Молодой журналист Патрик Шерофф, уйдя в «волки», за десять лет прошел около двадцати неонацистских организаций. Обряжался он и в балахон ку-клукс-клана (ККК впервые за свою историю принял участие во всемирном конгрессе нацистов 8—12 сентября 1976 г. в Новом Орлеане и с тех пор сделался постоянным участником этих «международных» неофашистских сборищ), а в дни фю-рерского юбилея и в униформу офицера СС.
Несколько месяцев он был личным секретарем Жана-Клода Моне.
И, наконец, газета напечатала… портрет Моне! Впрочем, и невооруженным глазом было видно, что это полицейский «фоторобот». Да и из текста следовало: Жан-Клод Моне живет в подполье, обретаясь где-то в 20-м районе Парижа, бегло говорит по-немецки, слывет специалистом по истории «третьего рейха».
Это по его заданию бывший оасовец и наемник Эйнрих устраивал новичкам неонацистской банды экзамен на выдержку: голова на рельсах, поезд в нескольких метрах, вскочить только по команде…
Жан-Клод Моне сочинил опус под названием «Коран-999» и подписался так: Чингиз-аль-Халлад-Абдул Кас-сем бен Абдалла-Абд-эль-Мотталиб-Мухаммед-Клаус-Лихттражер-Джишну-Криста-Ману: 999. Эта неслыханная абракадабра, по мнению ее автора, заключает в себе «тысячелетнюю арийскую мысль, начиная со времен оккультизма и теософии», и сулит «окончательную победу белой расы и национал-социалистских сил». В названии опуса и в имени автора содержится магическое число: остался, мол, еще год, еще одно, последнее усилие, чтобы грянула национал-социалистская революция.
«Символом Чингисхана была левонаправленная свастика: он стал Хозяином Востока. Адольф Гитлер выбрал символом правонаправленную свастику: он стал Хозяином Запада. Я выбираю союз двух свастик — я стану Хозяином Мира…»
Неофашизм — в самых экстремистских формах — существует, и закрывать глаза на это нельзя. Парижская пресса неоднократно утверждала, что общее число членов таких банд составляет примерно 10–12 тысяч человек. «В рядах фашистских организаций США, по различным данным, состоит до 10 тысяч членов, а число сочувствующих достигает 200 тысяч»[31], — свидетельствует советский исследователь А. С. Бланк. Десятки неофашистских группировок действуют в странах Западной Европы. Характерная примета: «новые коричневые», несмотря на свою относительную малочисленность, не расстаются с планами мирового господства фашизма. Сведений об их «интернационалах» и «международных лигах» не счесть. Одна лишь операция «Уорлд сервис», которую по заказу «черных полковников» Шерофф предпринял в Афинах в 1971 году (официальная цель — координация фашистской активности в мире), позволила ему пополнить свою картотеку именами 8400 профессиональных руководителей и членов неофашистских банд. Чаще всего, конечно, черные «лиги» и «интернационалы» лопаются, словно мыльные пузыри. Однако вовсе не бесшумно и не бескровно! То одна, то другая неонацистская группа, устав прозябать в безвестности, решается на радикальные меры, надеясь террором внушить мысль о необходимости «кулака», утверждающего власть силы.
Уникальное свидетельство Патрика Шероффа (после выхода книги «Досье неонацизма» он был приговорен к смерти бывшими дружками-нацистами и поныне живет во Франции на нелегальном положении) позволило нам увидеть, как и кто собирает в стаи молодых волчат. Но кто они сами, откуда берутся, что приводит их на волчью тропу?
Почти в любой стране вокруг неонацистских банд существует еще целый мир молодежной субкультуры. Большинство ее адептов не принадлежат к организованному правому экстремизму, но по сути уже принимают и разделяют неонацистскую «культуру», формируются под ее влиянием. Фашистская символика у них, как правило, в большой чести. 25 мая 1985 г. в ходе матча между футбольными командами Ливерпуля и Турина — они встречались на стадионе Эйзеля, городка близ Брюсселя, — английские болельщики спровоцировали драку, стоившую жизни 39 зрителям. Эта история заставила обратить внимание на «фанатов» — болельщиков футбольных клубов, готовых ехать за тридевять верст, чтобы поддержать любимую команду. В Дортмунде и Гамбурге, например, группы «фанатов» насчитывают десятки тысяч человек. Рядом с ними — «скины» и «бритоголовые», поделившие города на зоны, находящиеся под контролем соперничающих банд.
«Фанаты», «скины», «бритоголовые» выливают свой «гнев» в первую очередь на иностранных рабочих, которых они жестоко истязают. Расистские лозунги, как и фашистская атрибутика, пользуются популярностью в определенной молодежной среде. В ФРГ, где насчитывается, по разным данным, от 1000 до 2000 «бритоголовых», именно им неонацистские «мини-фюреры» отводят роль «штурмовых отрядов» городских кварталов. Пока, однако, попытки включить их в свои ряды тщетны: «бритоголовые» не терпят дисциплины… Вот единственная причина, почему официальная статистика все еще игнорирует их при подсчете численности неонацистских банд.
Но что же толкает молодых людей на жестокость, что деформирует их мораль и психику, превращая в потенциальных рекрутов неофашизма? По-моему, самое глубокое исследование в этом плане предприняла социологическая группа Бернара Катла из Центра поисковых исследований Франции. Катла прославился социологическими зондажами, которыми накануне избирательной кампании 1981 года воспользовались социалисты. Считают, что именно благодаря им социалисты сумели правильно выбрать тактику борьбы за Елисейский дворец.
В 1980 году группа Бернара Катла зафиксировала появление в обществе так называемых «уклонистов». Социологи разъясняли, что к числу «уклонистов» относят людей с ироничным и беспечным отношением к жизни, перебивающихся случайными заработками. Что-то вроде «новых хиппи» — но если «старые хиппи» бежали от общества, то «новые» умудряются жить в нем и в то же время как бы вне его. Короче говоря, «уклонисты» — своего рода «беглецы от жизни», в основном это горожане до 30 лет, двое из троих — выходцы из средних слоев, один — из рабочей среды. Ёще очень важная черта: в массе своей это повзрослевшие бунтари 1968 года. Согласно данным Катла, они составляют в обществе примерно 20 процентов. Социологи связали появление этой общественной группы с кризисом.
Следующий анализ общественных настроений (Катла называет их «стили жизни») проводился в 1985 году. Исследователи зафиксировали появление новой группы, преобладающую черту в стиле жизни которой они определили как «эгоцентризм». Психология «эгоцентристов»: рефлекс самозащиты, расчет только на свои силы, житейский прагматизм. Но лучше предоставим слово Катла: «Эти тенденции указывают на то, что наше общество перестраивается по модели американского, для которого характерна не уживаемость, а сосуществование корпоративных групп, друг с другом не смешивающихся, не общающихся, где каждый сам по себе, в своем гетто, в своем квартале, в своей семье, в своей банде, со своей племенной ксенофобией».
Фундаментальные зондажи лаборатории Бернара Катла имели большой резонанс на Западе. В его социальных портретах с небольшими поправками узнали себя и англичане, и немцы, и итальянцы, и бельгийцы, и голландцы, и американцы. Встретившись со знаменитым социологом (он был в красных сапогах, что в сочетании с дремучей бородой делало его, как мне показалось, типичным «уклонистом»), я спросил, к какой группе он сам принадлежит. В ответ на мой вопрос он засмеялся и сказал, что считает себя «нейтральным социологом».
— Чем объясняется такое внезапное и массовое появление «эгоцентристов»? Это свидетельство сдвига западного общества вправо?
— Вправо? Я не стал бы утверждать так однозначно. Ведь существует как правый, так и левый консерватизм. Так что вернее уж говорить об их синтезе. С конца войны, в следующие двадцать — тридцать лет, на Западе складывалось развитое индустриальное общество, мобильное, тяготеющее к переменам. Быстро пришла в ход новая социальная машина производства, потребления, информации, образования. При этом философия, религия, мораль… были забыты. Бунт 68-го года и был протестом против модернизированного общества, функционировавшего без принципов и целей, попыткой придать ему духовность, гармонию. Но эта попытка не удалась. После событий 68-го года власть осталась в руках самых консервативных сил общества которые, вдобавок ко всему, сумели навязать «бунтарям» переговоры исключительно о «материальных» условиях социального мира. Появление «эгоцент-гристов» связано с возрождением «духа джунглей»: поскольку я жертва общественной системы, поскольку от нее мне нечего ждать гарантий, я должен сам взять в руки свою судьбу. Главное — преуспеть и ни с кем не поделиться. Культ денег, социального успеха, культ потребления, и все это — в сочетании с индивидуалистической и корпоративной психологией. И обязательно — поиск «козлов отпущения». Гнев выливается на стариков — «дармоеды!», на иммигрантов — «они украли у нас работу!», на внешний мир — «это оттуда пришел к нам кризис!», на государство и политиков — «это они оставили нас без защиты!» Ксенофобия многолика. В молодых людях, обретающихся в самом низу социальной лестницы, она усугубляется тем, что они находятся в постоянной конкуренции с иммигрантами в поисках работы, живут с ними в одних пригородах. И вот настораживающие цифры. Если в своем традиционном ультраправом электорате «Национальный фронт» Жан-Мари Ле Пена набирает всего 4 процента голосов, то в слое «эгоцентристов» — 10 процентов и больше.
Я думал, слушая Катла, об «уклонистах» 30-х годов, которые «в политику не лезли», одобрили ради спокойной жизни мюнхенский сговор, допустили к власти фашизм… И рядом с ними — взрывоопасный материал, горючие элементы: те, кто пострадал от кризиса, озлобился, «эгоцентристы» 30-х годов, из которых тогда удалось сколотить штурмовые отряды, взявшиеся наводить «порядок» сначала в кварталах, по месту жительства, а потом и во всем мире.
Те давнишние «эгоцентристы» аккуратно подстригали волосы, тогда как нынешние предпочитают их брить. В этом, однако, меньше разницы, чем сходства, потому что то и другое теперь и тогда они делали на виду у запуганных «уклонистов».