Споры вокруг «новых правых» во Франции теперь поутихли. Значит ли это, что идеологическая битва закончена? Альбер Жаккар считает, что есть две причины не складывать оружия. Ведь «новые правые», вчера всего лишь модные философы, сегодня все чаще обнаруживаются в коридорах власти, на ключевых политических и государственных постах. Позади лишь инкубационный период новой идеологии.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Уезжая в 1987 году из Франции после многолетней корреспондентской работы, я удостоился приглашения на обед от имени депутата Национального собрания от Нормандии Пьера Годфруа. Итак, в наших бокалах редчайшее («Депутатское») вино, и Годфруа с чувством говорит:
— За наш общеевропейский дом!
Да простит меня строгий отечественный читатель, тем более что сама формулировка тоста вынуждала меня и здесь, на другой половине Европы, вспомнить про царивший тогда дома запрет, — каюсь, каюсь… Годфруа засмеялся:
— Уверен: когда мы с двух сторон построим общеевропейский дом, то на столе в этом доме будет и вино… — Он достал из папки желтую книжицу и протянул мне. — Я надписал вам свою книгу «Наша европейская родина». Откройте, где закладка; французский историк Луи Рео, на которого я ссылаюсь, утверждал, что в истории Европы было четыре «высоких эпохи универсализации». Вот они: orbis romanus[63] в древние века, ordinatio ad unum[64] в средние века, французская пан-Европа в эпоху Просвещения и Рабочий Интернационал Маркса, Бакунина, Жореса, Ленина. По разным причинам все они не преуспели. Мой тост — за пятую высокую попытку объединить Европу: начатая де Голлем, она сегодня нашла талантливого продолжателя в лице Горбачева.
— Но раз были «высокие эпохи», то, значит, были и «низкие»?
— Конечно! Их было даже больше. В сущности, моя книга — это история европейского эгоизма, не преодоленного до сих пор. Кстати, вы знаете, где находятся ключи от Бастилии?
Я пожал плечами: нет.
— В Америке! Париж послал их в подарок Джорджу Вашингтону. Ему их отвез Томас Пэн, англичанин, создавший проект американского парламентаризма. Дайте-ка книгу на минуту… Вот прочтите: «Однажды по модели Соединенных Штатов Америки будут созданы и Соединенные Штаты Европы. Джордж Вашингтон».
Я поразился: как, идея Соединенных Штатов Европы существовала уже тогда?
— Даже гораздо раньше! Если быть точным, она родилась семь веков тому назад. Мой земляк из Нормандии католический философ Пьер Дюбуа еще в XIII веке выдвинул проект объединенной Европы как конфедерации католического Запада и православного Востока с единым парламентом, на равноправных началах. Но именно равноправия не хотел католический Запад. Вот почему он не пришел на помощь христианской России, истекавшей кровью в борьбе с монгольскими ордами. Потом церковь поддержала проект англо-французской конфедерации, которая была завуалированным планом английской экспансии в Европу. Этот план сорвала Жанна д’Арк, за что клерикалы и сожгли ее на костре. А ровно через двадцать два года, в 1453-м, под ударами турок пал Константинополь, и на том закончилась эпоха ordinatio ad unum. В следующий раз Европу разбудила уже Великая французская революция…
Он предложил мне совершить экскурсию по Национальному собранию: нашего диалога это не прервало. Даже наоборот: статуи, картины, мемориальные таблички на каждом шагу невольно погружали в историю, далекую, но живую.
— Вы спросили про «низкие» эпохи в истории Европы, ну, так загибайте пальцы. Древний Рим, несмотря на свою цивилизаторскую миссию, выступал угнетателем других народов — и потому погиб. Лозунги свободы, которые Наполеон похитил у Великой французской революции, не смогли обмануть большинство европейцев — они разгадали его агрессивные замыслы. В 1815 году Венский конгресс провозгласил Священный Союз монархов Европы. Именно он, Священный Союз, просуществовавший больше ста лет, утопил в крови Парижскую коммуну и первый Рабочий Интернационал Маркса — Бакунина. Гитлер обманул национал-социализмом только Германию и часть Европы — его притязания на мировое владычество не сбылись и сбыться не могли. Вот это и были «низкие» эпохи. Послушайте, я, католик и голлист, должен признать, что наибольшей притягательностью не только в XX веке, но и вообще в истории Европы обладал ленинский интернационализм… И знаете, о чем я порой думаю? Ведь Сталин дискредитировал ленинские идеи социализма и интернационализма, придал им настолько экспансионистский характер, что это в точности напоминает мне то, как церковь в средние века вывернула наизнанку идею христианского братства Пьера Дюбуа.
Мы вошли в святая святых — зал заседаний Национального собрания. В нем было безлюдно и тихо. «Перерыв истории на обед», — пошутил я. «Парламенты любят работать по ночам, — в тон ответил Годфруа. — Про обеды помним, про ужины чаще забываем».
В августе 1954 года в этом зале, быть может, решалась судьба Европы и мира. Оглядываясь на то далекое уже событие, невольно задумываешься: почему первая же послевоенная попытка создать «единую Европу» привела тогдашний политический класс Запада опять к идее кулака? Французскому парламенту первому предстояло высказаться «за» или «против» создания Европейского оборонительного сообщества (ЕОС). «За» означало бы ремилитаризацию Западной Германии, вызов народам, которые, разгромив фашизм, сами еще далеко не залечили ран…
И тут у нормандского фермера Пьера Годфруа возникало немало сомнений, потому что он-то знал, что такое война. Военнопленный в Германии. Побег. Пойман и отправлен в концлагерь строгого режима — неделю везли куда-то на Восток. Разобрался уже на месте: где-то подо Львовом, концлагерь в местечке Городок. Опять совершил побег. Он уже перевалил через Карпаты, когда его настигла погоня… На сей раз упрямого нормандца заслали во «Львовский шталаг» — лагерь для смертников, откуда убежать было невозможно. Но он убежал! И эта третья попытка, наконец, оказалась удачной. В свою деревушку Лест он принес на подошвах ботинок землю всей Европы — украинскую, венгерскую, болгарскую, итальянскую… Написал книгу о пережитом. Она и стала его первым шагом в политику, в которой он уже сделал свой выбор: голлизм.
Вот почему автустовскими вечерами 1954 года фермер Пьер Годфруа с замиранием сердца сидел у приемника, слушая прямые трансляции из Национального собрания.
— Проголосовав против ЕОС, Франция поставила Европу перед новым выбором. Каким? Я это понял много позже, когда предпринял свое второе путешествие по Европе — на сей раз в ее историю. Так вот, вся история Европы, если хотите, это история борьбы двух разновидностей эгоизма: центробежного и центростремительного. Первый я называю «эгоизмом Эллады»: древние греческие государства в роковую минуту умели объединиться против персов, но потом снова дробились и поднимали меч друг на друга. А второй — это «эгоизм Рима»: подмять всех под себя, навязать свою волю, свой миропорядок. Великий Рим нес свободным народам не столько просвещение, сколько идею классового общества, рабства. Сколько раз это повторялось в судьбе Европы в том или другом варианте в самые разные века! Наш континент похож на большой муравейник малых народов, никогда не умевших жить единой семьей. Трагедия европейской болезни — в причудливом переплетении «римского» и «эллинского» эго…
— А может быть, третьего и не дано?
— Ну кто вам сказал? Человечество растет и мудреет. Вы думаете, на пустом месте родилась деголлевская идея Европы от Атлантики до Урала? Да сотни светлейших умов, людей, которых мы почему-то зовем утопистами, думали над этим!
По книжке Пьера Годфруа можно составить внушительный список тех, кто с далеких времен выдвигал идею «объединения Европы». Вот, например, король чехов Йиржи Подебрад. Через десять лет после падения Константинополя он предложил создать христианский европейский союз против турок и одновременно разработал интереснейший проект нового европейского устройства с общим парламентом всех стран. Кто его тогда в Европе поддержал? Всего два государства: Польша и Венгрия.
А французский король Генрих IV задумал европейскую республику из пятнадцати штатов, с политическим советом во главе, куда каждая нация делегировала бы своих избранников.
Томас Пэн, «крестный отец» Соединенных Штатов Америки, вслед за проектом ее конституции взялся разрабатывать проект для Соединенных Штатов Европы, куда включил не только Россию, но даже Турцию.
— Во всех этих проектах, — говорил Пьер Годфруа, — чувствуется влияние трактата Пьера Дюбуа «О возвращении земли обетованной». Но вот парадокс: чем просвещеннее становилось человечество, чем больше накапливало оно индустриальных сил, тем больше удалялось от своей мечты. Особенно в Европе. Капиталистическим странам достало сил, чтобы надолго изолировать вашу революцию в одной стране. Но и вам хватило сил, чтобы разбить самую черную, фашистскую орду. Квиты. Статус-кво. И чем иным была «холодная война», как не попыткой сломать этот статус-кво? В августе 1954 года Европа устами Франции сказала «нет» войне. Парламенты других стран не стали даже голосовать за Европейское оборонительное сообщество: без Франции око не имело смысла. Так впервые за свою историю Европа отбросила «римское эго». Но и жить раздробленно, как эллинские острова, наши страны больше не могли… Вот почему вместо Европейского оборонительного сообщества родилось Европейское экономическое сообщество, что представляло собой, если хотите, половину пути от Атлантики до Урала…
— Ну, а НАТО? — спросил я и спешно добавил: — А Варшавский Договор?
— НАТО — союз атлантический, и кто же, как не де Голль, вывел из его военной структуры Францию, при этом всячески укрепляя ЕЭС? Пожалуй, это было началом нашей европейской перестройки. Помяните мое слово: логика вашей перестройки приведет вас, во-первых, к поиску контактов с ЕЭС, во-вторых, к уменьшению вашего военного присутствия в соседних восточноевропейских странах, что поставит перед новым выбором и наш Атлантический союз…