ерепные коробки. Если бы не попробовал, сам бы не поверил.
Всю еду, все продукты производили на громадных биотехнологических комплексах на окраинах. Никакого сельского хозяйства и в помине не существовало. Энергию вырабатывали термоядерные станции и почему-то ещё ветровые. Соотношение у них было один к ста. Ветровые вырабатывали одну сотую того, что делала термоядерная. Я сначала не мог понять, зачем вообще нужны эти ветряки, но потом понял. Они питали городской искин. Отходы перерабатывались на мощных заводах, превращаясь в строительные материалы, дорожное покрытие и вообще во что угодно.
Я сразу влюбился в этот Город, в его сумасшедшую красоту и безумную динамику. Мегаполис, в котором я очутился, оказался неотразимым средоточием передовых городских технологий и кибернетических имплантов в телах местных обитателей. Улицы казались пропитаны голограммами, призрачными фигурами и динамичными рекламными баннерами, которые создавали впечатление пронизанного информацией и энергией пространства. На высоченных зданиях светились огромные виртуальные экраны с объёмной рекламой товаров и услуг. Прохожие давно привыкли и, казалось, совсем не замечали их[6].
Огромное значение и власть здесь имел городской искин – муниципальный искусственный интеллект. В первый же день я понял, что в этом мире искин вместе с имплантами сделались неотъемлемой частью здешней жизни. Заинтригованный таким «открытием», я начал изучать различные технологии, особенно те, что связаны с кибернетическими имплантами – аугментацией. Люди модифицировали тела, расширяли возможности и усиливали способности с помощью этих устройств. Разговаривая с жителями Города, я узнавал, как импланты помогали стать быстрее, сильнее, интеллектуальнее, чему и когда способствовал городской искин. Почти все люди здесь имели в организме специальные чипы, позволяющие подключаться к центральной информационной сети и получать информацию прямо в разум.
Сравнительно быстро удалось познакомиться с прекрасной, милой девушкой, и скоро мы стали жить вместе. Иногда она, правда, манипулировала мной, заставляла делать то, что хотелось ей. Она и не скрывала этого. Говорила, что ей виднее, что я ещё необожжённая глина, из которой надо вылепить настоящего человека, а это уж дело мастера. Себя она полагала именно мастером. Постепенно я начинал от такого формирования уставать.
Впрочем, Вик, так её звали, была хорошей девчонкой. Она работала в полиции и сильно мне помогала, в частности, приохотила к мотоциклу, «байку», как все тут говорили. Теперь я не мыслил себя без железного друга.
Не сказать, чтобы этот опыт сильно изменил мои представления о данной реальности, но я осознал возможности собственного разума иногда находить верные пути к истине. Прежде думал, что просто везло. Как это называется? Синдром самозванца? Вот он и у меня тоже имелся. Но со временем всё прошло, и от «самозванца» я излечился. Во всяком случае, я уже не тот наивный, восторженный мальчик, что пропускает загадки жизни. А ещё я осознал, что не всякая тайна, спрятанная за стеной забвения и обмана, требует обязательного раскрытия. Отдельные загадки лучше оставлять совсем без внимания, укрытыми от чужих глаз.
Несмотря на все очевидные ништяки и преимущества, трудно было не понять, какие риски и опасности тут существовали. Службы, следившие за имплантами и технологиями, не только имели доступ к личным данным жителей, но и контролировали клиентов. Временами управляли ими. Сплошь и рядом возникали ситуации, когда те или иные импланты становились источником манипуляций со стороны властей и искусственного интеллекта. Они начинали контролировать человеческий разум и временами даже изменяли личность. На это, конечно, требовалось решение суда. Только вот сам этот суд проводился не кем иным, как тем же городским искином[7]. В зависимости от необходимости он становился то прокурором, то адвокатом, то судьёй.
Через несколько дней после моего похода к последнему в этом мире живому писателю мы с Вик сидели на кухне и болтали за завтраком о разных пустяках. Такие моменты казались мне одними из самых любимых.
– Слушай, – спросил я, – ты что-нибудь надумала о предложении моего бывшего патрона? Перейти в его сектор не собираешься? Надо решать. Лично я уже практически согласился.
– Пока думаю. Скорее всего, перейду. Но не сейчас.
– А когда?
– Чуть позже, – неопределённо кивнула Вик.
– Почему, кстати?
– Завтра у нас операция. Я обязана стоять в оцеплении. Вот закончу с этим делом, и тогда… Иначе нормального увольнения не получится. Боюсь, меня начальник не отпустит.
– Вам предстоит что-то опасное? – с некоторым беспокойством спросил я, стараясь не проявлять заинтересованности. Этот нехитрый приём иногда срабатывал. Вик была моей ровесницей и, несмотря на молодость, считалась крутой девушкой. Могла стрелять с двух рук, экстремально гоняла на байке, дралась так, что страшно смотреть. Но работа в правоохранительных службах опасна по сути. Во всех мирах.
– Да не то чтобы опасное. Тут никакого секрета нет, тем более от тебя. Кто-то нашёл эту, как её, библиотеку. Там целая история. Стоял старый дом недалеко от края Города. Стоял себе, никому не мешал. Небольшой, этажей пять. Построен ещё до Большой заварухи и как-то уцелел. Кто-то регулярно вносил плату за аренду, и никому никакого дела. Многие годы все думали, что дом заперт и покинут жителями. Но там имелась одна квартира, где жил единственный человек. Вчера он умер, о чём поступил сигнал. Когда туда пришли муниципальные служащие, они просто обалдели. В доме не работали ни одна камера, ни один датчик. А квартира, та самая, последняя жилая, оказалась свалкой старого мусора. Практически все стены этой квартиры заняты стеллажами с бумажными книгами. Пятьдесят стеллажей бумаги, прикинь!
«Значит, он умер, – с неожиданной болью подумал я, вспомнив старого писателя. – Жаль. Надо было ещё о многом с ним поговорить».
– Так от чего умер хозяин квартиры?
– От старости. Тромб оторвался. Похоже, ему просто надоело жить, и он перестал следить за собой. Тому жильцу чуть ли не полторы сотни лет.
– Ничего себе. И что теперь? – Я никак не мог понять, к чему она клонит.
– Как что? Ничего. Здание оцепит полиция, чтобы никакой дурак не прорвался. Потом всё, от крыши до подвала, зальют деструктином[8]. Мы там будем в скафандрах химзащиты, не переживай. Когда всё закончится, остатки дома нейтрализуют. Потом здание снесут к чёрту. После рекультивации участок поступит в собственность муниципалитета.
– Зачем? – обалдел я.
– Ну как. Муниципалитет следит за такими вещами. Земля в Городе дорогая даже на окраине. Поэтому каждый освободившийся участок подвергается рекультивации.
– Я не о том, – перебил я. – Библиотеку-то зачем уничтожать?
– Ты не понял. Это не обычная библиотека, а бумажная. От старой эпохи осталась, она ещё до Большой заварухи возникла и уцелела каким-то чудом. Сотни, если не тысячи бумажных книг. Что с ними делать прикажешь? Сжигать? Это преступление против экологии Города.
– Есть преступления хуже, чем сжигать книги. Например, не читать их[9], – невольно пробормотал я известное изречение.
– Что?
– Так, ничего. Дикость какая. Книги уничтожать, – пробормотал я и сразу вспомнил роман Рэя Брэдбери «451 градус по Фаренгейту». Там тоже уничтожали книги, правда, огнём, а не химией.
– Ничего не дикость! Дикость – бумажные книжки хранить и в руки брать. От них знаешь сколько вреда? Пыль с книг раздражает лёгкие, глаза и кожу. Аллергию вызывает. Это может привести к язвам, ринитам, бронхитам и астме. К пневмонии, конъюнктивиту и дерматиту. Пыль, попавшая в лёгкие, провоцирует страшные заболевания – пневмокониозы. Но самая большая опасность в распространении эпидемий. Бумага собирает споры бактерий и грибов.
– А наследники? – спросил я. Возникла неприятная мысль, что последний фиксер из не так давно прочитанной мною книги и есть этот старик. Просто он автобиографический роман написал.
– Нет там никаких наследников.
– А почему Городу не передать? Можно свободный доступ туда открыть.
– Что передать? Тот хлам, что в квартире остался? Он вообще никому не нужен. Зачем это Городу? Какой доступ? Такие книги запрещены, ты что, не знал?
– Как, совсем запрещены? – спросил я, словно и не было моего разговора с последним писателем. Будто я ничего не слышал о запрете книг. Интересно, как Вик об этом расскажет?
– В твоём образовании зияющий провал. Сейчас я его заполню. Бумажные книги запрещены потому, что опасны при использовании. Могут содержать неподконтрольную информацию. А ещё они гипераллергенны и пожароопасны. В них скапливаются болезнетворные микроорганизмы, я уже говорила. Их разрешается иметь лишь коллекционерам, да и то после соответствующей проверки и сертификации. Вот как ты читать любишь? Каким образом? Выдёргиваешь виртокно и пускаешь по нему нужный текст, так? Если текст опасный, ты его не получишь без специального допуска. Да и то вряд ли. Читать вообще вредно. Не только у взрослых, но даже у детей и молодых людей непомерное чтение может привести к аддиктивному поведению, деградации социальных контактов, снижению качества сна, девиации поведения и нарушению питания. Это не я, это врачи говорят. Затем развивается городская болезнь[10]. А тут – бумага. Пятьдесят стеллажей одной бумаги. Кто знает, что там понаписано. Вдруг запрещённое что-нибудь. Проверять всё – дорого да никому и не нужно. Всё, что имеет ценность из старых книг, давно оцифровано. А тут что? Или то, что уже и так есть в Сети, или то, чего быть не должно нигде. Вот так-то! Ты ещё глупый у меня, ничего не слышал. Простых вещей не знаешь. Ладно, пошла я. До вечера.