Утром я вскочила ни свет ни заря и тихо покинула спальню, пока Дед еще не проснулся. Мысли разбегались, как тараканы, и не было среди них ни одной стоящей.
“Ладно, давай рассуждать здраво, – призвала я себя к порядку. – Я считаю его сукиным сыном, по его желанию погиб человек, за которого я собиралась выйти замуж, он политик до мозга костей и плюет на всякую хрень, которую я считаю важной, но он меня любит. По-настоящему только он меня и любил. И я люблю его, тут уж ничего не поделаешь, совсем не так, как раньше, но люблю, злюсь, ненавижу, иногда презираю, но вычеркнуть из жизни не могу. И он не хуже других слуг народа, во многом даже лучше. Его есть за что уважать. А то, что он когда-то… прошло много лет, а господь велел прощать”.
Утренний аутотренинг благотворно подействовал на меня, и, когда появился Дед, я улыбалась во весь рот. Он, конечно, тоже улыбался, завернувшись в халат, оставленный каким-то залетным любовником несколько лет назад. Халат ему был маловат, но вообще Дед выглядел молодцом. Особенно сейчас, расточая мне улыбки. “Прекрати на него злиться, – мысленно прошипела я, – могла бы с ним не ложиться, самой хотелось, так что нечего его винить”.
– Доброе утро, – возвестила я, искренне надеясь, что таковым оно и будет.
– Как ты красива, – сказал он, протягивая ко мне руку.
– Правда?
– Конечно. Я вчера думал, что жизнь кончена, – прошептал он, – а сегодня мне кажется, что она только начинается.
– Во сколько тебе надо быть в конторе? – решила я проявить благоразумие.
– Успею выпить кофе.
– Кофе готов, я сделала бутерброды…
Мы сели за стол напротив друг друга.
– Как твои дела?
Поначалу я решила, что это дежурный вопрос, отвечу “нормально”, и проехали. Но не тут-то было. Дед методично, с пристрастием задавал вопросы до тех пор, пока я довольно подробно не обрисовала ситуацию.
– Если тебе нравится сам процесс, иди работать в милицию. Проблем не будет, замолвлю словечко, да и без этого тебя возьмут с радостью. Конечно, если ты вернешься на свою прежнюю работу, ко мне, я имею в виду… Но я не настаиваю, и даже просить тебя не вправе, но по поводу происходящего совершенно убежден: ты занимаешься ерундой. И ерундой опасной. Зачем тебе Тагаев? Он бандит. Ты понимаешь, что женщине вроде тебя даже думать смешно… Я тебе категорически запрещаю. Сегодня же позвоню, пусть бросят все силы на раскрытие этих убийств. Чего они там в самом деле не чешутся… А Вешнякову твоему шею намылят, чтоб за твоей спиной не отсиживался.
– Игорь…
– Все. Ты живешь одна, от твоей собаки никакого прока, завела бы хоть овчарку, что ли… А тут эта шпана. Да ты хоть представляешь… Не представляешь, потому что с этим отребьем никогда раньше дела не имела. Если не хочешь довести меня до инфаркта, найди себе другое занятие… Я в ванной бритву видел, пока я привожу себя в порядок, вызови, пожалуйста, мою машину.
Машину я, конечно, вызвала и ручкой помахала на прощание, но к прежним моим сомнениям теперь прибавилось уныние. Старый змей опять меня переиграл, немного романтизма, и вот я вновь сплю с ним и даже вынуждена считаться с его мнением. Вешнякову по шее, меня котлеты жарить. И ведь не придерешься, о моем благе думает. А может, о своем? Я прятала за злостью обиду, хотя давно надо бы привыкнуть: Дед ничего не делает просто так, всегда есть причина, иногда две или три.
– Разберемся, – подмигнула я Сашке. Покончив с душевными переживаниями, я отправилась на машине в поселок Кострово, откуда прибыли туристы, отдыхавшие в день убийства на острове. Прямой дороги к поселку не было, добираться пришлось через райцентр, и на это ушло довольно много времени.
Поселок являл собой унылое зрелище. Когда-то здесь была фабрика, впрочем, стены до сих пор стоят, но от всего прочего мало чего осталось. Поселок вырос при фабрике, если фабрика закрыта, то, понятное дело, работы никакой, кормились здесь тем, чего давала река, в основном браконьерничали, но кто ж за это осудит людей, жить-то надо. Дед неоднократно начинал борьбу с браконьерством, обычно по весне. Сети изымали, штрафы присуждали, грозились конфисковать лодки, правда, до этого не доходило. Пару раз я здесь была по долгу прежней службы у Деда, и кабинет участкового нашла без проблем, он размещался в здании поселкового совета. Участковый, дядька лет пятидесяти, читал газету, сидя возле окна, которое не мешало бы помыть. Услышав, как скрипнула дверь, он повернулся и снял очки. Меня он, конечно, узнал, я замечала, что у жителей таких вот поселков исключительно хорошая память на лица, может, потому, что людей вокруг немного и новый человек сразу обращает на себя внимание. Дядька несколько удивился, увидев меня, должно быть, ожидал приезда кого-то из милиции. Однако он был человеком старой закалки и свято верил, что начальству видней, оттого словесно сомнений не высказал.
– Здравствуйте, Федор Иванович, – поприветствовала его я. Он поднялся, я протянула руку, и он неловко пожал ее. – Рязанцева Ольга Сергеевна. Нас с вами знакомили в прошлом году, помните?
– Как же, конечно, помню. Вот, присаживайтесь.
– Вас предупреждали о моем приезде?
– Так точно. Жду с самого утра. Матери мальчонки сказал, чтоб никуда… Ждут.
– Тогда, может, сразу и пойдем?
– Конечно. – Он торопливо пошел к двери, хотел выйти первым, вспомнил про хорошие манеры, засуетился, пропуская меня вперед, и мы наконец покинули помещение.
Идти пришлось недалеко, возле двухэтажного типового дома у подъезда на лавочке сидела женщина лет тридцати и перебирала щавель.
– Вот, знакомьтесь, – кашлянув, начал Федор Иванович. – Это Мария Потапова, мать Антона. А это вот из областного центра, – с легкой запинкой сообщил он, кивнув на меня. – Ольга Сергеевна.
Женщина подвинулась, давая мне место на скамейке, затем приподнялась и зычно крикнула:
– Антон!
Звать пришлось трижды, пока в поле нашего зрения не возник мальчишка лет семи-восьми на велосипеде. Велосипед был ему явно не по росту, но управлял он им мастерски. Мальчишка лихо затормозил и сказал с гордой улыбкой:
– Здрасьте.
– Привет, – улыбнулась я.
Веснушчатый рыжий пацан сразу мне понравился. Участковый повторил церемонию приветствия, мальчишка скроил забавную рожицу, демонстрируя серьезность и внимание, но с велосипеда не слез, умудряясь сохранять равновесие, не касаясь ногой асфальта.
– Рассказывай, – кивнула я, по достоинству оценив чужое мастерство.
– Про кого, про дядьку? Так я уже рассказывал.
– Еще раз расскажи.
– Ладно, – пожал он плечами. – Дядька не на лодке приплыл, а сам по себе. Лодки не было, я там все кусты облазил. Уж я бы лодку не проглядел. Только не было ее. Значит, он своим ходом. Из реки вышел в маске, но без ласт. Еще у него мешок был, вроде рюкзака, непромокаемый, и надет задом наперед.
– Большой рюкзак?
– Не-а, маленький, вот такой. – Он раздвинул руки, рюкзак по величине скорее детский.
– И что дядька?
– Ничего. Из воды вышел и по тропинке в заросли пошел. Больше я его не видел.
– А описать ты его сможешь? Как он выглядел?
– Обыкновенно. Маска у него была оранжевая и трубка в полоску.
– Высокий или коротышка?
– Не-а, обыкновенный. Как папка.
– В папке его метр восемьдесят росту, – сообщил участковый, кашлянув, сам он ростом похвастаться не мог.
– Может, еще чего запомнил? Может, шрам у него на теле был или татуировка?
– Не видел. Я его не разглядывал. Мы с Вадиком в индейцев играли, я спрятался, он меня искал, а до этого я его искал, вот весь берег там и облазил, оттого и говорю: лодки не было точно. Дядька приплыл своим ходом.
– Может, лодка была на другой стороне, а сюда он пришел искупаться.
– Да там никто не плавает, дно вязкое и заросли, подход плохой. А чуть подальше пляж, – толково разъяснил мальчишка, продолжая балансировать на велосипеде.
– Кроме вас, отдыхающих на острове не заметили? – обратилась я к женщине.
– На яхте подходили к пирсу. Муж видел. Компания человек десять. А так никого. Сейчас на остров не больно ходят, тут вон своя река под боком, чего же бензин тратить? К нам мужнин брат приехал из Нижнего, с семьей, вот и выбрались детей порадовать, да и самим интересно. Володя, брат-то, первый раз на Губе, ну и обежал весь остров. Никого там не было, он еще радовался, мол, точно на необитаемом острове, потом яхта подошла, но мы друг другу не мешали. А знаете, я ведь его видела, – вдруг заявила женщина.
– Кого? – не поняла я.
– Ну, мужчину, про которого Антошка говорит. Точно, маска оранжевая на шее висела. Вот сын сказал, я и вспомнила, а сначала-то думала, это с яхты кто-то, они по острову все бродили.
– Подождите, вы видели этого человека уже после прихода яхты?
– Да. Я в туалет пошла, в заросли, там тропинка. Вдруг вижу, мужчина идет, неудобно, я и затаилась. Он спустился к берегу, где заросли, справа от пристани, а внизу пляж, там никого не было, туда и шел, наверное, поплавать хотел. Я думала, кто-то с яхты, – повторила она, – но маска точно оранжевая.
– А ты дядьку видел до прихода яхты? – спросила я Антона.
– Ага. На яхту мы тоже бегали смотреть, но позднее. Там еще пацаны из Черкасова на пристани рыбачили.
– А дядьку больше не видел?
– Не-а. Уплыл, наверное. Что ему одному целый день делать? Да и есть, поди, охота, а рюкзак у него маленький, много еды не наберешь.
– Вы мужчину тоже не разглядели? – на всякий случай спросила я Потапову.
– Где мне его разглядывать было… волосы у него красивые: до плеч и кудрявые, кольцами вьются.
– Темные или светлые?
– Светлые.
Теперь сомнения оставили меня, ни у кого из мужчин, что прибыли на яхте, светлых до плеч волос не было. Мачо волосаты, но брюнеты, причем жгучие, у остальных короткие стрижки. Значит, был на острове еще мужчина, который потом, скорее всего, оказался на яхте. Хотя ничто не мешает ему быть туристом, проводящим в одиночестве выходной на острове. Но что-то подсказывало мне: я на верном пути. Однако бывает, что мое шестое чувство шутит со мной шутки.