По подсчетам Кларсфельдов, в ФРГ в начале 70-х годов проживало около трехсот нацистских преступников, не ответивших за свои преступления против человечества — ни собственно перед человечеством, ни перед народами Франции или ФРГ. Дело Беаты Кларсфельд стало, разумеется, делом Курта Лишки. После пощечины канцлеру Ки-зингеру это был второй случай, когда общественное внимание вновь было привлечено к безнаказанности эсэсовских убийц. Но долог, очень долог был путь к победе: только в 1975 году бундестаг ратифицировал конвенцию о судебном преследовании в ФРГ нацистских преступников, совершивших злодеяния на французской земле.
— Итак, вы победили, — сказал я. — Однако через год опять устроили скандал. В 1976 году вас побили в пивной «Бюргербрау-келлер». Было такое, адвокат?
— Было! — оживился Кларсфельд. — И замечательно сделали, что побили!
— ?!
— Все просто, — пояснил адвокат. — Тогда неонацисты Западной Германии по той же точно схеме, которую когда-то придумал Геббельс, — с юга на север страны в больших городах — наметили провести крупные пропагандистские сборища. Впервые после войны с таким размахом. Темы: «Амнистия для так называемых преступников войны», «Наши герои и ненависть победителей», «Правда об Освенциме» и т. д. Первое из них и было намечено провести в мюнхенской пивной, где когда-то Гитлер устроил «пивной путч». Мы решили его сорвать. Я проник внутрь по журналистскому удостоверению. Беате и двум нашим. Разве мы замечаем бег минуты между прошлым и будущим, сосредоточившись на мысли о них?
В сухих листах выцветших документов мне слышалось шуршание, до предела напрягающее слух змеелова.
СОЛДАТ, КОТОРЫЙ НЕ БЫЛ ГЕРОЕМ РЕЙХА
Германский военный уголовный кодекс
(от 10 октября 1940 г.)
Статья 47. Если при выполнении приказа по службе нарушается Кодекс, ответственность за это несет лишь то вышестоящее лицо, которое отдало указанный приказ. Однако подчиненный может быть подвергнут наказанию как соучастник:
1. если он превысил свои полномочия.
2. или если ему было известно, что приказ вышестоящего лица преследовал преступные цели как гражданского, так и военного характера.
В случае, если степень вины подчиненного незначительна, он может быть освобожден от наказания.
Вслед за обер-лейтенантом Клаусом Хёрнигом к месту его нового назначения, в расположенный в Польше батальон майора Дрейера, прибыло и его «личное дело».
Хёрниг был прямо-таки образцовым арийцем: белокур, атлетичен, голубые глаза, рост 1,83 м. Над последней записью в его деле майор даже улыбнулся: Хёрниг ослушался командира училища офицеров полиции, где он преподавал право, отказавшись принять участие в патриотической операции «Лебенсборн»[25]. И сослался при этом на свои религиозные и моральные убеждения, а также на статью 47 уголовного кодекса. Майор Дрейер так туманно представлял себе эту статью, что приказал адъютанту немедленно принести ему кодекс. Прочитал, задумался. Да, только законника и моралиста не хватало в батальоне…
«Публично оскорблял руководителей партии» — более ранняя запись. Майор внимательно вник и в этот инцидент, давший гестапо повод для такой грозной формулировки. И поразился: так уж и «руководителей партии»! Дело происходило 22 июня 1934 г. Обергруппенфюрер штурмовиков Эдмонд Хейнц со всей своей свитой ввалился в кафе, куда Хёрниг после вечернего спектакля (слушал оперу «Тангейзер») зашел выпить чашечку кофе. К нему подсел брат Хейнца. Они, штурмовики, давно заприметили Хёрнига и навели о нем справки. Снял бы он к чертям собачьим эту полицейскую форму, шел бы к ним в отряд! Сразу откроется блестящая карьера: брат зовет его к себе заместителем начальника отряда.
«Свидетельствую вашему брату мое почтение и прошу вас передать ему, что карьера, которую надо делать не головой, а противоположной частью тела, меня совершенно не интересует», — сказал Хёрниг в ответ.
И как его выпустили оттуда живым? Этот Хёрниг явно родился в рубашке: запись об «оскорблении руководителей партии» сделана была через два дня после инцидента, а еще через неделю, 30 июня, в Германии разразилась «ночь длинных ножей». Обвиненный в заговоре против фюрера и гомосексуализме, вождь штурмовиков Рем был убит; всякие там хейнцы, конечно, притихли и на коленях поползли служить новым вождям. Повезло же этому Хёр-нигу: уклонился от «блестящей карьеры» перед самой грозой! Впрочем, «ночь длинных ножей» задела и его. К досье Хёрнига была пришпилена копия досье еще некоего Эриха Клаузенера. Это дядя Хёрнига; он староста католической общины Берлина; покровительствовал племяннику с его младых ногтей; «открытый противник нацизма»; в «ночь длинных ножей» был изрешечен пулями; прах его отослан родне… Вот, значит, откуда у прибывшего в батальон обер-лейтенанта эти «религиозные» и «моральные» принципы! Майор сказал себе: ладно, посмотрим.
1 ноября 1941 года майор Дрейер вызвал обер-лейтенанта Хёрнига и приказал ему со своим взводом отправиться в лес недалеко от города Замосьц[26] и расстрелять в затылок — он подчеркнул: «в затылок!» — 780 советских военнопленных солдат и офицеров.
Обер-лейтенант вытянулся по стойке смирно. Но, как оказалось, вовсе не в знак повиновения. Он сказал:
— Я офицер вермахта, а не гестапо. Приказов по ведомству Гиммлера я исполнять не буду.
Майор взял со стола и молча протянул обер-лейтенанту приказ главнокомандующего вооруженными силами Германии маршала фон Браухича об обращении с попавшими в плен комиссарами Красной Армии. Приказ, написанный уже через две недели после начала военной кампании в России, в частности, гласил: «Экзекуции над политическими комиссарами должны производиться в местах, удаленных от района военных действий, чтобы не привлекать к ним лишнего внимания, и исполняться под командованием офицера вермахта».
Хёрниг возразил, что этот приказ противоречит элементарным нормам человеческой морали и Женевской конвенции об обращении с военнопленными, а также статье 47 военного уголовного кодекса Германии. Не только он сам не выполнит этого приказа, но и его солдаты, ибо все эти моральные и правовые нормы он уже успел объяснить и им.
— Вы не офицер вермахта! — заорал майор. — Вы тряпка и чистоплюй! Педантичный юрист! Я приказываю вам отправиться к месту экзекуции: вы и ваши люди возьмете на себя охрану военнопленных. И увидите, как выполняют приказы части СС!
Хёрниг повиновался.
Карательную команду возглавлял лейтенант СС Бруно Мейерт. Русских военнопленных раздевали донага и ставили лицом к заранее вырытому рву. Мейерт и солдаты его взвода начали кровавую работу.
— Прекратите, вы же офицер! — крикнул Хёрниг. — Не к лицу офицеру убивать безоружных!
— Плевал я на ваши нравоучения! Да, я офицер СС и должен подавать пример!
Светло-желтый плащ Мейерта весь был заляпан кровью и мозгами убитых.
— Подавайте пример, но на фронте, куда вы не очень-то стараетесь попасть!
Хёрниг повернулся к солдатам:
— Именем бога, прекратите! Это методы ГПУ!
Еще минута, и Мейерт разрядил бы обойму в Хёрни-га. Кто-то успел оттащить обер-лейтенанта от ямы…
На следующий день майор Дрейер получил подробный рапорт офицера СС: приказ выполнен безупречно, хотя «на месте экзекуции обер-лейтенант Хёрниг учинил скандал». Командир батальона снова вызвал обер-лейтенанта к себе. Прочитав рапорт, Хёрниг подтвердил: да, факты изложены верно. Он должен добавить к написанному, что ему тут нечего делать. Он просится на фронт. Нет, возразил майор, у меня здесь не хватает людей, отныне будете выполнять «пассивные акции». Оказалось, это означало пересчитывать трупы убитых евреев; их косили из пулеметов: стариков, женщин, детей… Предприятия Германии еще только приступали к выпуску походных душегубок.
«Враждебное отношение к СС… Оскорбительное сравнение СС с ГПУ… Симпатии к полякам, русским, евреям… Настойчиво просится на Восточный фронт, но просьба удовлетворению не подлежит из-за деморализующего воздействия обер-лейтенанта Хёрнига на личный состав войск…» и т. д., и т. п.
Из батальонного сейфа его досье перекочевало в трибунал СС. Год он ждал в тюрьме суда. Русские самолеты уже дотягивались до Германии. Однажды в час воздушной тревоги обер-лейтенант сунул голову в петлю, которую связал из полусгнившего тряпья, но самодельная веревка оборвалась…
11 мая 1943 года он наконец предстал перед трибуналом СС и сразу смутил обвинителя, процитировав изречение Адольфа Гитлера: «В вопросах веры не может быть разлада с совестью».
Фюрер и его обер-лейтенант понимали веру, а стало быть, и совесть по-разному. Но пуститься в дискуссии на этот счет означало принять игру подсудимого. Прокурор Паульман с заранее заготовленной речи сбился на крик:
— Мы руководствуемся здесь единственно директивами рейхсфюрера СС Гиммлера! Мало ли что по какому-то конкретному случаю сказал фюрер…
Осторожнее, прокурор! Ведь каждое слово протоколирует секретарь суда…
— Чаяния католицизма и чаяния национал-социализма непримиримы!
В свою защиту обвиняемый привел статью 47. Прокурор и судьи сделали вид, что не расслышали его. Для наказания выбрали статью все из того же кодекса — «Деморализация армии» — и приговорили Хёрнига к двум с половиной годам лишения свободы. Однако из приговора не следовало, что он лишается и права носить мундир. Судебное постановление отправили на утверждение самому Гиммлеру, тем самым затормозив его вступление в силу. Хёрниг даже смог поселиться вне тюрьмы с обязательством каждые три дня отмечаться в полиции до окончательного разрешения его дела. Эту неожиданную заминку он использовал для того, чтобы буквально завалить высшие инстанции «третьего рейха» прошениями о справедливом рассмотрении его дела и скорейшей отправке на фронт.
Но статья 47, видно, и там, наверху, поставила всех в тупик. Надо же было найтись одному буквоеду на всю Германию! Наконец поступила резолюция Гиммлера, уместившаяся в одно слово: «Бухенвальд». Ничего, однако, не было сказано об отлучении от вермахта. Второй статье отдали предпочтение перед 47-й, но это было решение не юридическое, а волюнтаристское.