочтет партию В, и поскольку та партия, которая привлекает медианного избирателя, выигрывает выборы, это изменение политики нарушает неперывность изменений в P(qA, qB).
Чтобы гарантировать существование чистой стратегии, равновесия Нэша требуют непрерывности функций выигрыша во всех стратегиях (а также чтобы множества стратегий были ограниченными, закрытыми и выпуклыми, а функции выигрыша — квазивыпуклыми в своих собственных стратегиях; см., например: [Fudenberg, Tirole, 1991, Theorem 1.2, р. 34]). Как показывает рассмотрение этого вопроса, модель конкуренции партий по Даунсу не удовлетворяет этим допущениям. Нарушение непрерывности не обязательно ведет к несуществованию, но не позволяет доказать существование при общих условиях. Действительно, как было установлено анализом, проведенным в главе IV, при однопиковых предпочтениях модель Даунса порождает единственное равновесие (даже несмотря на то что целевые функции политических партий не являются непрерывными). Это демонстрирует, что непрерывность достаточна для того, чтобы гарантировать существование равновесия, но не является необходимой — равновесие может существовать, даже если поведение «разрывно». Однако разрывность целевых функций ведет к несуществованию, когда предпочтения не однопиковы или пространство государственной политики многомерно.