– Да не расстраивайся ты так, Ди… Полуянов резко схватил ее за плечо, прошипел:
– Ты можешь помолчать?! Хоть чуть-чуть, а?!
– Не смейте обижать девушку, – вдруг строго сказал водитель, и Надя бросила ему благодарный взгляд через зеркальце заднего вида. Ну и хам этот Полуянов! Уже посторонние люди ему замечания делают!
Надя обиженно откинулась на своем сиденье. А Дима пробормотал:
– Виноват…
И добавил жалобным голосом, обращаясь к шоферу:
– Голова трещит, понимаешь… Перебрали с мужиками вчера. А она все чирикает и чирикает.
– Бывает, – философски кивнул водитель. Надя оскорбленно отвернулась, стала глядеть в окошко. Мимо пронесся снисходительный Пушкин, неухоженное здание гостиницы “Минск”…
– Останови, – внезапно приказал Дима. Машина обиженно пискнула тормозами. Полуянов швырнул водителю стольник – за пару километров езды по прямой, подумать только! Точно сбрендил!
– Что у тебя, крыша совсем поехала? – зло выкрикнула Надя, когда они оказались на мостовой, а такси влилось в плотный поток машин.
Никогда в жизни она не говорила так зло и громко, даже прохожая бабка на нее оглянулась. Дима промолчал, взял ее за руку, потянул в сторону метро “Маяковская”. Тихо произнес:
– Только не ори. И не останавливайся. Котова убили.
Надя охнула, замерла на месте. Спросила первое, что сорвалось с языка:
– Кто?! Кто убил?
– Сказал же тебе, не тормози, – досадливо и устало сказал Полуянов. – Похоже, что убил его я.
И Тверская словно взорвалась миллионом осколков. Дома, люди, осенние листья, пятна реклам, разноцветье машин… Город обратился в липкую, дрожащую массу. Надя барахталась в ней, ловила ртом воздух и понимала, что задыхается в этом клейком желе. “Не может быть!” – такая простая фраза, а сказать ее нету сил… Что это с ней, обморок? Но она вроде не падает… Но как бы хорошо было опуститься сейчас на асфальт, прижаться щекой к прохладной земле… Надя почувствовала, как ее подхватывают сильные руки, куда-то ведут… И под ногами топорщится тротуар, и улица все кружится, кружится…
Очнулась она в полумраке какой-то кафешки. Темно-бордовый интерьер, тяжелые пыльные портьеры, в углу на подставке бурчит старенький телевизор. На столе исходят паром чашечки с кофе, а Полуянов сидит рядом, взволнованный и сердитый.
– Ну что, отошла? – ворчливо спросил Дима, поймав Надин осмысленный взгляд.
– Да, все нормально, – пролепетала она. В кафе противно, душно и дымно, но, по крайней мере, ничего вокруг больше не качается.
– Дохлятина, – продолжал сердиться Дима. – И без того дело швах – а тут еще с тобой возись.
– Что.., что со мной было?
– В обморок чуть не грохнулась. Посреди Тверской. Поплыла, размякла… Царевна! Хорошо, я тебя до кафе доволок.
Дима внимательно посмотрел на нее. Неожиданно улыбнулся. И почти ласково добавил:
– Эх, ты…
Она улыбнулась в ответ. Господи, до чего же здорово, что мир вокруг не расплывается, не растекается, не меркнет… Надя хотела спросить: “Так что же с Котовым?” Но вместо этого вдруг произнесла:
– Дим! Давай водки выпьем! Нет у нее больше сил жить в этом мире – где следят, преследуют, убивают…
Брови Полуянова усмешливо приподнялись:
– Ба, что я слышу! Тургеневская девушка желает откушать водочки! А на часах и двух нет!
"Как хорошо, что он шутит! Не хочу сейчас говорить о Котове, обо всем этом, не хочу!"
– Можно подумать, ты сам водку не будешь, – ворчливо проговорила Надя.
Как хорошо, что они сидят в тихой кафешке, за мирным грязным столиком, и говорят о пустяках!
– От водки никогда не откажусь, – признал Дима.
И немедленно отправился к стойке.
"Может быть, он меня разыграл – насчет Котова? – думала Надя, наблюдая за Полуяновым. – Вовсе Димка и не нервничает. Скалит зубы с барменом. А что, шуточка вполне в его духе. Довел меня до обморока – а сам веселится”.
Дима бодрым шагом вернулся к столику.
– Смотри, Надька, какой раритет, – весело сказал он. Продемонстрировал ей два мутных граненых стакана и общепитовскую тарелку, полную кривобоких соленых огурцов. – Кто б мог подумать, что в центре столицы такие кафешки остались! Надо взять на заметку.
Полуянов еще раз метнулся к стойке и притащил графинчик с водкой.
– Ну, давай. Надежда, за помин котовской души! – Он ловко наполнил стаканы.
– Так это – правда? – недоверчиво произнесла Надя. – Его… Он мертв?!
– Мертвей не бывает. – Дима щелкнул ногтем о передний зуб и провел ребром ладони по шее.
Мерзкий дворовый жест, в духе шпаны. Как можно быть таким циничным!.. Ведь человека убили!
Дима не стал ждать, пока она выпьет. Лихо опрокинул стакан, впился зубами в брызнувший соком огурец – явная тухлятина, даже плесень на боках видна.
– Чему ж ты радуешься? – ледяным тоном спросила Надя.
– О, царевна начинает показывать зубки, – удовлетворенно проговорил Дима. – Ты водку-то пей, пей – сама просила.
Надя махом опрокинула свою треть стакана. Горло обожгло, будто пчела вцепилась. Она задохнулась, закашлялась, смахнула выступившие слезы… И быстро пришла в себя, даже закусывать не стала. Потребовала:
– Рассказывай мне, что случилось. Подробно.
– Съешь огурец.
– Сам ешь эту дрянь. Говори. Дима молча встал из-за стола. Принес от стойки тарелочку с черным хлебом и пакетик кальмаров.
– Закуси, я сказал. Ну?!
Она нехотя взялась за кальмары. Пальцы не слушались, пакетик никак не хотел разрываться. Дима молча помог ей. И неожиданно сказал:
– Спасибо тебе, Надюшка!
– За что? – не поняла она.
– Да за обморок твой дурацкий.
– Чего?
Дима смущенно улыбнулся – с ума сойти, Полуянов, оказывается, умеет смущаться!
– Да я из этой Думы совсем никакой вышел. Мог бы таких дров наломать! Но как тебя увидел – сразу в себя пришел. А уж когда мы из машины вышли и ты стала брякаться… В общем, я только и думал, как тебя в чувство привести. А пока с тобой возился – и сам оклемался.
– Всегда к вашим услугам, – не растерялась она. И добавила:
– А я думала, что Котов тебя просто выгнал. Поэтому ты и злишься. В такси на меня накричал…
Дима покачал головой. И коротко и сухо рассказал ей, что увидел в котовском кабинете. А потом – как ему удалось выбраться из парламента.
Слушая, Надя покончила с кальмарами и накинулась на черный хлеб. После водки голова работала странно. Котова убили. А она думает совсем не о том, что погиб человек. А о другом – кто его убил. И почему.
– Значит, это Желяев, – сказала Надя. – Он убил Котова. И его, и всех остальных.
Радости, что загадка разгадана, не было.
– Да, это он; – подтвердил Дима. – Больше некому. В его голосе тоже не слышалось победительных ноток. Он спокойно, просто констатируя факт, добавил:
– Все сходится. Только Желяев, генерал ФСБ, мог организовать убийство в самой Думе. И только у него был мотив убивать.
– Но что же нам теперь делать? Ты напишешь новую статью?..
Надя сама поняла: говорит она что-то не то. Дима усмехнулся.
– Статью-то я напишу. Все напишу – про трех друзей, про Леночку Коновалову, про ту давешнюю общежитскую драку. Но подумай: из этого следует, что Желяев виновен?
"Да, конечно!” – быстро ответила себе Надя. И вспомнила: еще вчера вечером, повинуясь Диминому сладкоречию, она была абсолютно уверена, что убийца – Котов.
– Дальше, – продолжал Дима. – Погибли наши мамы и врач Ставинков, убиты Шепилов и Котов. А из этого следует, что всех их пришил именно Желяев?!
Надя молчала, а Дима сам себе ответил:
– Может, и следует. Только я тебя, Надя, уверяю: на все те дни и часы, когда произошли убийства, у нашего генерала Желяева – железное алиби. Да он и не убивал своими-то руками!.. Убивали другие – исполнители. И только они могут его сдать. Но, думаю, ты понимаешь, что они его не сдадут. Потому как, скорее всего, они – сами мертвы. Или цепочка, по которой их нанимали, настолько длинная, что к заказчику, к Желяеву, никогда не приведет.
Надя молчала. Вот дура, она только сейчас начала наконец все понимать!.. А Дима безжалостно продолжал:
– А теперь, дамы и господа, присяжные заседатели, проследим за действиями другого человека – журналиста Полуянова. Рассмотрим, чем он занимался в день убийства депутата Котова. В одиннадцать двадцать пять Полуянов получает пропуск в Государственную думу, причем именно к Котову. В одиннадцать тридцать семь он проходит пост на входе в Думу. В одиннадцать сорок три Полуянов входит в кабинет Котова. Секретарша, заметьте, в приемной отсутствует, а на полу кабинета лежит сам господин Котов. Мертвый. И отчего-то мне кажется, что медицинская экспертиза засвидетельствует: еще в одиннадцать, скажем, часов Котов был жив.
Надя растерянно шарила в пустом кальмарном пакетике, все пыталась вытащить несуществующую кальмарину.
– Выбрось его! – рявкнул Дима и сам вырвал пакет из ее рук.
– Дима… – наконец проговорила она. И добавила совсем глупость:
– Милый…
Он театрально прижал руки к груди:
– Спасибо, мадемуазель, что вы мне верите. Хотя бы вы. – И добавил:
– Предлагал тебе с утра: давай трахнемся, а ты – ну ломаться… Теперь посадят меня на пятнадцать годков – ох, ты жалеть будешь!
– Хватит ерничать, – устало попросила она.
– Я вовсе не… – начал Дима и замолчал. Она вскинула на него глаза. Он смотрел в сторону, в угол, туда, где тихонько бурчал старенький “Рекорд”. Слов слышно не было. Зато с экрана широко улыбалась Димина физиономия.
– Два часа дня. Новости. Вот это оперативность! – хладнокровно сообщил Полуянов. И процедил:
– Я так и думал. Вот почему они дали нам спокойно доехать до Думы!.. Подстава! Желяев и Котова грохнул, и меня под статью подвел! Какая подстава!
Последние слова получились громкими. Бармен, до того мирно корпевший над кроссвордом, поднял глаза на Диму. Не заметив следов безобразий, перевел взгляд в телевизор. Ящик как раз показывал: из здания Думы выносят носилки с отвратительным черным пакетом. Надя протянула через стол руку, вцепилась в Димину ладонь… Сейчас бармен заинтересуется, встанет, усилит звук… Но тот только зычно зевнул, потянулся и снова уткнулся в кроссворд.