В 1979 году катакомбное существование ГРЕСЕ неожиданно и счастливо закончилось: его идеологу Алену де Бенуа был доверен идеологический раздел «Фигаро-магазин».
«Клуб настенных часов» — второй центр «новых правых» — возник в 1974 году и поначалу объединил политических деятелей, встревоженных слишком заметным проникновением профсоюзов в коридоры власти, их растущим влиянием на правительство. С распадом союза левых сил, их отказом от общей правительственной программы в конце 70-х отошла на задний план и «профсоюзная» тема. «Клуб настенных часов» встревожило наступление «социал-коммунизма» на Францию, выразившееся, по их мнению, в приходе социалистов к власти. Как и в пору основания, клуб объединяет не более 150 членов. Выросло лишь число «сочувствующих». Последнее слово я заключаю в кавычки хотя бы потому, что получить билет «сочувствующего» в «Клуб настенных часов» пустая формальность для любого желающего, лишь бы он платил взносы. Поэтому группу так называемых «сочувствующих» составляли в основном журналисты, за которых эти членские взносы платили их редакции (я сам шесть лет регулярно посещал «Клуб» и получал всю его печатную информацию). Правда, относительно небольшая численность членов клуба компенсируется иным, чем у ГРЕСЕ, весом: это сплошь выпускники Национальной административной школы ОНА), Политехнической школы и Высшей нормальной школы — трех учебных заведений, формирующих правящую элиту Франции. Многие члены клуба входят в центральные органы правых политических партий — Объединения в поддержку республики и Союза в защиту французской демократии, а когда эти партии у власти, немедленно занимают министерские кабинеты. Сам Иван Бло, например, был помощником министра просвещения, входит в центральный комитет ОПР. «Клуб настенных часов» притязает на роль лаборатории правых политических партий, разрабатывая стратегию удержания или захвата власти, в зависимости от того, находятся ли эти партии в оппозиции или входят в правящее большинство. Могу засвидетельствовать, что на иные коллоквиумы с «открытыми дверями» клуб привлекал тысячи людей — влияние его, конечно, намного больше, чем можно судить по списочному составу членов или «сочувствующих».
Наконец, «Фигаро-магазин» — журнал газетного магната Робера Эрсана. Приглашенный им на пост директора журнала писатель Луи Повель раньше редактировал малоизвестный журнал «Планета», пичкавший своих читателей смесью из эзотеризма, оккультных наук и современных научных знаний. В этом духе им была написана (в соавторстве с Ж. Бержье) нашумевшая в начале 60-х годов книга «Утро магов», откуда термин «новое язычество» и его программа через двадцать лет перекочуют в язык «новых правых».
Именно Луи Повель и предоставил идеологический раздел «Фигаро-магазин» Алену де Бенуа, более того, понятие «новые правые» родилось под его пером. «Я был одинок, я обрел сыновей, я стал с ними солидарен», — писал Луи Повель, представляя своих молодых единомышленников читателям журнала.
Итак, три лидера, три течения. Они разные, хотя между ними есть немалое сходство. Они смешались, и все-таки каждое осталось самим собой. В ГРЕСЕ — «интеллектуалы», в «Клубе настенных часов» — «политики», в «Фигаро-магазин» — «оккультисты». Их политическое единство реально и очень точно выражено понятием «новые правые», хотя «политики» из «Клуба настенных часов» решительно его отвергают, предпочитая называть себя «новыми республиканцами». Отцвела уже и первая любовь «интеллектуалов» и «оккультистов», Ален де Бенуа больше не хозяин, а опять только эпизодический автор идеологического раздела «Фигаро-магазин». И все же эти три кирпича (на самом деле их гораздо больше, но это — главные, опорные) крепко схвачены идеологическим цементом.
Невозможно вообразить никого из трех лидеров читающим публичную лекцию в нацистской колонии Мисьонес Посадас — слишком часто и слишком громко они отрекались от прошлого, чтобы пожелать снова встретиться с ним. Однако именно ими переваренные открытия в области биологии, антропологии, новейшие политические концепции, оккультные гипотезы были взяты на вооружение современными ультраправыми.
Лекция //[58]
«Люди генетически неравны, а между тем все монотеистические религии, так называемые демократические общества и тоталитарные режимы внушают им идею равенства. Мы, новые правые, предлагаем вдохновиться великим прошлым языческого человечества».
СТАРЫЕ ПРАВЫЕ УМЕРЛИ. И они заслуживали смерти.
Они умерли, прожив наследство своих привилегий и своей памяти. Они умерли от отсутствия перспективы и воли.
Мы называем правой такую позицию, когда все разнообразие мира и, стало быть, вытекающее из него неравенство людей рассматриваются как Добро, а прогрессирующая однородность, которую вот уже две тысячи лет не устают превозносить и воплощать на деле сторонники уравнительной идеологии, — как Зло… Враг в наших глазах — это не «левые», не «коммунизм», не какая-то там «подрывная деятельность», а именно идеология уравнительности, формулы которой, как религиозные, так и светские, как метафизические, так и претендующие на научность, не перестают процветать уже два тысячелетия подряд. «Идеи 1789 года» были только одним из этапов этой идеологии, а коммунизм и всякая иная подрывная деятельность стали ее закономерным финалом.
ИСТОКИ ЦИВИЛИЗАЦИИ. Начиная примерно с 2500 года до примерно 1600 года до новой эры индоевропейские народы волна за волной затопляли Европу, Иран, Северную Африку. Уже тогда их объединяла известная культурная и религиозная общность. Они избирали своих вождей, которые правили, опираясь на представительные собрання. Гитлер ошибался, думая, что эти народы представляли собой единую, монолитную расу, — напротив, это была раса народов-метисов, которые по своей цивилизаторской миссии и социальной иерархии намного превосходили окружающие их цветные народы. Именно победоносная индоевропейская раса, от которой мы происходим, оказалась наиболее предрасположенной к культурному, техническому, научному развитию и закономерно заняла доминирующее положение в мире. К сожалению, все, чем она одарила мир, теперь в огромной степени повернулось против нее самой. Цветные народы предъявляют нам растущие и все более неумеренные требования. Да и изнутри нашу цивилизацию раздирают конфликты и войны, угрожающие ей гибелью. Позитивная наследственность индоевропейских народов несет на себе печать отрицания, опасного для их будущего, о чем свидетельствует, например, ожесточенная борьба за гегемонию между США и СССР. Индоевропейские народы могут и должны по-новому осмыслить свое будущее. Для этого они в первую очередь должны избавиться от того наследия прошлого, которое нанесло им наибольший урон, — от христианства и от коммунизма, ибо христианство есть не что иное, как древняя форма большевистской идеологии.
ПРОТИВ УРАВНИТЕЛЬНОЙ ИДЕОЛОГИИ. Эгалитаризм проник в европейскую культуру в эпоху кризиса в начале нашей эры. Тогда с помощью иудео-христианства впервые утвердилась идея, что разнообразие мира вторично, и появился миф о «равенстве всех перед Богом». Эта уравнительная антропология с самого начала не могла быть навязана иначе, как теологическим способом. Постепенно и неотвратимо она приобретала все более светский характер. С появлением демократий, а затем идей социализма и коммунизма эгалитаризм был опущен «с небес на землю», жизнь земная стала уподобляться жизни потусторонней.
Поставить эту уравнительную концепцию мира под сомнение представляется сегодня делом фундаментальной важности. Мало лишь оплакать симптомы декаданса. Куда более важно установить его причины, чтобы, устраняя их, добиться долговременных изменений к лучшему.
ИСТОКИ ТОТАЛИТАРИЗМА. Исторически все началось из-за Авраама. Отнюдь не случаен тот факт, что последователи трех монотеистических религий: иудаизма, христианства и ислама — называют себя его сыновьями. «Монотеизм, — говорил еще Ницше, — представляет, возможно, самую большую опасность для человечества». Тоталитаризм родился в тот день, когда утвердилась идея монотеизма и человека принудили подчиниться воле единого, всеведущего и всемогущего бога. Нам необходимо снова услышать громкий смех богов Олимпа. Если выбор стоит между Афинами и Иерусалимом, то наш выбор ясен: мы пойдем молиться на Акрополь.
Приняв христианство в V веке, король франков Xлодвиг открыл дорогу космополитизму и способствовал образованию государства-управителя — теперь это не что иное, как французский филиал транснациональной вселенной, разделенной на зоны американской оккупации.
СОЦИО БИОЛОГИЧЕСКИЙ ЭКСКУРС. Уилсон определяет социобиологию как систематическое изучение биологических факторов социального поведения. Для рядового человека такое определение, пожалуй, несколько туманно. Все живые существа, учит эта теория, спонтанно усваивают поведение, которое помогает им самым оптимальным образом передавать потомству свои лучшие наследственные гены. Таким образом, социобиологию можно определить как «науку об оптимальном воспроизведении человеческого рода и родственных отношениях в ходе эволюции». «Наступило время изъять этику из рук философов и биологизировать ее». Мы, новые правые, говорит Эдвард Уилсон, по сути первыми среди философов заявляли о справедливости такой постановки вопроса.
РАСА. Не среда, не история, а прежде всего раса предопределяет культуру той или иной этнической общности. Сравнительное изучение групп белого и черного населения в США всегда доказывало превосходство первых над вторыми… Равным образом и общественные классы несут на себе печать наследственности, которой объясняются социальные различия между ними. Когда нам бросают обвинение в том, что труды графа де Гобино представляют собою чуть не «уголовный расизм», ну, тогда мы вправе возложить на господина Жан-Жака Руссо ответственность за ГУЛАГ. Мы должны многие свои колебания и идеологические рефлексы наконец заменить ясным пониманием природы вещей. Комментируя мщение Господне над Ме-дианитянами (Числа 31—3), Уилсон не случайно оговаривает, что, хотя подобный геноцид никак нельзя оправдать морально, в то же время с точки зрения социобиологии он вполне объясним. Об этом же пишет и другой социобиолог — У. Д. Гамильтон: «Многие черты нашего поведения, рассматриваемые зачастую как феномены культуры, например расовая дискриминация, имеют глубокие корни в нашем животном прошлом и, весьма вероятно, опираются на генетический фундамент. Легкость и точность, с которой некоторые идеи, например ксенофобия, отпечатываются на матрице человеческой памяти, зависят от результата длительной селекции, которая и выработала именно эту конкретную предрасположенность — ведь в конечном счете селекция есть не что иное, как молекулярная реакция».