Но какие же идеи понесли в ГДР западногерманские «республиканцы», рванувшие туда в числе первых «родственников с Запада»?
Вот официальное сообщение: 5 февраля 1990 г. Народная палата ГДР приняла решение запретить на территории ГДР деятельность праворадикальной Республиканской партии.
Да, курьеры «республиканцев» уже орудовали там! Уже в октябре 1989-го стало известно, что они пробуют создать «братскую организацию» в ГДР из местных неонацистских групп…
Неонацисты в ГДР?! Профессор берлинского Института социологии и социальной политики Бригитта Штайн-борн зафиксировала их появление в ГДР еще в начале 80-х годов. Они уже реально существовали на улице, в подворотнях, в документах «для служебного пользования» — и начисто отсутствовали в статистике, в прессе, в официальных контрпропагандистских материалах. Считалось, что в социалистическом, антифашистском государстве фашизму попросту неоткуда взяться. Печальная правда, однако, состоит в том, что бюрократическое государство, закрывая глаза на сам факт их существования, тем самым способствовало их росту.
Но кто же они такие?
Это уже знакомые нам «бритоголовые», обычно молодежь в возрасте от 14 до 20 лет. По подсчетам Б. Штайнборн, в одном Берлине их было не меньше 600 плюс около 2 тысяч приспешников. Они мало чем отличались от своих западных двойников: те же бритые черепа, штормовки, джинсы, стальные подбойки на сапогах. Тот же фанатизм и бессмысленное буйство на улицах, в дискотеках, на футбольных полях. Кого они больше всего ненавидели? Вот их ответы социологам: «коммунистов», «панков», «иностранцев», «евреев»… Что более всего ценили? «Порядок, как в третьем рейхе», «сильную Германию»…
Из повзрослевших «бритоголовых» образовалась фракция, члены которой уже открыто называли себя неонацистами. Эти — стрижка короткая, «под Адольфа» — отбрасывали все атрибуты «бритоголовых». Вот типичное признание одного из них: «У Адольфа было и хорошее, и плохое. Плохо было то, что бросали евреев в газовые душегубки. Он мог бы выслать их из страны, а если бы они отказались уехать, бросить их в тюрьму. Он хотел править миром. Мне это нравится. Если бы Германия вновь стала сильной, все жили бы лучше».
И наконец, третья группа — «фашисты» (так, по свидетельству профессора Штайнборн, они называли себя сами!). Это политически вполне сформировавшиеся люди. Работают чаще всего конспиративно. В конфискованных у них документах четко провозглашалась целы полная ликвидация социализма в ГДР, а также буржуазной демократии, восстановление военизированного германского рейха в границах 1939 года. Во второй половине 80-х годов «фашисты» из ГДР стали завязывать контакты с неонацистскими организациями Запада. Начиная с 1988 года активно проникали во все общественные организации, в том числе во вновь созданные в ГДР политические партии. Особенно важной частью своей деятельности считали вербовку «политически нейтральных граждан» во время массовых митингов и манифестаций…
Когда рухнула Берлинская стена, «бритоголовые», неонацисты и неофашисты вышли на улицы. Они несли лозунги: «Коммунистов к стенке!», «Иностранцы, вон!», «Германия, Германия!». На границе задержаны сотни молодых людей из ФРГ, намеревавшихся пронести в ГДР регалии «третьего рейха», листовки, брошюрки и предвыборные плакаты Франца Шёнхубера. В декабре 1989-го и сам Шёнхубер вознамерился отправиться в ГДР, дав понять, что цель поездки — создать Республиканскую партию в Восточной Германии по образцу существующей в ФРГ.
Тогда этот план не осуществился. Чтобы наложить запрет на создание Республиканской партии в Восточной Германии, Народной палате ГДР достаточно было ознакомиться с выводами федерального ведомства по охране Конституции ФРГ. Но в действительности собственных резонов для такого решения у нее было гораздо больше.
ЛЕ ПЕН, ИЛИ 429 «Я»
На конверте грампластинки «Песни германской революции, люди и события третьего рейха», выпущенной звукозаписывающей фирмой Жана-Мари Ле Пена в 1965 году, был напечатан портрет человека с усиками, шагающего по лестнице вверх. Рисунок сопровождался выразительным пояснением: «Приход Гитлера и национал-социалистской партии к власти явился итогом мощного демократического движения масс». Французский суд увидел в этом апологетику фашизма и постановил изъять пластинку из продажи — не сам диск с маршами, а только обложку. Двадцать лет спустя, вспоминая тот давнишний процесс, Ле Пен скажет: «Вот если бы Гитлер на моих пластинках спускался с лестницы, тогда бы это никого не задело!»
Политическую жизнь Франции 80-х годов невозможно представить без «феномена Жана-Мари Ле Пена». А феномен этот не объяснить, если не вникнуть в ведущиеся Ле Пеном судебные тяжбы. С кем только не судился лидер партии «Национальный фронт»! Судился в столице и в провинциях, с ассоциациями ветеранов-антифашистов и обществами по борьбе с расизмом и дискриминацией, с телевидением и газетами, с историками и карикатуристами… Он стал «абсолютным судебным чемпионом 80-х годов». Ле Пен выиграл процессы против газет «Матэн», «Монд» и телевидения и проиграл процесс против газеты «Канар аншенэ»… Попробуйте-ка написать о нем «неонацист» — тотчас в суд! Попробуйте-ка назвать его «экс-нацистом» — сразу иск! А в перерывах между судебными процессами, как если бы одну и ту же звуковую дорожку резали на части, передавая ее из газеты в студию, из студии на митинг, лились интервью и речи Ле Пена. Одно из особенно длинных его выступлений по телевидению изучили на компьютерах в институте «Инфометри»: Ле Пен 50 раз употребил слово «страна», 38 раз — «французы», 429 раз — «я»… «Страна, народ, лидер (я) — типичный лексический триптих крайне правых», — лаконично прокомментировал свои выводы институт.
В суд!!!
Однако нет, на сей раз пронесло: ведь «крайне правый» — всего лишь точная формулировка политической позиции, вроде как «место в строю». И это максимум того, на что согласен Ле Пен. Ни на пядь правее!
— Ответчик, господин Пужад, объясните: чем оскорбило вас это слово — «неопужадизм»?
Могучий мужчина с волосами бобриком встает с передней скамьи, подходит к барьерчику и твердо говорит:
— Вам хорошо известно, господин судья, что существует понятие «пужадизм», связанное с моим именем. И не просто с моим именем, но и с моими делами, взглядами, с теми ценностями, которые я защищал и защищаю. А «неопужадизм», употребляемое по отношению к Ле Пену и его партии, звучит для меня оскорбительно, потому что я не разделяю ни дел, ни взглядов, ни так называемых ценностей, которые защищает Ле Пен. Поэтому я счел своим долгом дать публичное разъяснение в газете.
— И вы позволили себе в присутствии журналиста «Матэн» сказать, а журналист воспроизвел ваши слова, цитирую: «…а он сам, имея дело с арабами, только один метод и знал: «Томсон-мыло», ибо их стреляли из винтовок «Томсон», а из трупов варили мыло». Конец цитаты. Скажите, ответчик, имели ли вы в виду, употребляя выражение «Томсон-мыло», персонально господина Жана-Мари Ле Пена?
— Да! — не колеблясь, отвечает Пьер Пужад, и по залу ветерком проносится: «А-ахх!» — Кличка «Томсон-мыло» уже в 50-е годы пристала к Ле Пену, в нашем движении его квалифицировали как «аморального человека».
— Я протестую, господин судья! — вскакивает адвокат истца, потому что сам «Томсон-мыло» на суд не пришел. — Обращаю ваше внимание на то, что понятие «аморальный человек» подразумевает общую оценку личности моего подзащитного, но приводится вне всякой связи с конкретными фактами. Прошу внести в протокол, что «аморальный человек» — состояние неподсудное, но само употребление подобных слов есть еще одно публичное оскорбление!
Вердикт суда: месье Пьер Пужад признается виновным в оскорблении чести и достоинства месье Жана-Мари Ле Пена и приговаривается к уплате 2 тысяч франков в пользу истца, а автор интервью, директор газеты «Матэн» Клод Перд-риель, признается совиновником оскорбления и приговаривается к уплате такой же суммы; кроме того, оба приговариваются к публичному извинению перед истцом…
Это была их последняя дуэль. Она произошла в 1985 году. Но на этот раз Ле Пен был «на коне»: за ним стояло 11 процентов французских избирателей — ровно столько же, сколько тридцать лет назад собрала партия Пужада. Мир между ними продлился тогда всего пол года и закончился дуэлью, но на той первой дуэли «на коне» был Пужад.
Пужадистское движение во Франции взошло в одноча-сье, будто на дрожжах, как всегда и бывает на переломных этапах истории. Тревожно и гулко били колокола в старой колониальной Франции: шла война в Индокитае, явственно потянуло гарью из северных колоний в Африке, налоговый пресс душил крестьян, рабочих, средних буржуа. Книготорговец Пьер Пужад бросил клич создать союз в защиту торговцев и ремесленников, собрав под своими знаменами миллионы сторонников. Куда потянет эту могучую силу — влево, вправо? Пужад понимал, что за ним пошли в основном лавочники, и, составляя списки кандидатов в депутаты парламента, настойчиво искал «настоящих» политиков. Ему порекомендовали студента в зеленом берете парашютиста — колоритная фигура в Латинском квартале! — Жана-Мари Ле Пена. Он взял его на публичный митинг в Бретань. Вот на этом митинге и родился политик Ле Пен. Когда он закончил речь, сравнив Пужада с Жанной д’Арк, восторгу толпы не было предела. Через два месяца Ле Пен оказался депутатом парламента и главным оратором пужадистов. Это было в январе 1956 года.
По собственному признанию, он стал антикоммунистом в шестнадцать лет. Столько было Ле Пену, когда окончилась война. Он любил маршала и не любил генерала: ведь Петен[47] принес Франции мир, в то время как де Голль повел ее на войну с гитлеровцами. И потом, коммунисты в правительстве де Голля! Уже с той поры всякое инакомыслие Ле Пену подозрительно: во всем ему мерещится «коммунизм». Его огромный рост, силу его кулаков хорошо знают левые студенты в Латинском квартале, но уличные драки, перепалки в студенческих кружках быстро наскучили Ле Пену. Он записывается добровольцем на войну во Вьетнам. Поздно! Едва ступив на вьетнамскую землю, узнает о проигранном сражении под Дьен-Бьен-Фу. В тот вечер 8 мая 1954 г., вспоминал Ле Пен, он «плакал от бессилия и злости». Итак, не нюхавший пороху ветеран в лихо заломленном зеленом берете опять появляется в Латинском квартале. Вот в этот-то момент его и рекомендуют Пужаду. В 27 лет с трибуны Национального собрания Ле Пен произносит речи, которые часто квалифицируются как «оскорбительные», «провокационные», «ультранационалистические». Излюбленные темы — Великая Франция, защита колоний, обличение «пораженце