[24].
Еще одна линия развития идет внутри культурной экономики. Она сосредоточивается на производстве и потреблении культуры (главным образом, искусства), характеризуемой как чисто экономические процессы. Предмет культурной экономики прочно укоренен в экономике и может считаться отдельной легитимной областью специализации с собственными международными ассоциациями, конгрессами и академическим журналом «Journal of Cultural Economics» и собственной классификацией согласно «Journal of Economic Literature», этому арбитру таксономии экономического дискурса. Корни культурной экономики – в первых работах Джона Кеннета Гэлбрейта по экономике и искусству[25], хотя важнейшая идентифицирующая ее работа – книга Баумоля и Боуэна «Исполнительские искусства: экономическая дилемма» (1966). С тех пор появился ряд специализированных изданий, а также продолжает расти количество теоретической и прикладной литературы по культурной экономике в академических журналах[26] и не только. В этой традиции культурные индустрии интерпретируются с использованием традиционного инструментария экономического анализа, хотя и с инновационными отклонениями и адаптацией к особенностям художественного спроса и предложения. Так, например, считается, что работа художников происходит в рамках рынка труда, для анализа которого могут быть привлечены знакомые экономистам концепции, такие как уравнения предложения труда и функции заработка; но предсказания поведения этого рынка могут противоречить ожиданиям из-за особых свойств художников как класса работников. Рассматриваемые таким образом культурные индустрии легко интегрировать в широкую модель экономики, например, модель «затраты – выпуск», в которую могут быть вписаны отношения культуры и других отраслей. Коммодификация культуры, подразумеваемая этим подходом, не отменяет других толкований культурного производства, в том числе представление о том, что культура может быть рационализирована только в автореферентных категориях. Скорее, этот экономический взгляд на культуру принимает в качестве дескриптивного факта то, что производство и потребление культурных благ и услуг внутри экономической системы обычно подразумевает экономические трансакции, что такая деятельность может быть некоторым образом описана, а то, что окажется внутри этого описания, может быть названо индустрией и соответствующим образом проанализировано. Мы вернемся к этой интерпретации культуры как индустрии в гл. VII.
Индивидуализм и коллективизм
Наш обзор области, которой посвящена данная книга, в этой вводной главе отсылает к идее о том, что экономическая мысль в своем развитии на протяжении последних двух столетий основывалась на индивидуализме[27], тогда как понятие культуры, по крайней мере в значении, определенном выше, является проявлением группового или коллективного поведения. В завершение этого введения полезно систематизировать различие между экономикой и культурой как основу для дальнейшего рассмотрения взаимосвязей между ними. Мы сделаем это, выдвинув следующее предположение: экономический импульс – индивидуалистический, культурный импульс – коллективный.
Согласно этому предположению, во-первых, существует поведение, которое может быть обозначено термином «экономическое», отражающее индивидуальные цели и описываемое в стандартной модели экономики, в которую включены эгоистические индивидуальные потребители, стремящиеся к максимизации своей собственной полезности, и эгоистические производители, стремящиеся максимизировать свои выгоды. Первая часть предположения верна для экономики, где в производственном секторе преобладают крупные корпорации, поскольку они всего лишь предоставляют средства, при помощи которых владельцы и менеджеры могут более эффективно преследовать своей собственный эгоистический экономический интерес. В стандартной неоклассической модели экономики рынки существуют для того, чтобы сделать возможным взаимовыгодный обмен; согласно теории общего равновесия, при определенных допущениях такие рынки ведут к максимизации социального благосостояния, определяемого с точки зрения участвующих в экономике индивидов и с учетом исходного распределения доходов.
Конечно, в такой экономике может происходить коллективное действие. Если происходит провал рынков или если их не существует, может потребоваться добровольное или принудительное коллективное действие для достижения оптимальных социальных результатов. Например, такие общественные блага, как национальная оборона или закон и порядок, которые не могут финансироваться напрямую через индивидуальный спрос, должны обеспечиваться государством или посредством добровольного сотрудничества. Другие формы кооперативного поведения возникают в индивидуалистской экономике. Но все эти проявления коллективного действия можно свести к индивидуальному спросу и, в рамках экономической модели, к эгоистическому интересу агентов-участников. Даже альтруизм определяется в такой модели как выражение индивидуальной максимизации полезности.
Во-вторых, согласно этому предположению, существует так называемое культурное поведение, не совпадающее с экономическим; такое поведение отражает коллективное как отличное от индивидуалистических целей и вытекает из природы культуры как выражающей верования, устремления и идентификации группы. Таким образом, культурный импульс может рассматриваться как желание, нацеленное на групповой опыт, коллективное производство или потребление, и не сводимое к желаниям образующих группу индивидов. Эти желания распространяются на многие виды деятельности, но в качестве иллюстрации мы можем использовать искусство. Многие художественные товары и услуги производятся благодаря деятельности группы, где результат – коллективное усилие, признаваемое участниками как имеющее ценность или смысл, выходящий за рамки того, что может быть просто приписано совокупности усилий участвующих индивидов[28]. Точно так же потребление искусства – например, в театрах и концертных залах – часто является коллективной деятельностью, в которой опыт группы превосходит сумму индивидуальных потребительских реакций. Конечно, здесь снова могут быть приведены контрпримеры. Большая часть искусства производится в результате индивидуальной деятельности, более того, в одиночестве, и человек, читающий роман или слушающий музыку у себя дома, занят исключительно индивидуальным потреблением. Тем не менее художники, работая в одиночку, обычно ожидают, что их произведение станет средством коммуникации с другими людьми, а одинокие потребители искусства тяготеют к созданию более обширных человеческих связей. Таким образом, каковы бы ни были производимые и потребляемые художественные продукты, процессы их производства и потребления могут рассматриваться не только как индивидуальное предприятие, но и как выражение коллективной воли, которая превосходит волю индивидуальных участников этих процессов.
Подводя итог, мы бы указали на то, что в контексте данной гипотезы экономический импульс может рассматриваться как выражение индивидуальных желаний членов общества в отношении себя, а культурный импульс – как коллективное желание группы или групп внутри данного общества, направленное на выражение через культуру в разных формах. Это предположение дает полезную основу для различения экономического и культурного на протяжении всего последующего обсуждения в этой книге.
Обзор книги
Можно предположить, что на каком-то глубинном уровне концептуальные основания, на которых покоятся и экономика, и культура, имеют дело с понятием ценности. Конечно, теории ценности играли центральную роль в развитии экономической мысли со времен Адама Смита, и какой бы ни была исходная дисциплинарная точка для рассмотрения культуры, будь то эстетика или современная культурология, вопросы ценности здесь также занимают центральное место. Глава II, таким образом, закладывает основы для рассмотрения понятия ценности в экономике и культуре, того, как они систематизируются и оцениваются. Тогда следующий шаг – предложить способы репрезентации культуры, которые помогут перекинуть мост через пропасть, разделяющую культуру и экономику, т. е. предложить способ концептуализации культуры в форме, выражающей ее основные характеристики, но при этом также поддающейся экономическому манипулированию и анализу. Этот шаг предпринимается в гл. III, в которой выдвигается понятие «культурного капитала» как способа репрезентации как материальных, так и нематериальных проявлений культуры. Определение культурного капитала вытекает из проделанного нами анализа экономической и культурной ценности и позволяет дать характеристику культурных товаров и услуг, культурной деятельности и других явлений таким образом, чтобы признать их экономическое и культурное значение. Учитывая долгосрочные рамки, внутри которых в практических целях должна оцениваться культура, мы продолжаем рассматривать межвременные характеристики культурного капитала: как его получают в качестве наследия прошлого, как с ним имеют дело в настоящем, и как он передается будущему. Такого рода проблематика может быть объединена под рубрикой «устойчивости» по аналогии с понятием природного капитала в экологическом контексте.
В гл. IV и V анализируются два специфических аспекта при обсуждении понятий ценности, культурного капитала и устойчивости. В гл. IV мы рассматриваем роль культуры в экономическом развитии: сначала мы исследуем культурные детерминанты экономических показателей, а затем переходим к анализу роли культуры как способа репрезентации целого круга явлений человеческой жизни как в развивающихся, так и в промышленно развитых странах. Проблема устойчивости здесь важна не только из-за значения долгосрочной перспективы в анализе экономического развития, но и из-за потребности поддерживать культурные системы как неотъемлемые элементы процесса развития. В гл. V рассматривается экономика культурного наследия: это, пожалуй, самое очевидное проявление культурного капитала, область, в которой принципы устойчивости находят наилучшее объяснение и применение.