— Они поверили! Поверили! — заливаясь смехом, затараторили Ося и Изя. — Мы себе на пальто нацепили на пуговицу муляжи. Так у конторских от одного взгляда на них поджилки тряслись.
— Это факт, — подтвердил товарищ Володя и продолжил рассказ. — Телефонный провод на тот свет. Директору банка в пузо маузер: веди в хранилище. Ну он и открыл стальную дверь. Эту дверь никакая трайножка не взяла бы. И стены такой толщины, что не проломить. Нам открыли, внутри два кассира. Даже не слышали, что в банке крик стоит. Очень удивились, что их грабить пришли. А дальше дело техники: стали деньги паковать. Все в пачках по десять тысяч каждая. Пятисотенных и тысячных кредитных билетов не было.
— Это отлично. Значит, номера купюр не переписаны.
— По карманам пришлось часть рассовать.
… Из этих карманов повытащили огромную сумму, целых 300 тысяч, когда добрались до конспиративной дачи в Подмосковном Томилино. В районе Лефортово оставили сани. Пешкадралом до Сортировочной, смешавшись с толпой железнодорожников. Пригородный поезд, и вот мы в дачном поселке. Среди прятавшихся в сосновом бору десятка низких дач нам выпал дом за невысоким частоколом, с резными коньками и приметной верандой — вся из разноцветного стекла. Внутри пусто, все вывезено в Москву хозяевами после дачного сезона. Но две печки есть — жить можно. И награбленное посчитать. Валили деньги прямо на пол.
Куча росла на глазах. Подбили бабки — 875 тысяч, как с куста! Немного до миллиона не дотянули. У всех — даже у меня — сперло дыхание от такого богатства. Одно дело услышать от Володи «в районе миллиона», и совсем другое увидеть вживую. Он сразу принялся делить награбленное.
Отсчитал долю Пузана. 45 тысяч, чтобы не мелочиться.
— Саша, завтра отвезешь деньги ворам. Ни к чему с ними ссориться.
Беленцов кивнул и отвернулся. У него не было сил смотреть на такую груду презренного злата.
— Товарищ Солдат, забирай свои 207500.
— Давай ровным счетом 205. Две с половиной в общий котел на покрытие расходов.
Володя спорить не стал. Продолжил дележку, проговаривая вслух, для кого и сколько он выделит:
— Товарищу Медведю — 100 тысяч рублей; московской оппозиции — 200 тысяч[3]; северо-западному комитету, на крестьянское дело — 20 тысяч рублей; санкт-петербургской организации эсеров — 20 тысяч; на освобождение каторжан — 10 тысяч; железнодорожному союзу — 3 тысячи; крестьянскому союзу — 2 тысячи. На остаток купим лавки, слесарную и столярную мастерские. Так и деньги спрячем, и прикрытие обеспечим для складов с оружием, и бомбы сможем там делать. А еще я хочу автомобиль купить с никелированным капотом и на нем нападения совершать на городовых. Борьба не закончилась. Мы придадим ей новый импульс.
Ну, не дурак, а? Ёксель-моксель в Растудыково! На авто в твоем возрасте нужно девок катать, а не на полицаев охотиться. У тебя настоящая гора денег. Живи и радуйся. Свали за границу и наслаждайся. Курорты, барышни в белом, кельнеры с коктейлями… А он все о стрельбе да нападениях. И кого собрался убивать? Городовых, многие из которых из старослужащих солдат, с боевыми наградами на груди⁈ К чему все это? Кому от этого станет лучше? Кто прокормит осиротевшие семьи?
Утром я попытался его образумить. Хоть капельку.
— Нужно на дно залечь, Володя, и не отсвечивать.
Куда там!
— Товарищ Саша едет в Зарядье! — сказал, как отрезал.
— Можно мне с ним? — дернул меня Ося. — Тетку проведаю и присмотрю за студентом.
— Правильно! — поддержал его Володя. — Деньги немалые повезут. Вдвоем сподручнее.
Вдвоем так вдвоём.
— У Пузана забери мой паспорт, — попросил Осю и пошел с ребятами на станцию. Проводить и газет прикупить свежих. Очень мне было интересно почитать, что пишут про вчерашний налет.
Акулы пера меня не разочаровали. Первым делом прочел объявление от Совета и Правления московского Купеческого общества взаимного кредита.
'Вчера 7 марта в 6 часу вечера, вооруженная шайка злоумышленников, именовавшая себя революционерами, ворвавшись в помещение общества, похитила из еще не запертой кассы наличными деньгами в размере 875 339 рублей. Все остальные ценности, как-то: процентные и дивидендные бумаги, векселя, переводы, купоны и проч. находятся в целости.
Свидетельствуя, что означенная покража не может оказать влияния на прочность учреждения и что, текущие операции будут производиться безостановочно, Совет и Правление сим заявляют, что ими приняты самые энергичные меры к розыску похищенного'.
В других газетах писали разную чушь. «По слухам полиция напала на след ограбивших вчера общество взаимного кредита и одного задержала. Существует предположение, что под именем революционеров грабеж совершила шайка известных варшавских воров». Эту утку запустили, как договаривались, люди Пузана. Вот и попал в газеты выгодный нам слушок. Все дружно поржали, его прочитав.
Не меньший смех вызвало объяснение поведения зеваки, из-за которого я так вчера напрягся. В газете сообщалось: «Интересную подробность передают по поводу одного очевидца ограбления, наблюдавшего с улицы. Этот очевидец — артельщик волжско-камского банка. Проходя по улице, он увидел, что в окнах банка общества взаимного кредита служащие стоят с поднятыми руками, постоял, посмотрел, решил „Должно, присягу принимают“, и пошел дальше».
— Ага! Присягнули кассиры делу революции, — заржали налетчики.
Эта смешливость преследовала всех до вечера. Какая-то нервическая: любая мелочь вызывала приступ всеобщего ржача. Отходняк, одним словом.
Как оказалось, раненько мы расслабились. Когда косые от закатного солнца тени сосен легли на ноздреватый снег, и я, и Володя всерьез всполошились.
— Ребятам пора бы уже вернуться, — признался он, закончив чистить свой маузер.
— И я того же мнения. Какие мысли на этот счет?
— Все что угодно могло случиться. Но стоит предполагать худшее. Если их захватила полиция, для нас счет идет на минуты. Нужно отсюда срочно уходить.
— Есть куда?
— Есть! Вторую нору нам приготовил как резервную. В Малаховке.
— Кого-то тут нужно оставить. Как связного. Вдруг все же ребята вернутся.
— Опасно.
— Могу я сам. В доме сидеть не буду. Где-нибудь в сторонке укроюсь. Если до утра ребята не появятся, переберусь в Малаховку. Расскажешь, как вас там найти?
Мы стояли на холодной веранде и рассеянно разглядывали затейливую игру цветных зайчиков на полу. Красные, желтые, зеленые светлячки, как живые, прыгали по дощатому полу. Но нам было не до любований. Смотрели безучастно, погруженные в свои невеселые мысли.
— Хозяева! Есть кто дома живой? — раздался бодрый голос у калитки.
Володя дернулся и крепко сжал рукоять своего маузера. И у меня браунинг тут же материализовался в руке.
— Это кто? — шёпотом спросил меня подпольщик.
— Это тот, кому здесь точно не место. Чье появление мне недвусмысленно подсказало: у нас серьезные проблемы, — объяснил я, разглядев лицо гостя.
— Знаешь его?
— Знаю. Никола Мокрый из Печатников. Посланец от зарядьевской «золотой роты».
— Что он тут позабыл? — Володя с перекошенным лицом навел маузер на торчавшую над калиткой голову.
— Не спеши стрелять. Сейчас все узнаем. Но мне ясно одно: приплыли тапочки к дивану.
[1] Трайножка — «небольшой стальной инструмент о трех палочках на шарнирах с „птичкою“ на конце, употребляемый „кассирами“ для взлома несгораемых шкапов и ящиков. „Птичка“ представляет собою два острия в виде орлиного клюва, причём три палочки отделяются от клюва зубчатым колесом, передающим движение палочек птичке. В шкафу сверлят небольшое отверстие, чтобы птичке было за что уцепиться, приводят в движение палочки, и из-под птички начинают лететь во все стороны опилки металла, из которого сделана касса. Птичка режет бесшумно, с легким шорохом, как ножницы режут толстый картон. С помощью хорошей „трайножки“ можно в короткое время вскрыть любую кассу так же легко, как открыть ключом коробку с сардинками» (см. В. Ф. Трахтенберг «Блатная музыка»)
[2] Куклим — преступник, живущий по подложному паспорту. «Кассир» — специалист по сейфам.
[3] Московская оппозиция — часть отколовшейся в 1905 г. партии эсеров, выступавшей за более решительные действия; в 1906 г. вошла в состав группы эсеров-максималистов.
Глава 17Говорила мама: не водись с ворами
— Вах! Какие люди да без конвоя! — я шел к калитке, пряча браунинг за спиной.
— Привет, Солдат! Ты-то мне и нужен.
— Заходи!
— Не, я так постою. Малява тебе от Пузана.
— Записка или на словах?
— На словах. Пузан поручил мне объявить предъяву: мотю не занесли, с вас штраф. В двойном размере теперь отдать придется.
— Что значит «не занесли»? К вам люди с утра поехали, — рыкнул я злобно. — Студент и Ося.
— Ты меня, Солдат, на горло не бери. Приехал в Зарядье один Ося. Без студента. И не к нам, а к тетке. Мы его на обратном пути перехватили и маненько поспрашали.
— И где он сейчас?
— Ося? У нас остался. Чтоб кто-то из вас побыстрее в гости к Пузану пришел. Можешь один. Можешь с Володей. С последним лучше, но и ты сгодишься. Или он без тебя. И чтоб сопровождающих не было больше трех. Так Пузан просил передать. Я бы посоветовал поторопиться. Осе лепила не помешал бы.
— Не юродствуй мне тут: башку снесу! — рассвирепел я, сразу поняв: из Оси выбили наш адрес. Парня наверняка пытали. И его нужно срочно спасать.
Никола отпрянул от калитки, когда я сунул ему в лицо браунинг.
— Спокойно, спокойно! Я просто гонец.
— За базаром следи! Где встреча? Когда?
Посланец от воров испуганно вымолвил:
— Завтра с утра пораньше, после восхода. Знаешь недостроенный Дом-корабль?
— Знаю.
— Поднимешься в левое крыло на третий этаж. Между галдарейками мостик. Положишь сумку с деньгами на его середину. Если все честь по чести, получишь и своего Осю, и свой паспорт, когда бабки пересчитаем.
— Понятно, — буркнул я хмуро.