Какого такого, собственно, протеста вы, достопочтенные протестанты, ожидаете со стороны существа, беспечно танцующего на рейве в павильоне «Космос», разбрасывающего окрест себя свои облегченные конечности, тяготеющие к лучам?
Был я мальчиком красивым
Лет до сорока восьми.
Скромным, радостным, спесивым,
В меру резвым, в меру льстивым,
Иногда не в меру лживым.
Боже, Господи прости!
Всласть по миру я бродил,
Нежных девушек любил.
И своим курчавым бредом
Мир подлунный наводнил.
Ну а всё же, господа,
Вам скажу без хвастовства:
Мне дарили много счастья
существа и вещества.
Только ох и только ах,
Влез мне в душу подлый страх.
Страх – куница, страх – барсук,
Подо мной срубил он сук.
Я мечтаю, словно лох,
Чтобы всё мне стало пох.
А родился на Москве,
На арбатской стороне.
Возрастал на Красной Пресне —
Что же может быть чудесней?
В детстве много я болел,
Сны глубинные смотрел,
И в мистическом тумане
Всё хирел я и бледнел.
Только вылечили вскоре
Мои хвори Крым и море.
Тут я зубы показал —
Плавал, бегал, хохотал,
Жрал черешенку от пуза,
Ну а к осени – арбузы.
Если папа нежный гений,
Если мама – свет Вселенной,
То тогда в душе, конечно,
Много неги вдохновенной.
Только злые силы рано
Разлучили меня с мамой.
С той поры осталась рана,
Привкус боли постоянной.
Дед мой, доктор Мозес Шимес,
Многогранный, словно цимес,
Бритишам лечил гастрит
В практисе на Риджент-стрит.
Знал двенадцать языков
Был из тихих мудрецов.
Бабушка плела ботинки,
Я веселые картинки
Черной тушью рисовал
И в журнал их посылал.
Был студентом в древней Праге,
Жил в загадочном овраге.
Там под самым Вышеградом
Проползал я тихим гадом.
И, тоскуя по Москве,
Пил я пиво в «Чешском льве».
Вспять на Родину – торчать,
Тусоваться и крепчать.
Я в жару и на морозе
Пребывал в галлюцинозе.
Мы с веселыми дружками
Стали тайными божками,
Расцвело у нас сознанье
В скрытых безднах мирозданья.
В пелене ночей и утр
Написали двадцать сутр,
Чтобы в них монахи мысли
Как пчела в меду повисли.
В роскоши почти что царской
Жил на вилле я швейцарской,
Меж фазанов я гулял,
Хвост павлиний распускал.
И взбирался на Юнгфрау
Вместе с юной гибкой фрау.
Я в готическом Нью-Йорке
На окне раздвинул шторки
И увидел – шесть, шесть, шесть,
Где тут совесть, ум и честь?
На веселом на Цейлоне
Видел я вора в законе,
Он под пальмою сидел,
Просветлялся и потел.
По монастырям Тайланда
Я скитался с пьяной бандой
Там в тени священных кобр
Стал я добрым, словно бобр.
Был в Израиле бич-боем
Весь просоленный прибоем.
Вот прилив и вот отлив:
Это город Тель-Авив.
Жил в сарае в старом Яффо,
Как яйцо на полке шкафа.
Иногда от голодухи
У меня свистело в брюхе.
Иногда дрожали руки,
Иногда спадали брюки.
Короли и президенты?
Были редкие моменты.
То в Германию – скучать.
То в Париже фильм снимать.
Я приехал в Город Голых
С голой девой танцевать.
На своем пути на санном,
Слыл я стойким, оловянным.
Но теперь моя гордыня
Разломилась, точно дыня.
Эти борзые стишки
Заведут меня в грешки.
Брошу я перо со скуки
И водой умою руки.
Пусть вода сомненья смоет
Плеском сердце успокоит.
Пусть меня забвенье скроет.
Несколько дней назад, а именно 5 января 2018 года, состоялась акция группы «Коллективные действия» (КД), на которую Андрей Монастырский меня заблаговременно пригласил. Все встретились светлым зимним днем на окраине Москвы в просторном и заснеженном дворе из разряда тех, которые чаще посещаешь в сновидениях, чем наяву, возле фонтана с серебряными медвежатами. Какое-то время все радостно тусовались окрест этого фонтана. Потом собравшаяся группировка людей потекла в некоем направлении, указываемом Андреем Викторовичем. Путь наш пролегал мимо интересных сооружений. Мы проходили какие-то ангары, повстречался бассейн, на воротах висело приглашение женщинам являться туда вместе со своими младенцами и заниматься водной гимнастикой.
Затем мы вступили в зону интенсивной вони, хотя ландшафт вокруг нас становился всё прекраснее. Сверху пролегала железная дорога, где время от времени проносились поезда. Мне показалось, что все они совершенно пусты. На волне какого-то эйфорического подъема мне хотелось помахать этим поездам рукой, что я и делал в тщетной надежде, что какие-нибудь пассажиры, которых это махание застанет в хорошем настроении, помашут мне в ответ. Но поезда были безлюдны. Я не смог рассмотреть ни одной человеческой головы в окошках этих поездов, что придавало этим длинным составам трансцендентально-мистический облик.
Итак, ландшафт становился всё прекраснее, но при этом в воздухе повисла ощутимая вонь. Уже на обратном пути, возвращаясь, мы встретили там некоего человека, и я спросил его о происхождении этой вони. На что он сказал, что здесь простираются поля орошения. Сразу стало понятно, что Андрей Викторович не просто так позвал меня на эту акцию. Вообще-то я довольно долго не бывал на акциях КД. Я стал догадываться заранее, что эта акция имеет какое-то отношение к «Медгерменевтике» и ко мне, что в ней будет содержаться некое указание на аспекты прошлого, связанные с интригующими сплетениями историй наших групп – КД и МГ. Об этих переплетениях и мистических касаниях можно было бы написать двадцать пять томов захватывающих исследований или пятьдесят семь томов еще более захватывающих исследований. «Поля орошения» – это важный момент в истории «Медгерменевтики». Одна из ранних инспекций МГ была проведена в таинственном месте под Одессой, которое так и называлось: «Поля орошения». Эту акцию провели Юра Лейдерман и Игорь Каминник (Камин), причем последний выступал в качестве фотографа, документируя данную инспекцию. В Одессе в какой-то момент распространилась легенда, что на этих полях орошения обитает человек с головой свиньи. Не совсем ясно, откуда взялась эта легенда, она каким-то образом вынырнула из атмосферы этого места с его смрадом, красотой и поэтической заброшенностью. Это довольно большая территория под Одессой, где много труб и зарослей, в общем, эстетика фильма «Сталкер» – Зона. Люди там особо не тусовались, тем не менее отважным инспекторам Лейдерману и Каминнику удалось обнаружить диван, который выдавал признаки чьей-то жизни. Вроде бы наличествовали какие-то остаточные свидетельства проживания, возможно, некоего бомжа. Сразу же было решено, что это не кто иной, как Чжу Бацзе – человек с головой свиньи.
Недавно видел кого-то подобного в фильме «Электрические сны Филипа Дика». Там тоже присутствует человек с головой свиньи. Поскольку мы использовали китайский роман «Путешествие на Запад» как одну из матриц нашей медгерменевтической деятельности, неизбежно возникала ассоциация с ярким персонажем романа – монахом с головой свиньи Чжу Бацзе, орудующим девятизубыми граблями. Впоследствии инспекция полей орошения довольно часто аукалась в нашей деятельности. Например, эта тема всплыла в повести «Белая краска», которую мы написали совместно с Юрой Лейдерманом, где часть детективного действия разворачивается на этих полях орошения. И вместо человека с головой свиньи появляется человек с поросячьим хвостиком, трогательно прячущимся между ягодицами. Это некий инженер Лужанов. Вроде бы обычный советский человек, в нем нет ничего зловещего или особенного, но затем выясняется, что у него имеется небольшой хвостик, и это как-то ломает механизм разворачивания сюжета. Сюжет коллапсирует.
И тут вдруг такая непосредственная ассоциация с этим ранним медгерменевтическим периодом. Поля орошения, заброшенное место на окраине города, выдержанное в сталкеровской эстетике.
Мы проследовали по мостику, с которого открывается вид на железнодорожный мост. Затем вступили в лесопарковую зону – Лосиноостровский парк. Андрей нес большую фотографию. Месяца за два до акции я нашел эту фотографию в своем архиве и тоже обратил на нее внимание среди многих других фотографий. Готовясь к написанию данных воспоминаний, я сразу же подумал, что эту фотографию надо обязательно включить в книгу в качестве одной из иллюстраций. На фотографии, которая снята в конце зимы 1992 года, запечатлена небольшая группа людей: Андрей Монастырский, Маша Чуйкова, Сережа Ануфриев, я, Вадик Захаров и Саша Мареев. Фотография выдержана в синих тонах, мы стоим в интенсивно синем пространстве. Снято недалеко от улицы Удальцова на юго-востоке Москвы на фоне строящегося высотного здания. Помню, что это была долгая прогулка по оврагам, а на небе проступала луна. Хотя на фотографии луна выглядит как некий фотодефект. Это очень насыщенная фотография, на мой взгляд: она относится к тому периоду, который мы впоследствии считали пиковым моментом истории «Медгерменевтики». Мы называли это «Зимним ренессансом МГ».
Да, это именно она – зачарованная зима 1992 года, экстремальная во многих отношениях. Несмотря на скорбный эффект, связанный с упразднением Советского Союза, мы пребывали в состоянии блаженства, невероятной интенсивности и подъема, что выразилось оч