Между Францией и Боливией по-прежнему не было соглашения о выдаче преступников, и Санчес Салазар начал с того, что добился решения Верховного суда страны о лишении Барбье боливийского гражданства ввиду того, что оно было получено незаконно — на фальшивое имя. В январе 1983 года президент страны вызвал посла ФРГ. Нет, в Западной Германии меньше всего желали бы высылки нацистского преступника именно сейчас. «Надеюсь, — сказал посол Гельмут Хофф президенту, — вы отнесетесь с пониманием к нашей ситуации: в марте начинаются выборы в бундестаг, и правительству Коля это будет весьма некстати».
Боливия выслала Барбье во Французскую Гвиану. Там уже ждал самолет, взявший курс на Лион.
В самолете Барбье дал интервью: он ни в чем не раскаивается, ни в чем не виноват. Он всего-навсего честно выполнял свой «солдатский долг».
Да, слабостей — никаких… Эсэсовская характеристика оставалась в силе и 40 лет спустя.
Я перевернул последнюю страницу «дела Барбье». Напряжение, отразившееся на лице адвоката Кларсфель-да, заставило меня внимательно вчитаться в следующий документ.
«Конфиденциально. Секретно. 7 ноября 1963 г.
Главному комиссару полиции, шефу службы безопасности вооруженных сил Франции в Баден-Оос, ФРГ.
Честь имею сообщить вам, что Федеральное управление по розыску преступников войны в Людвигсбурге недавно навело справки относительно причастности к убийствам евреев во Франции, Польше и Германии бывшего шефа полиции безопасности и СД в Лионе Клауса Барбье, он же Виллмс.
Вот что нам стало известно о нем:
После поражения Германии в 1945 году Барбье немедленно поступил на службу в американскую контрразведку в Мюнхене, которая обеспечила ему прикрытие, как «коммерсанту».
С 1961 или 1962 года местопребыванием Барбье, как установлено, служит Боливия, Ла-Пас, где к нему присоединилась и его жена Регина, урожденная Виллмс.
В Боливии Барбье также обеспечено «коммерческое» прикрытие силами использующих его разведывательных управлений США и ФРГ — ЦРУ и БНД.
Он состоит в постоянной переписке с четырьмя членами своей семьи, проживающими в г. Трее…
Считаю желательным:
— направить настоящий рапорт в военный трибунал Лиона, а также в Главное управление национальной безопасности в Париже;
— сделать запрос в уголовную полицию Главного управления национальной безопасности о сборе всей наличной или доступной информации о преступлениях, совершенных Барбье;
— уведомить Главное управление охраны территории и Службу внешней документации и контрразведки о местопребывании Барбье в Ла-Пасе, где им манипулируют ЦРУ и БНД;
— установить почтовый, а по возможности и телефонный надзор за четырьмя членами семьи Барбъе-Виллмс по трем известным адресам в Треве, так же как за корреспонденцией до востребования на их имя.
Начальник службы армейской безопасности Палатина-Ландау
А. Батто».
— Но это значит… — сказал я.
— Да, — отозвался Кларсфельд глухо. — Меня глубоко ранил этот документ. Я несколько лет даже не хотел предавать его гласности. И только когда Барбье оказался во Франции, решил: французы должны знать.
— Но это значит, что… — опять начал я.
— Это значит, что де Голль, находясь в Ла-Пасе в 1967 году, знал, что Барбье там. И Помпиду, обращаясь к президенту Боливии после того, как мы разоблачили Барбье, тоже знал это — раньше нас. Сожалею, но таковы факты: Франция предпринимала официальные демарши, только когда тайное становилось явным.
Мы замолчали, но думали явно об одном.
— Это документ армейской спецслужбы… — сказал я.
— Хотите сказать, что его могли утаить даже от президента? Возможно, очень возможно. Как это ни плохо, это уже немного лучше… — Он засмеялся и спросил: — А помните? Ведь когда вы пришли сюда в первый раз, нас одолевали несколько другие заботы.
Да, я помнил; об этом напоминала мне и фотография на столе адвоката.
ЗМЕЙ И ЗМЕЕЛОВ
Все это было не так уж давно.
Фотографию сына Кларсфельдов (Арно) — ему и тогда, как теперь, на ней было все те же три годика, — я заметил на столе адвоката еще в мой первый визит к нему. Это было в 1978 году. Париж терроризировала фашистская банда, мстившая за разоблачение обер-штурмбанфюрера СС Иоахима Пайпера. Посреди бела дня взлетел на воздух автомобиль Кларсфельда. В машине, к счастью, никого не оказалось. Точно так же и в тот первый мой приход к нему адвокат положил на стол папку с документами: «Иоахим Пайпер». Я открыл ее. Сверху лежало написанное от руки печатными буквами такое письмо:
«Мадам Беата Кларсфельд, кто убил нашего друга Пайпера? Сначала мы подумали на коммунистов. Но у них не было никакого интереса его убивать, да они для этого и слишком трусливы. Нет-нет, это дело рук вашей дорогой Лиги[16], мадам Кларсфельд. Наша группа действия постановила следующее:
1. Вы немедленно прекращаете преследовать наших друзей, особенно Курта Лишку. Они тоже имеют «право на жизнь».
2. Вашей ноги никогда больше не будет в Германии, отныне въезд в нее вам воспрещен.
3. До 31 декабря вы переведете на счет семьи Пайпера сумму в 300 тысяч западногерманских марок. Если вы откажетесь это сделать… придется тогда семьям Клар-сфельдов и Кунцелей плакать над одной могилой… А мы обещаем не надругаться над этой могилой из уважения к вашей бедной матери, ибо она-то как раз заслуживает называться немкой».
Подпись: «Группа Иоахима Пайпера». И вместо печати — свастика.
Писем с угрозами был уже добрый десяток, и они продолжали поступать.
«Ты прячешься за спиной коммунистов, но это ты и твоя еврейская банда убили немецкого полковника. Месть не промедлит… Убирайтесь в Израиль и оставьте Францию христианам. Шарль Мейнье».
Этот Шарль Мейнье, конечно же, знает, что для Сержа Кларсфельда Франция такая же родина, как для него, а Беата не только немка, но и лютеранка… Незаметным для хозяев движением я повернул фотографию их сына так, чтобы взгляд его был устремлен не на этот страшный ворох угроз, а на окно, залитое, как на картинах импрессионистов, светом летнего парижского дня.
В деле Иоахима Пайпера и поныне — десять с лишним лет спустя — ясности не наступило. Когда жители французской деревни Трев узнали, что поселившийся на их земле нелюдимый немец — он даже не переменил фамилию — это тот самый Пайпер, что был адъютантом Гиммлера, командовал полком в танковой дивизии СС «Адольф Гитлер», сжег в Италии деревню Бовес, расстрелял в Арденнах 71 американского военнопленного, тот самый Пайпер, которого американский военный трибунал приговорил к смертной казни, впоследствии заменив ее пожизненным заключением и выпустив на свободу в 1956 году, в департаменте Верхняя Сона поднялась буря возмущения. В ночь на 14 июля 1976 года (национальный праздник Франции) особняк Пайпера на окраине деревни Трев сгорел, а на пепелище нашли обугленный труп. Две особых приметы Пайпера (золотая зубная коронка и давний перелом ноги) у трупа отсутствовали. Это и дало основание предположить, что нацистский преступник прибегнул к ловкой и жестокой инсценировке. Случайно ли накануне он отослал в Германию семью? Почему два его сторожевых пса были найдены далеко от виллы? Кто тот человек, которого он сразил, прежде чем самому «раствориться в ночи», — случайный прохожий или мститель, отважившийся на индивидуальный акт возмездия? Ответов нет, но Кларсфельд уверяет: «Когда разоблаченные преступники бегут, они способны на все».
Акты вандализма продолжались… У дверей квартиры Кларсфельдов взорвалась бомба. В следующий раз полученную на дом подозрительную посылку адвокат отнес в полицейский участок; на 20 минут остановили движение на улице, предупредили жителей соседних домов; да, в посылке оказалась взрывчатка. После таких сообщений в прессе я звонил ему, чтобы спросить: «Живы, адвокат?» И слышал в ответ бодрый голос: «Живы и продолжаем в том же духе!»
Избрали бы они порознь эту опасную, полную драматического напряжения жизнь? Зная их обоих, думаю, что вряд ли. В какой-то мере они навсегда распределили между собой роли, ибо роль — это, в сущности, характер: Беата в любую минуту готова в огонь и в воду, Серж, скорее, архивный червь, дотошный исследователь. Тем не менее порывистой Беате в огромной степени передалась его способность к внешне флегматичной сосредоточенности, а Сержу от нее — вкус к опасным авантюрам.
Эти двое людей встретились в Париже в 1963 году. Немка Беата Кунцель изучала секретарское дело и французский язык, Серж Кларсфельд служил во всемирно известной фирме. Он признался ей, что в нем, как гвоздь, сидит мысль о неотмщенном отце, которого отправил в Освенцим шеф парижского гестапо эсэсовец Курт Лишка. Дочь скромного берлинского чиновника, выросшая в семье, где ненавидели фашизм, в эту минуту ощутила себя в поле притяжения своей новой, еще неизведанной судьбы…
Впрочем, все это произошло не сразу. Молодая чета еще года два вела вполне благополучную жизнь, как вдруг оба разом лишились работы и перебрались из шестикомнатных апартаментов в дешевую квартирку, перейдя в полном смысле слова на подножный корм — пособие по безработице. Первой покончила с размеренным житьем Беата: в Западной Германии она развернула бурную пропагандистскую кампанию против избрания федеральным канцлером Курта Георга Кизингера. За это ее уволили из Франко-германского агентства по делам молодежи. Тут же и Серж, не задумываясь, бросил свою распрекрасную службу. Сгоряча он решил не платить больше государству налогов, чтобы отложить эти деньги на антифашистскую борьбу. Решение было явно опрометчивое: к тому времени, когда он запишется в коллегию адвокатов Парижа и сумеет открыть собственную контору, родится этот мальчик, чей лучезарный взгляд струится на меня с фотографии на столе, а державный фиск станет удерживать с Кларсфельда ровно половину заработка за недоимки прошлых лет. Как бы там ни было, они освободились от «оков» благополучия и отныне могли посвятить себя «делу жизни».