оянно Ален де Бенуа: сначала завоевание умов, потом завоевание власти.
В 1983 году, когда идеологическое контрнаступление правых уже привело к поправению общественного мнения, на страницах газеты «Монд» прозвучал вопрос: что же молчат левые интеллектуалы? Кое-кто из них почувствовал себя задетым. Вспыхнула и быстро угасла дискуссия. И вот, когда 80-е ушли в историю, стало очевидно, что, в то время как справа, особенно с правого края, общественное мнение оказалось буквально наэлектризовано новыми, хотя и весьма эклектичными идеями, слева пробежало лишь несколько слабых интеллектуальных разрядов.
Левым просто нечего оказалось положить на весы, куда «новые правые» бросили пудовую гирю.
Но что же в той гире? Стоит внимательно разложить ее на граммы, и мы увидим странную метаморфозу крайне правых: да они, никак, полевели?! Сурово осуждают колониализм, национализм, антисемитизм, тоталитаризм и, конечно, фашизм. Группа Алена де Бенуа при этом дала такую глубокую и содержательную критику язв нынешней западной цивилизации, что левым оказалось нечего ни дополнить, ни возразить.
«Итак, — пишет Ален Ролла, один из самых заметных исследователей правых движений в современной Франции, — «новые правые» произвели почти безответную атаку на труды Жан-Жака Руссо, на идеологию прав человека, на христианскую концепцию вселенной, на общество потребления, на «социалистическое государство-спрут», на «либеральное государство-страж», на культ экологии, противопоставив философии гуманизма ницшеанского человека и античных героев… Как бы осуждая любые формы расизма, они не исключают возможность существования одной его особой разновидности — расизма интеллектуального. Ваше право на ксенофобию оправдывается всего-навсего тем, что вы непохожи на других… И после всего этого «новые правые» еще удивляются обвинениям, что, помогая обновить идеологию нацизма, они играют с огнем, а вместе с отменой христианства подрывают сами основы западной цивилизации».
И действительно, их главный проект, связанный с призывом вернуться в прошлое, повисает в воздухе. Смесь утопии с реальностью, конструктивной критики с идеологическими абстракциями, рационального с иррациональным, осуждение кулачного насилия и тут же — проповедь насилия интеллектуального, все это вместе с трепетным уважением к общественному порядку, государственным институтам, парламенту, конституции и даже Библии, столько раз преданной анафеме, — таков идейный багаж «новых правых», в котором разные политические группы и партии, в том числе праворадикальные, могут выбрать что-то по своему вкусу. Вызывая тени прошлого, «новые правые» пытаются облечь их в плоть будущего — именно это более всего и настораживает.
К счастью, во Франции нашлись новые силы, которые не ушли от спора с ними — ни от научного, ни от идеологического.
В Национальном институте демографических исследований я встретился с заведующим отделом генетики Альбером Жаккаром. Во Франции именно он возглавил борьбу против социобиологни и ее использования «новыми правыми» и ультраправыми, так же как в Америке биологи Стефен Гоулд и Ричард Левонтин. Что заставило этого крупного ученого броситься в политическую борьбу? Его лицо, обрамленное седой бородкой, встречаешь повсюду: в газетах и на телевидении, в движении «Призыв ста»[61] и Национальном комитете по этике, на симпозиумах католиков и коммунистов, на научных коллоквиумах…
— Я не принадлежу ни к какой партии, — тихо говорит он, — и никогда не принадлежал. Я католик, был им и остаюсь, что не мешает мне находить замечательные вещи у Маркса. Всю жизнь я был ученым-затворником, которого, кажется, ничто не могло оторвать от стола. И вот вдруг такая метаморфоза… Знаете, почему она произошла? Сейчас я четырежды дед… Вот с этого все и началось: когда я стал дедом, вдруг мне представилось, что то, о чем кругом говорят, может произойти на самом деле, — я имею в виду ядерный конфликт. Став отцом, я меньше ощущал эту тревогу, став дедом, ощутил ее очень глубоко. Постепенно мне становилось ясно, что дело не только в бомбе, которую однажды может бросить какой-нибудь маньяк. К этому объективно может привести и постепенное нагнетание расистских идей в обществе! Вот почему мало лишь участвовать в антивоенных манифестациях — нужно прежде всего разоблачать идеи, опасные для общественного здоровья. За последние два года[62] я не опубликовал ни одной новой научной статьи, но, знаете, особого сожаления и не испытываю, настолько важной мне кажется сейчас именно эта общественная просветительская работа…
— Да у вас что ни год выходит по книге! — возразил я. — Вот только за два последних года: «Создать человека», «Наследие свободы»…
— Вы их прочли? — спросил он.
— Да. Они со мной и все в закладках.
— Скажите честно, трудно понимается текст?
— Временами… Но ведь это же наука.
— Видите ли, я поставил перед собой задачу донести ее до рядовых читателей. Сейчас мне это кажется важней, чем родить еще несколько научных теорем или формул. Спекуляция «новых правых» на социобиологии меня потрясла. Спорить с ними напрямую — значило бы опуститься до их лженаучного языка. Я предпочитаю обращаться к общественности.
— Итак, на исходе XX века наука все еще продуцирует расистские теории?
— Боюсь, что она и не перестанет этого делать и тем более не переведутся охотники приспосабливать ее открытия для своих идеологических нужд. В 60-х годах американский антрополог Кун заявил, что человеческие расы образовались не одновременно, а последовательно в разных местах Земли, и этот процесс, прошедший пять этапов, привел к образованию пяти рас. Старшей из них объявлялась раса «кавказоидов», к которым Кун отнес и европейские народы, младшей — раса «конгоидов», то есть предков нынешних африканцев. Если возраст первой, по Куну, составлял 250 000 лет, то возраст второй — всего 40 000. Иными словами, уроженцы Африки, по этой теории, оказывались отброшенными в историю на 200 с лишним тысяч лет назад по сравнению с «лучшей» расой современного человечества и только-только выходили из своего «неандертальского возраста»! Ученые тщательно перепроверили систему доказательств Куна и убедились, что он произвольно датировал человеческие останки, найденные на территории Замбии и Кении. В энциклопедии «Британика» эта теория теперь приводится как образец научной недобросовестности.
— Еще в фашистской Германии ученые, называвшие себя расиологами, настаивали на понятии «чистой расы», но дальше мистических толкований продвинуться не смогли. «Кровь», «протоплазма», «земля», «голос предков» и т. д. Ни исчислению, ни проверке все это не поддавалось, вот и пришлось ограничиться описанием чисто внешних признаков расы. Что значит «чистая раса» на языке современной генетики?
— Для генетики «чистая» раса означает «бедная» раса, чей генофонд истощается и ведет ее к вырождению. Мы наблюдаем за одним таким племенем в Индонезии, которое вот уже в течение шести веков обходится без вливания свежих генов со стороны. Племя стало «генетически чистым», а значит, биологически обреченным! Напротив, именно генетическое богатство сулит любой человеческой группе процветание. И если все еще находятся люди, толкующие об «избранных», «чистых» расах, то это попросту неучи. Социобиология так и не смогла обосновать понятие «генетической расы», концепция расы остается понятием исключительно антропологическим.
— Но если генетика не видит биологических границ между расами, почему их констатирует психология? Почему ряд американских психологов, начиная с Артура Йенсена, изобретателя пресловутых «коэффициентов интеллекта», так настойчиво подчеркивают интеллектуальную дистанцию между белым и черным населением США?
— Для генетика понятие «черной» и «белой» рас абсолютно произвольно, ибо он классифицирует людей в зависимости от умения их организма вырабатывать меланин — субстанцию, которая делает их кожу черной. Эта способность организма связана с деятельностью крайне мизерного числа генов, в то время как у человека их десятки тысяч. Короче, генетикам тут попросту не о чем спорить. Что касается американских психологов, они утверждают, что средний «коэффициент интеллекта» у черного населения страны на 15 процентов ниже, чем у белого. Допустим. Но что такое этот самый коэффициент интеллекта, КИ? Средняя цифра, полученная в ходе теста, в лучшем случае свидетельствует о приспособленности человека к определенной культуре, а отнюдь не о его уме как таковом. Тест на КИ — это проверка испытуемого на быстроту ответа, заготовленного испытателем, на его способность к конформизму, к подчинению, в то время как истинная сила ума состоит не в ответах на вопросы, а в умении вопросы ставить, не в умении ответить «да», а в умении ответить «нет». Таким образом, американские психологи констатируют не врожденный «коэффициент интеллекта» своих черных сограждан, а социологическую ситуацию, к которой они действительно приспособлены хуже белых. Вместо того чтобы сделать эту ситуацию равной для обеих групп, упрямо навязывается тезис о врожденном КИ, который к тому же как минимум на 80 процентов будто бы передается по наследству. Но тут уже психологи вступают в область генетики и… увязают в ней. Повальное увлечение тестами в США после резкой общественной критики уменьшилось, однако под разными видами они продолжают процветать. И вот тут-то, как бы в качестве запоздалого подтверждения пользы такого рода тестов, и явилась социобиология.
— В чем ее центральный тезис?
В том, что главным творцом жизни провозглашается не личность, не человек, а ген. В том, что все духовное в человеке — его разум, способность мыслить, совершенствоваться — сводят к чисто биологическим функциям, к деятельности «эгоистичных генов». Задним числом как бы подтверждается и гипотеза о КИ: если интеллект передается по наследству, то деление людей на «элиту» и «быдло» нерушимо, извечно, этому порядку, мол, интуитивно подчинялись поколения предков, а поколениям потомков дан шанс следовать ему сознательно, «научно». Идеальная философия для «новых правых»! Ведь раньше они находили вдохновляющую их модель только в далеком прошлом, у своих мистических предков, и выглядели полными ретроградами, зовущими мир назад. Теперь, опираясь на социобиологию, которая в их представлении идеально связывает прошлое и будущее, они уверяют, что ратуют за вечный, самой природой предустановленный порядок. Социобиология, как наука, имеет право на жизнь в той своей части, которая касается животного мира. Я знаю Уилсона и ценю его как энтомолога. Но механически соединив животный и человеческий миры, Уилсон тем самым превратил человека разумного опять в человека-животное, зачеркнув его способность к самоорганизации. И дал возможность поставить науку на службу идеологии антигуманизма.