ПОДРУЧНЫЕ
Когда в начале 80-х Серж Ферран (он родился в 1946 г.) издал во Франции книгу «Подручные»[32], правая печать ее стыдливо замолчала, а левая широко распропагандировала. Договариваясь в ту пору с автором о встрече, я думал, что имею дело с человеком левых убеждений или, как минимум, «независимым журналистом». Тем неожиданнее был контраст между тем, что он написал в своей книге, и тем, что я услышал от него.
В ней две сотни человек, быть может, чуточку больше. Все они в прошлом или парашютисты[33], или наемники. Ударный, до предела отработанный механизм, который придет в ход при первом же сигнале о «красной опасности».
Но пока это время не пришло, они довольствуются работой, на которую их охотно вербуют частные бюро по найму сторожей: подавляют забастовки на предприятиях. Это позволяет им хоть как-то убивать время, а главное, сохранить организацию, не растерять профессиональных навыков. Наступят когда-нибудь лучшие дни! Тогда они сведут счеты даже с теми, с чьих рук сегодня кормятся: с транснациональными компаниями.
Когда надеются эти штурмовики-добровольцы вскинуть ружья на плечо? Не позже чем в следующем десятилетии?
В их глазах я всего-навсего «гнилой интеллигент». Не потому ли коренастый блондин — он оказался главарем банды — украдкой бросает на меня откровенно враждебные взгляды? Он обеспокоен, и я понимаю почему: ведь вздумай я проболтаться, где происходит этот сбор (здание принадлежит военным), какой крик поднялся бы в газетах! Но я обещал не называть ни имен, ни адресов. Так договорились мы с «бароном», который, по рекомендации нашего общего друга, согласился стать моим «крестным отцом».
Подали кофе, и блондин с чашечкой в руке подсел к нам. На меня обрушился град вопросов. Люблю ли я риск, опасные авантюры? Какого я мнения о солдатском товариществе? И, в частности, о парашютистах? Кстати, сам-то я где служил? В Германии? О, это хорошо! А в каких войсках, в бронетанковых? Ничего, и в бронетанковых встречаются неплохие ребята. Ну, а забастовщики? Как я к ним отношусь? А к коммунистам? Не переношу их на дух? Мой ответ ему по сердцу: он тоже их на дух не переносит. Вот что: а не запродам ли я, упаси бог, мой репортаж какому-нибудь левому журналу? Нет? Договорились. На таких условиях он согласен, чтобы в будущую среду я принял участие в налете на завод.
Радуясь, что все прошло так гладко, «барон» принялся объяснять мне детали, цели, способ функционирования банды.
Как вербуют в банду людей?
В нее можно попасть только по рекомендации «крестного отца». Причем в дальнейшем он несет всю ответственность за поведение своего «крестника».
Выше всего ценится прошлая служба в парашютных войсках. Однако вполне сходит и активная деятельность в крайне правых организациях.
Кто руководит такими бандами?
Никто, по крайней мере с виду. Кто «нащупает контракт» на вышибание бастующих рабочих с завода, тот и возглавит операцию. Но всякий раз это один из профессионалов, составляющих ядро банды: они умеют находить пути к промышленникам, попавшим в затруднительное положение.
Во что обходится владельцу очистка завода от бастующих рабочих?
За операцию, намеченную на будущую среду, каждый ее участник получит примерно по 3 тысячи франков — все поровну, включая и главаря. Оплата идет из расчета за два дня, учитывая, что работать придется ночью. Всего для налета понадобится 40 человек. 3 тысячи X 40 = 120 тысяч франков. Добавьте к этой сумме несколько взятых напрокат легковых автомашин и грузовиков, контракт с транспортной фирмой, расходы на кормежку налетчиков, вероятные компенсации раненным в ходе стычек и т. д. Операция по очистке предприятия от бастующих рабочих, как правило, влетает в копеечку: 600 тысяч франков и более.
Каковы главные цели банды?
Она помогает бывшим парашютистам держаться вместе, благо работа для них находится и сами они вознаграждением довольны: проще сказать, принадлежность к банде не дает им привыкнуть к домашним тапочкам, помогает сохранять в боевой готовности всю группу — приблизительно две сотни человек, особенно ее ядро, тех, без кого не обходится ни один налет… Но в действительности эти люди живут мечтой о том великом моменте национальной истории, когда они понадобятся всерьез. — о контрреволюции. Я убедился в этом, задав «барону» единственный вопрос, который, похоже, его смутил: «Как это совместить: вы ненавидите ТНК и в то же время помогаете им громить профсоюзы?»
— На самом деле не мы принимаем их игру, а они принимают нашу. Большая буржуазия не может обходиться без нас, а уж мы в один прекрасный день сполна представим ей свой счет. Вспомните о добровольных штурмовых отрядах в Германии после первой мировой войны. Их призвали навести порядок, считая, что вскорости избавятся от них. Но вы хорошо знаете, чем это кончилось: к власти пришло СС. Однако не делайте таких больших глаз, мы-то не нацисты. Вовсе нет!
Решительно, это был еще не конец всем сюрпризам вечера. У повара, бывшего служаки из Иностранного легиона, как выяснилось, был день рождения. Все присутствующие заранее скинулись на подарок, и вот из-под посудного шкафа извлекается длинная картонка. Повар разрывает упаковку и достает из нее… ручной пулемет М-16.
Задохнувшись от счастья, едва сдерживая слезы, он бормочет: «Ну это уж слишком, братцы, это уж чересчур, просто безумие, разве можно так!»
У него вид ребенка с сияющими от рождественского подарка глазами…
— Серж, вы проникли в среду профессиональных штрейкбрехеров и даже вызвали их на исповеди. Вот что странно: неужели от выбора, где печатать ваши репортажи, в левой или правой прессе, зависело для ваших героев, как они будут выглядеть в глазах общественности?
— Представьте! Зная, что их ремесло в целом предосудительно, сами они тем не менее считают его вполне мотивированным и политически, и житейски, и морально. И хотят донести это до общественности, доверяясь, естественно, именно правой печати.
— Однако уж выход-то вашей книги никого не мог ввести в заблуждение: ее однозначно расценили как протест против насилия!
— Иначе и быть не могло, ведь это и мое авторское кредо. Я осуждаю насилие, жестокость, терроризм, откуда бы они ни исходили — слева или справа. Я смог пробиться в эту среду, потому что я для нее по духу «свой». Но я против того, чтобы этот дух выражался в форме грубой силы. Вот что я и хотел сказать своей книгой…
На крохотной площади, метрах в ста от северных ворот Парижа, нас уже ждали машины, нанятые для операции. Всего собралось тридцать восемь человек. Разбились на группы, по машинам. Я едва узнаю «барона»: он весь светится, а уж как элегантен! Металлическая сетка на лице, и та, кажется, сработана в первоклассном ателье.
— Не забудьте, что я поручился за вас. Поэтому прошу: не разыгрывайте из себя журналиста, ребятам это не понравится. Вы должны работать, как мы все.
— А как же мои интервью?
— Потом. Во всяком случае, если вы понравитесь ребятам в деле, они разговорятся. Потому что поверят вам.
Непохоже, чтобы между «парашютистами» и шоферами грузовиков царило согласие. Они едва обмениваются рукопожатиями. Позже, ночью, один из водителей доверится мне: он презирает штрейкбрехеров вообще, а уж этих — особенно: «из-за их политических убеждений». Он не стал бы мараться, если бы не выгодный тариф за ночные рейды. Но на более «мокрые дела» он не пойдет, на него пусть не рассчитывают.
Около 22 часов мы трогаемся в путь. Вдруг наш кортеж сворачивает в узкую улочку, перпендикулярную одной из центральных артерий Сен-Дени. Множество полицейских фургонов, припаркованных у тротуаров, кажется, поджидают нас. Кто-то из моих попутчиков взрывается от негодования:
— Не может быть! Да кто их сюда звал, этих, в касках? Вот помяните мое слово, они уже разогнали забастовочный пикет!
— Такое случается, — просвещает меня «барон». — Иногда легавые разгоняют пикет, иногда мы. В этот раз, похоже, они нас опередили на волосок… Теперь осталась самая противная работа: грузить машины. А мы этого не любим, мы предпочитаем драться.
На почтительном расстоянии от проходной завода десятка два забастовщиков кричат нам: «Фашисты! Хозяйские холуи!» В ответ «наши» грянули парашютисте кую песню и на всякий случай достали дубинки. Однако напрасно: никаких подвигов этой ночью уже не предвидится. Когда мы переступаем порог завода, там уже нет ни души…
— Да, — сказал Серж Ферран, — во Франции есть закон, который запрещает забастовочные пикеты. Так что со стороны рабочих это незаконно: захватить завод и с дубинками в руках охранять его от тех, кого нанимают сорвать забастовку.
— Получается, право на стороне штрейкбрехеров?!
— Послушайте, здесь все по Марксу. Завод убыточен.
Его закрывают. А чтобы дальнейшее сопротивление рабочих потеряло всякий смысл, штрейкбрехеры, отбив предприятие, сразу вывозят оборудование. В ту же ночь. После этого специальная группа сторожит стены до тех пор, пока хозяин не продаст и их.
— Раз ты пишешь книги, так тебе нужна бумага, верно? Чувствуй себя как дома: вон на этажерках полно нераспечатанных пачек с бумагой, бери, сколько хошь… Постой: а машинка? Тебе же наверняка нужна пишущая электрическая машинка!
Этого предусмотрительного типа зовут Жан-Луи. Он позвал меня прогуляться по заводу, «чтобы увидеть, нет ли там чего подобрать» («подобрать» — эвфемическая замена слова «грабить»). Я с радостью согласился и слез с грузовика, куда помогал затаскивать тяжелые станки…
В оккупации завода нет ничего захватывающего. «Желтые мастера» (те, что не участвуют в забастовке) демонтируют станки, а парашютистам приходится грузить их на машины. Мелкое оборудование складывают отдельно, в контейнеры. Несостоявшаяся драка, покрикивания мастеров вызывают у «парашютистов» раздражение, перепалки. Ведь в их глазах заводской мастер — это человеческий ноль, почти быдло, а туда же, лезет командовать…