Это венчание стало началом их Грандиозной Экспедиции: взявшись за руки, они прошли насквозь мириады черных дыр, чтобы в конце концов обрести Заснеженный Дворец в эпицентре единственной Белой Дыры, где антиматерия, антивремя, антипространство вывернулись наизнанку и превратились в Чистый Свет, никого не опаляющий и не ослепляющий даже самое дерзкое око…
– Совсем забыл о нашей встрече, – сказал Моше Цоллер, чье огромное тело было обмотано полотенцем. За его спиной кутался в шелковое кимоно виртуозный рисовальщик комиксов, которому не стукнуло еще, наверное, семнадцати лет. Личико Белого Лисенка освещалось радостной хитринкой. На ткани его кимоно белые цапли пожирали белых жаб среди белого снега.
– Мне нужен Алеф, – сказал Космист. – Точнее, мне нужны два Алефа: для меня и для моей подруги Элси.
Моше подошел к шкафу, достал с полки некую книгу и вытряхнул из нее на поверхность стеклянного стола несколько бумажных квадратиков с одинаковыми еврейскими буквами. Два квадратика он подвинул в сторону Космиста.
– Сто евро, – бесстрастно произнесли пухлые губы гигантского подростка.
Космист протянул ему зеленоватую ассигнацию.
– Что ты ищешь? – вдруг спросил Цоллер. Космист поднял на него заплаканные глаза.
– Я ищу выход, – ответил он после некоторой паузы.
– Выход – там, – Цоллер указал Космисту на дверь.
Мы так любим сосновые леса, что нам хотелось бы встречать их в каждом фильме – хотя бы на пару минут экранного времени успеть приобщиться к готическому облику пространства, неразрывно связанного с хвойным ароматом. Но гораздо свежее и восхитительнее прогуляться в настоящем сосновом лесу в потоках осеннего света. Сквозь сосновые леса проходит дорога. Мы впервые видим Космиста за рулем собственного автомобиля. Само по себе это не так впечатляет нас, как впечатляет музыка, которую он слушает в течение своего путешествия сквозь сосновые леса. Космист направляется в Обсерваторию, куда влечет его важнейшее событие – намеченная на сегодняшний день презентация нового телескопа, чрезвычайно прогрессивного и гигантского, чье появление на свет является результатом долговременных усилий, результатом упорного труда и изобретательных озарений Хакира Амальдауна и его коллег. Мы еще ничего не знаем об оптических свойствах телескопа Амальдауна, но одно можем сказать с уверенностью: наш Космист и прочие сотрудники Обсерватории ждали этого дня с замиранием сердца, если только сердце может замереть на несколько лет. Игровое кино вправе придать научным достижениям воображаемые формы, но и сами научные достижения не лыком шиты – они вполне могут посрамить любой фантастический фильм, о чем, безусловно, скажет сегодня Амальдаун в своей приветственной речи.
Почти достигнув холма, на котором возвышалась Обсерватория, Космист остановил автомобиль, чтобы немного пройтись по лесу и подышать его воздухом. Солнце клонилось к горизонту. Этот день обнаружил в себе талант к ослепительному закату, и сосны бросали четкие тени. Он вышел на обрыв – внизу утробно шелестел овраг, на дне которого можно было рассмотреть ручей и охотничий домик с резным оленем на крыше, а близ домика горел небольшой костер, вздымая к небу свой ветвящийся дым. Сразу за оврагом возвышался Сосновый Холм, увенчанный яйцеобразным зданием Обсерватории – словно бы Яичный Господин, мистер Хампти-Дампти, как сказала бы Элис Миррор, сидел на вершине горы. Когда стемнеет, скорлупа этого яйца раздвинется и внутри заблестит новый глаз. На день рождения этого птенца он и спешил. Спешил, но не поспешил. Что-то обездвижило его в этом просветленном лесу: яйцо на горе, олень, костер, охотничий домик, четкие тени… Сочетание этих элементов подействовало на Космиста таким образом, что он внезапно достал бумажник, вытряхнул из него на ладонь два бумажных квадратика и съел их. Съел и свой, и тот, что предназначался Элис.
– Летят два квадрата… – как написал Казимир Малевич.
Трудно сказать, почему люди совершают такие необдуманные и глупые поступки. Что сподвигло его? Психоделическая жадность, внезапно пробудившаяся? Страх перед Амальдауном? Радость по поводу нового телескопа? Скорбное чувство, вызванное комиксом Белого Лисенка, – ведь кто-то беспечно запечатлел его сокровенные фантазии, которые казались ему слишком инфантильными, чтобы в них можно было сознаться?
Но мы-то знаем, что его сподвигло: воля несуществующего режиссера, вот что. А с точки зрения режиссера, эта овердоза – лишь трюк, позволяющий трансформировать визуальный язык фильма в подобие завершающей галлюцинации. Такого рода приемы позволяют выйти за пределы функционального изложения событий.
– Уважаемые дамы и господа! Всем вам хорошо известно, что научные достижения наших дней способны посрамить любой фантастический фильм, – так начал Хакир Амальдаун свою приветственную речь. – Нам с вами известно, что не столько далекие миры, сколько человеческий глаз, способный лицезреть их при помощи оптических устройств, являет собой главную загадку астрофизики. Этот глаз есть часть так называемого больцмановского мозга… Но не будем об этом. Я вижу здесь представителей деловых кругов: предпринимателей и финансистов современной Германии и Евросоюза – спасибо вам, что вы здесь. Спасибо вам за финансовую поддержку, без которой рождение нового телескопа было бы немыслимо. Я произношу слова благодарности не только лишь от своего лица, но и от лица человечества, для которого слова «будущее» и «космос» связаны нерасторжимо. Я особо хочу приветствовать здесь Гертруду Цейс, представительницу славной династии, чьи представители немало способствовали прояснению и уточнению того общего зрения, которое завоевано человеческим видом. Я бесконечно счастлив видеть здесь Готфрида ван Вринна и Юргена Больцмана, без которых совокупный мозг человечества недосчитался бы нескольких существенных извилин. Я приношу сердечную благодарность своим коллегам, чей самоотверженный труд и отличное терпение вложены в наше общее дело, и от лица своих коллег и лично от себя должен признаться: как мне больно, что я не вижу среди нас знаменитой инвалидной коляски. К сожалению, Стив не смог приехать, а мы так надеялись, что он разделит с нами этот торжественный закат! Я особо хочу отметить благородство виноделов, которые снабдили нас превосходной влагой для этого праздника! То, что мы сделали, не осуществилось бы без помощи наших американских и японских коллег – мы счастливы лицезреть их среди нас в этот вечер.
А теперь несколько слов об инструменте, ради которого мы все здесь собрались. Я не сомневаюсь в том, что эта непростая труба (в создание которой мы вложили столько усилий) откроет всем нам новое видение окружающего мира. Я долго думал, как назвать этот новый телескоп. Изначально я хотел назвать его «Вуайер», чтобы подчеркнуть нашу глубинную заинтересованность в созерцании, но некоторые события, происшедшие с членами нашего коллектива, заставили меня изменить мое мнение. В результате я решил назвать его «Эксгибиционист». Да, мы не только наблюдаем, но и демонстрируем свою способность к наблюдению! Я даже не знаю, что важнее: само наблюдение или факт его демонстрации? Я уже сказал вам, что человеческое наблюдающее око есть самая загадочная из планет, самая вопрошающая из звезд. Даже сверхгигантский квазар не может соперничать с человеческим зрачком. Дело не в гордыне нашего вида, а в нашем загадочном одиночестве, которое мы пытаемся преодолеть посредством поиска разумных контрагентов, скрывающихся в глубинах Вселенной. Пока эти поиски не дали отчетливых результатов. Итак, мы всё еще одиноки или кажемся себе таковыми, но нас согревает мысль о любви: если в сердце зажглась любовь к Иному, любовь к Неизвестному, значит, само Неизвестное нуждается в нашей любви. Ибо с точки зрения науки существующее не может быть случайным. Современные астрофизики снова и снова спрашивают себя: не является ли Наблюдаемое всего лишь совокупностью условий, необходимых для наблюдения? Надеюсь, этот оптический парень, мистер Эксгибиционист, рождение которого мы сегодня отмечаем, внесет свою лепту в поиски ответа на эти вопросы. Отпуская в море новый корабль, мы разбиваем бутылку шампанского о его борт. Телескоп слишком чувствительное тело для того, чтобы огреть его бутылкой шампанского. Поэтому позволю себе, с вашего одобрения, разбить бутылку шампанского об пол нашей Обсерватории, истоптанный ногами ученых мужчин и женщин, отдавших все свои силы ради того, чтобы наступила священная ночь Нового Созерцания!
Рейнские виноделы! Слава вам, скромные загорелые труженики виноградников! Вы прислали столько пузырчатых вин, и в этом шипучем космосе наш Космист топил теперь свою невменяемость. Состояние было такое, что он старался не отрывать взгляда от пузырьков. В какой-то момент к нему подошел Амальдаун и прикоснулся своим бокалом к бокалу Космиста.
– Поздравляю, коллега, – вымолвила Синяя Гусеница. – Я знаю, что вы таите на меня обиду с тех дней, когда ваша бывшая подруга Эмма бросила вас ради того, чтобы согреть мое пожилое ложе. Вам известно, что и в моей колыбели она долго не задержалась и нынче плодотворно трудится в Штатах. Туда ей и дорога. Надеюсь, я искупил свою вину перед вами тем, что познакомил вас с Элис, а также тем именем, которое я дал новому Телескопу. Элис – красивая девушка, и у нее серьезные намерения на ваш счет. Но… Хочу напомнить вам, что в основе научной мысли лежит сомнение. Сомневаться в очевидном – наша с вами профессиональная обязанность. Культ Алисы в Стране Чудес – it’s too obvious для английской девушки. Может быть, она выдумала эту наивную обсессию лишь для того, чтобы притвориться англичанкой? Кто же она такая на самом деле? Да, сомнение, святое сомнение… Сомневаюсь, что препарат, который вы изволили принять, совместим с научной работой. Я сам люблю иногда покурить кальян, но данное вещество разрушает критический механизм, незаменимый с точки зрения познания.
– Ко… ке… ки… – только и смог ответить Космист.
Экранизация снов, галлюцинаций и изображение измененных состояний сознания средствами кинематографа – тема чрезвычайно роскошная и всеобъемлющая. Кино и само по себе представляет собой сфабрикованную галлюцинацию даже в тех случаях, когда пытается доказать свою приверженность реализму. Однако суть этого искусства раскрывается в актах демонстрации чудес: крылатый человек или говорящая отдельная голова так же органично существуют на экране, как в наших визуальных буднях могут существовать футбольный мяч или перелетная птица. Спящий или галлюцинирующий герой позволяет фильму добраться до выполнения самой сладостной из своих задач, заключающейся в демонстрации чудес, и при этом не выйти за рамки реалистического жанра. Однако, прежде чем пуститься в плавание по галлюцинациям Космиста, нам требуется обсудить одну важнейшую вещь, которую ранее мы обходили молчанием. Нужно с