Ее детские серьезные губы по-прежнему оставались сомкнутыми, неулыбчивыми, но какой-то смешливый девичий голос у него в мозгу спрашивал его на чужом, но понятном ему языке:
– А всё же, вы любите меня или мои пуговицы?
И другой голос, мужской, в котором он с трудом узнавал свой собственный (ибо наяву он никогда еще не пропитывался столь брызжущим неземным весельем), отвечал ей:
– Конечно пуговицы, дорогая.
Космист проснулся через несколько часов и сразу вспомнил, что обещал приехать в Обсерваторию. Туда он и направился, не переодевшись и не побрившись, что, безусловно, показалось бы тревожным симптомом проницательному психиатру, ибо, как правило, Космист соблюдал чрезвычайную аккуратность.
Хакир Амальдаун уже ждал его в псевдоготическом кабинете, в небольшом стрельчатом домике, примыкавшем к Главной Обсерватории. Никогда прежде Космист не удостаивался приглашения в этот кабинет. Здесь было пустынно, просторно – особых украшений не было, если не считать бронзового кальяна на восточном столике, да еще одна картина на стене (Космисту показалось, что это старинное полотно, написанное кем-то из мастеров раннего барокко). Письменный стол с несколькими лампами и два белых вращающихся кресла, в одном из которых сидел пигмей или бушмен с черными глазами. Амальдаун был одет так же, как любил одеваться Эксгибиционист: узкий, модный темно-синий костюм и такого же цвета рубашка. Одежда, надо полагать, предназначалась для состоятельного мальчика лет одиннадцати.
– Садитесь, – сказал черноглазый пигмей, обойдясь без рукопожатия. – Нам предстоит долгий разговор. Как в романах Достоевского.
Космист не читал Достоевского и не знал, что в его романах присутствуют долгие разговоры.
– Вы, наверное, спрашиваете себя, какого рода интерес мог преследовать во вчерашнем заведении такой человек, как я? Сладострастие или наука? Отвечу: и то и другое. Со сладострастием всё понятно, а вот при чем тут наука? Видите ли, я склонен рассматривать оргиастические сообщества как эскиз, как предварительный набросок возможного и, скорее всего, очень далекого будущего. Недавно я участвовал в одной весьма представительной конференции, посвященной ускоряющемуся росту человеческой популяции на планете Земля. Проблемы перенаселения, демографические вспышки, контроль за рождаемостью – обсуждался именно этот круг вопросов. Присутствовали экологи, социологи, антропологи, политики, врачи. В последнее время к такого рода дискуссиям нередко привлекают и нашего брата космиста. Естественно, чтобы обсудить перспективы возможных решений проблем перенаселения с помощью будущей колонизации других планет. Марса, например. Вы знакомы с моей книгой о Марсе? Сам я считаю эту работу устаревшей, но профаны обожают этот ранний текст. Поэтому они меня туда и пригласили. Я не люблю обманывать ожидания. Я говорил, конечно же, о Марсе. Но думал я не о Марсе.
Амальдаун сделал долгую паузу, в течение которой неподвижным оставался его взгляд, устремленный в лицо Космиста.
Наконец Амальдаун снова заговорил. Голос его сделался еще более тяжелым и вязким.
– Несмотря на все возможные предупреждения об ужасах, которые приносит с собой перенаселение Земли, человечество продолжает упорно размножаться и одновременно беспощадно издеваться над биосферой, уничтожая ее. Всем известно, что человек ломает, портит и убивает роскошный подарок, который ему почему-то преподнесли. Так испорченный ребенок терзает нежное и драгоценное животное, которое родители подарили ему, полагая, что очарование этого животного сможет пробудить любовь в невзрослом сердце ребенка. Откуда же у человечества, в целом отнюдь не избалованного, замашки извращенного чада богачей?
Приходится предположить следующее: оголтелое размножение и убийство биосферы не изъян человеческой программы, а ее основное содержание. Возможно, человечество запрограммировано на слияние в единое существо, наподобие мха или плесени. Это существо должно объять земной шар: сомкнувшаяся антропосфера, цельная, слившаяся в единую живую ткань нового существа, должна заменить собой биосферу Земли.
В этом случае человечество освоило окружающий Землю участок космоса лишь для того, чтобы постепенно вынести вовне все элементы техносферы. Представьте себе, коллега: не только все растения и животные, но и все гаджеты постепенно устраняются с поверхности нашей планеты. Эта поверхность отдана исключительно людям, и они заполняют ее всё более тесно, пока их тела не прижимаются вплотную друг к другу, превращаясь в молекулярную структуру нового сферического существа. Выясняется, что все века человечества были веками предрождения Единого Антропоса. Действительно, мифы многих племен говорят, что некогда все люди были единым существом – гигантом, который затем распался на микроэлементы. Древние индусы называли его Пуруша, древние китайцы – Пань-Гу, древние евреи предпочитали имя Адам Кадмон. Мы же назовем его Антропосом. Кто знает, возможно, в течение миллионов лет это гигантское изначальное тело упорно воссоздает себя, восстанавливая свою целостность?
Представьте себе земной шар, вся поверхность которого покрыта плотно сомкнувшейся массой живых тел, – в том будущем людям уже не нужны будут дома, приборы и одежда: голые, неразрывно спаянные друг с другом… Их сплетет воедино новая система жизнедеятельности, система новых внутренних органов совокупного существа, а поскольку дыхание будет одно на всех, слой мохоподобного Антропоса покроет собой не только все участки суши, но и дно океана, донные ландшафты всех водоемов. Техносфера, работающая на орбитах Земли и контролируемая совокупным сознанием Антропоса, будет регулировать температуру, идеальную для различных телесных зон сферического гиганта. Что же касается питания, то Пуруша, скорее всего, будет, как растительный организм, питаться светом, соками земли и водой. Мужские и женские клетки-существа будут расположены в нем, как черные и белые квадраты на шахматной доске, и все элементы станут пребывать в постоянном совокуплении. Тело Пуруши сделается вечной оргией, распространяющей в космос сигналы своего наслаждения. Во всяком случае, такова будет ситуация в «эрогенных зонах» этого тела. Скорее всего, эти зоны составят не менее восьмидесяти процентов поверхности сферы, остальные двадцать процентов будут отданы дрейфующим зонам сна. В начале еще сохранятся смерть и рождение в форме отмирания старых клеток и рождения новых, но по мере прогрессирующей адаптации Антропоса к телу Земли ему, возможно, удастся достичь устойчивого бессмертия и вечной молодости всех своих клеток-существ.
Не таков ли будет тот рай, к которому, несмотря на одолевающие кошмары, всё же медленно пробирается человечество? И не такова ли будет вновь обретенная райская нагота?
Космист сидел в своем кресле столь же неподвижно, как и крошечный лектор. Они словно стали двумя истуканчиками: один говорящий, другой молчаливый. Молчаливый истукан гадал, не шутит ли его научный руководитель, а если шутит, то зачем существует в мире такой непроницаемый и громоздкий юмор.
– За что вы меня так ненавидите? – неожиданно для себя спросил Космист. Амальдаун слегка откинулся на спинку кресла и впервые полуприкрыл свои огромные черные глаза.
– Я ненавижу вас? Quatsch! Каким образом у вас родилась эта мысль? Сегодня на рассвете вы, полагаю, испытали истинное сексуальное наслаждение. Шестнадцать продолговатых блондинок, которые сражались за меня на шахматном поле, – они все мои любовницы. Я подослал к вам лучшую из них. Не знаю ее настоящего имени, но она англичанка и предпочитает называть себя Элис Миррор, а всё потому, что обожает сказку об Алисе. Ну вообще-то все зовут ее Элси. Меня она величает в постели Синей Гусеницей. Забавно, не так ли? Вы, кстати, ей понравились. Она заявила, что хочет встречаться с вами время от времени. Не желаете покурить кальян? – Амальдаун сделал приглашающий жест в сторону кальянного столика.
– Чем я заслужил эти благодеяния? Я так давно работаю под вашим началом, но всегда чувствовал себя пустым местом в ваших глазах.
– Я ценю своих сотрудников, – ответил Амальдаун мрачно. – Сейчас вам нужна моя помощь, и я стараюсь вам ее оказать. Два дня назад Ирма Гуттенталь показала мне фрагмент любительского фильма, в котором вы усмотрели нечто необычное. Я давно дружу с Ирмой, неплохо знаю и ее супруга. Он – шизофреник, помешанный на внеземных цивилизациях. Она – неуравновешенная нимфоманка голубых кровей. Клуб «Арчимбольдо» существует на финансовые пожертвования ее отца. Этот богач создал, видите ли, сексуальный оазис, мир придворных игр для своей царственной дочурки, и мы все ему благодарны за это, только вот оказывают ли эти игры должное стабилизирующее воздействие на психику Королевы Берлина? Надеюсь, оказывают. В любом случае вам не стоило вовлекать эту супружескую пару в мир ваших глубоко личных переживаний. Ваше долгое воздержание от земных радостей сыграло с вами злую шутку. Вам захотелось радостей неземных. Вы влюбились – то ли в ангела, то ли в инопланетянку. Всё это продукт вашего воображения, которое слегка вышло из-под контроля. Сделайте над собой усилие и забудьте об этом. Нас ожидает много интересной работы – слишком много работы для того, чтобы вы могли позволить себе такую роскошь, как психическое заболевание.
Амальдаун встал, видимо, намекая на то, что аудиенция закончена, но Космист продолжал сидеть во вращающемся кресле.
– Что это за знак у вас на запястье? Знак Сатурна? – спросил он (он никогда бы не предположил, что сможет задать такой дерзкий вопрос великому Амальдауну).
– Сатурн? Каждая профессия порождает свои профессиональные болезни. Мы с вами иногда заглядываем слишком далеко, а правда лежит у нас под ногами. Я родился в городе, разделенном Стеной. Этот разделенный город находился в разделенной стране. В какой-то момент мы, интеллектуалы этой страны, живущие по разные стороны Стены, осознали эту разделенность как благо, как импульс, как миссию. Мы создали небольшое тайное общество, если угодно. Братство Стены. Это – зн