Поэтому мне кажется особенно трепетным и пронзительным то обстоятельство, что съемки нашего фильма, который мы с Наташей придумали, осуществили, которому мы отдали столько сил, столько душевного трепета, столько восторгов, упоений, начались именно с этой канатки и с подъема на ту самую гору, где раньше стоял киношный Зевс. От Зевса остался гигантский постамент, на котором ничего нет теперь. В постаменте, естественно, находился ресторан. Он там и находится до сих пор. Зевс пропал, а ресторан остался.
Мы сняли эпизод, где один из героев фильма по имени Джейк Янг (его играет наш друг Яков Петренко) поднимается на эту точку над Ялтой. Мы еще не знали тогда, а может быть, уже ощущали, что в тот день начался совершенно новый, отдельный период нашей жизни, который длился вплоть до поздней осени 2014 года. Период крайне эйфорический, но закончился он для меня катастрофически, о чем я в свое время расскажу.
О фильме «Гипноз» я писал, что он является запечатлением эксперимента. В случае фильма «Звук» эксперимент был вынесен в сферу производства. Мы делали вроде бы классический фильм, приключенческий, но таким способом, как никто в наше время не делает и, кажется, никто никогда не делал. Здесь вся беспрецедентность, вся экспериментальность содержалась в методе изготовления фильма, методе съемок. Например (хотя мы довольно подробно продумали сюжет фильма), мы решили, что не будем писать сценарий даже в виде каких-то пусть смутно очерчивающих действие записок. Вся интрига, весь сюжет – всё это должно было оставаться в наших головах, пока фильм не будет готов. Только когда фильм уже был совершенно готов – только тогда я написал текст, который одновременно является самостоятельным литературным произведением, рассказом. И в то же время это сценарий, написанный post factum, или нечто, заменяющее сценарий. И это закадровый текст, который в фильме звучит. Речь идет о рассказе «Звук», который не так давно был опубликован в составе книги «Предатель ада».
В целом это был невероятный всплеск всех жизненных сил, ориентированный на создание фантомной реальности, параллельного мира, а именно кинофильма, который придумалось снять абсолютно экспериментальным способом. Всё, что мы делали, всё то, как мы это делали, как именно мы снимали этот фильм – было частью эксперимента. Сам этот фильм, огромный объем съемок, материала, который был отснят и частично смонтирован нами, все переживания, которые были испытаны нами во время съемок, во время бесконечных просмотров отснятых эпизодов, во время монтажа, перемонтажа, во время бесконечных обсуждений, как дальше надо развивать съемки, во время странствий, которые предпринимались с целью дальнейших съемок, – всё это составляет отдельный, ни на что не похожий остров в океане моей жизни, остров, который обладает какой-то своей запредельной, двоящейся аурой.
Мы жили не только своей жизнью в этот период. Два с половиной года мы жили двойной жизнью. Мы жили жизнью Паши и Наташи и одновременно жизнью двух персонажей по имени Джейн Марпл-младшая и Морис Сэгам. Героиня этого фильма – юная англичанка. Неизвестно, как ее на самом деле зовут, но она предпочитает называть себя Джейн Марпл-младшая. Она утверждает, что является внучкой знаменитой старушки, которую придумала Агата Кристи, старушки по имени Джейн Марпл, известной своей проницательностью, острым умом, наблюдательностью и дедуктивными способностями. Она славится своей старушечьей склонностью к разгадыванию преступлений, распутыванию самых запутанных историй криминального характера. В отличие от этой старушки прекрасная юная Джейн не наделена подобного рода талантами. Но у нее имеются другие таланты: своего рода телепатические, мистические дарования, способность чувствовать мысли и намерения других людей, а также способность влиять на других людей, совершенно незнакомых, таким образом, что они вдруг без принуждения делятся с ней своими тайнами и секретами. Эта героиня проходит в течение своего кинопутешествия сквозь самые разные приключения, сквозь бесчисленные гибели людей, с которыми она встречается в попытке разузнать кое-что о некоем тайном научном эксперименте, который связан со звуком. Этот звук – явно результат деятельности загадочных научных структур, он обладает возможностью внушать людям подспудное незаметное безумие. Люди сходят с ума, но этого никто не замечает, а если и замечает, то далеко не сразу.
Кадры из фильма ПП и Наташи Норд «Звук Солнца» (2016)
Горькая ирония заключена в том, что в результате я сам стал незаметно для самого себя сходить с ума. В какой-то момент уже нельзя было этого не заметить. Всё закончилось очень печально. Весь этот головокружительный период, все эти съемки – всё это закончилось в странном и угрюмом городе Белграде, в стране Сербии. Закончилось очень мучительным и опасным для меня эпизодом, в ходе которого я оказался в клинике для душевнобольных доктора Воробьева. Есть такая клиника в городе Белграде. Я расскажу о том, как это произошло, но пока что мы находимся в начале головокружительного периода, в начале съемок фильма.
После съемок на старой канатке последовали волнующие ночные съемки в Симеизе, во время празднования Пасхи. Весь поселок был наполнен густым туманом с острым и упоительным запахом моря. Крестный ход двигался сквозь непрозрачный туман: люди с хоругвями, люди с горящими свечками в руках – все превращались в таинственных и возвышенных призраков. Потом мы продолжили съемку в моей небольшой квартирке, фантасмагорической квартирке, которая находится в старинном доме, на бывшей вилле «Эльвира». Этот дом был построен моим любимым архитектором Красновым. В начале двадцатого века Краснов был одно время главным архитектором императорского двора при последнем царе Николае II. Он строил и императорский дворец в Ливадии. Краснов построил в Крыму множество романтических вилл в разных стилях. «Эльвира» строилась как гостиница для холостяков – двухэтажная вилла, внутренняя планировка чисто отельная, поэтому моя квартирка напоминает гостиничный номер. Это одна комнатка, куда входишь сразу из коридора, нет прихожей, ты сразу, как в отеле, попадаешь в комнату. Зато есть вид на море и есть ванная, где стоит бронзовая на львиных лапах ванна и есть маленькое окошко в ванной, в которое тоже видно море. Крошечная квартирка, но очень романтическая, в немного рассыпающемся старинном доме, у которого постоянно разваливается то крыша, то еще что-нибудь. Там живет много интересных персонажей.
В какой-то момент мы эту квартиру с Наташей полностью обставили с ялтинской барахолки. Приметили там одного очень необычного узбека с гигантским шрамом через все лицо, который торгует антикварными штучками. Он привозит из Голландии и Германии многоразличные шифоньеры, ширмы, готические кресла, сервизы, хрустальные графины, столики, светильники в форме русалок, рыцарей, гномов и пастушек.
У меня давно была мечта полностью заполнить квартиру всякими безделушками, абсолютно ненужными объектами, фетишами, статуэтками, в стиле «квартира давно исчезнувшей бабушки». Именно в этом стиле была обставлена эта квартирка. По интернету был куплен старинный шкаф, наполовину развалившийся, с гранеными витражными створками, стеклянными дверцами. В этом шкафу нет ни одной книжки, все его полки, все его ящики заполнены разными штучками, разными фигурками, безделушками, стекляшками, стеклянными пирамидками, фарфоровыми лыжницами, девочками в плиссированных юбочках, танцующими на поверхности льда.
Там снималась сцена «Пасхальная ночь в весеннем тумане». Наташа с горящей свечой в руке в темной квартире открывает этот шкафчик и осматривает по очереди все кристаллы, все фигурки, все безделушки, высвечивая каждую из них светом свечи. Затем съемки продлились в самых разных городах: Киеве, Москве, Петербурге, Берлине, Париже. В конечном счете мы добрались до юга Франции, до так называемого Города голых. Это место, которое называется Кап д’Агд, недалеко от Арля, где в летние месяцы действует курорт, на котором все тусуются голышом. Там мы намеревались снять довольно важные эпизоды фильма. Мы много там сняли, но всего, что планировалось, снять не удалось. Потом мы доснимали это в Крыму.
Это был очень необычный и интересный опыт попадания в странный жаркий город, где все абсолютно голые. В первое время мы испытали депрессивный антиприход, шквал какой-то тоски, дикого разочарования, потому что мы ожидали нечто совершенно другое увидеть в этом городе. Мы думали, что это веселый, беспечный, наполненный атмосферой любви и свободы город, наполненный молодежью, где все тусуются голые, предаются любовным играм и танцам. Оказалось, что наши представления были крайне наивными и наполненными щенячьим доверием к бытию. На самом деле это город предельно меланхоличный. Подобного рода местечки описывал своим тошнотворно мизантропским языком Мишель Уэльбек, он прославился подобного рода описаниями. Мы не принадлежали к числу мизантропов и не принадлежим к ним, поэтому мы не собирались в нашем фильме передавать атмосферу этого курорта, такого, каков он есть. Мы стремились совсем к другому – к превращению реальности в другую реальность, к ее алхимической трансформации. Весь наш фильм, наш кинематографический эксперимент сводился к такого рода магии трансформации. Берешь одну реальность и делаешь из нее совершенно другую. Это не только не документальный фильм, это, скорее, антидокументальный фильм. Если может существовать такой жанр, как антидокументальное кино, то это именно оно.
Мы находились не столько на границе между искусством и жизнью, сколько в некой системе шлюзов и каскадов, в перегонном аппарате, который вырабатывал эликсир измененной реальности. Это было упоительно и очень странно, очень запредельно. Даже и визуально наш фильм призван был отличаться с самого начала от повседневной реальности, прежде всего тем, что это фильм черно-белый. Почти черно-белый. Это очень важный момент. Эстетика аскетическая, но тщательно продуманная.
Система редактуры реальности, ее цензуры, занимала нас бесконечно. Масса деталей входит в зону твоего опыта, когда ты начинаешь снимать подобного рода фильм. Я руководствовался принципом, что в кадре не должно быть ничего лишнего и случайного ни на секунду. Каждая вещь, каждый предмет, каждый человек, каждое выражение лица не случайно и проходит через систему очень жестких фильтраций, отсеиваний, редактур, цензур.