[29], стальное перо, чётким почерком вывел:
«Через месяц от сего числа послать в океаны Новый и Старый флотилии о десяти больших двулодниках каждая вдоль берегов полуденного и нашего материка. По суше же от градов людоедовых порушенных нарядить отряды воинские, по тысяче дружинников в каждом, снабдив их всем необходимым, и проводников из местных взять. И двигаться этим отрядам на полдень, восход и заход Ярилин. К отрядам сиим и эскадрам придать от Рудничной слободы рудознатцев умелых, дабы изучали минералы найденные и карту земель пройденных с месторождениями полезными чертили. Из Рудничного града послать так же три отряда воинских, как выше написано, на полночь, восход и заход Ярилин, чертить карты земель наших и иннуитских. В земли луров отправить толмачей на учёбу, дабы изучили они языки всех народов, что в их землях живут, и, по возможности, разузнали об их обычаях и нравах. И также, если получится, разведали, с кем луры граничат на заходе, полудне и полуночи, также карту земель тех составив».
Подписался размашисто. Песком присыпал. Сдул. Готово. Растопил на огне палочку воска, поставил оттиск перстня княжьего. Позвал отрока, всегда за дверью ждущего, отдал ему приказ, велел три копии сделать да на подпись принести. А этот вот – отправить в Торжок Старый. Немедля, как остальные сделают документы. Взглянул в окно – однако вечер уже… Совсем уже от жизни оторвался. Потянулся, хрустнули сладко косточки. Крутанул головой влево-вправо, поднялся. Засиделся опять на месте. Надо бы проехать по державе, посмотреть, что и как творится в ней. Да хоть по Славграду прокатиться!
Сказано – сделано. Вышел во двор детинца, оседлал коня. Не породистого вороного с длинной гривой, а простого, в яблоках, сам одежду сменил на такую же простую, но добротную, сел да выехал через задние ворота. А охране велел язык за зубами держать… Спустился по тропе вниз – совсем другая жизнь здесь! Народ гуляет по улицам, девки песни поют, на лавках сидя. Отроки да мужчины неженатые возле стоят, орехи грызут да семечки, зубоскалят, перешучиваются. Проехал князь неузнанным по центральным улицам, углубился в дальние кварталы… Постоял возле места памятного, где первые землянки стояли, с которых град начался. Потом дальше поехал. Дома уже низкие, одноэтажные. Кое-где и вовсе запущенные. Едет Ратибор, брови хмурит – непорядок! Ладно. Есть с кого спросить… И на улицах тише. Отдыхает народ, дела делает домашние.
Вдруг слышит: скулит вроде кто-то жалобно. То ли щенок, то ли ещё кто… Непонятно. Поехал на голос – точно. Не показалось. Под мостиком, что через канаву водосточную переброшен. Спрыгнул с коня, заглянул да охнул – лежит под брёвнами отрок малый, лет восьми от роду, и плачет.
– Ты чего?
Тот мужчину увидел, насупился, нос вытер:
– А тебе что? Видишь, шёл да упал. Ногу подвернул. Теперь выбраться не могу. А мамка ждёт. Я ей обещался. Небось, все глаза уже проглядела.
– И что, никто тебе не помог выбраться?
– Да я недавно тут. На побывку меня отпустили…
Только тут разглядел Ратибор, что одежда на мальчишке форменная, в какой ученики военных школ ходят. Руку парню протянул:
– Хватайся.
– Да я сам…
– Сам-сам… – пробурчал князь. – Коли сам, так вылез бы давно. Хватайся давай.
Мальчишка послушался, уцепился за ладонь. Выдернул его мужчина с лёгкостью. Посадил на мостик, сам чуть спустился, сдёрнул сапожок с ноги, пощупал. Парнишка вскрикнул.
– Ясно. Ногу подвернул. Дело поправимое. Недельку с повязкой походить тугой да пару дней не тревожить вовсе. Вот и пройдёт. А сейчас… – Выбрался наверх, ухватил парня за бока, вскинул в седло. – Показывай, где твоя мамка живёт…
Пришлось пройти с полверсты. Совсем уж на окраину. Дом стоял… Только что и стоял. Совсем в землю вросший, с окошками подслеповатыми. Да забор покосившийся. Правда, сараи со скотиной в исправности. И даже что-то там квохтало. Ратибор обернулся к парнишке:
– А что тятька твой, руки приложить к хозяйству не может?
Тот снова нахмурился:
– Отец мой в Арконе пал. Из беженцев мы. И мамка моя оттуда. Она мне вообще не мамка. Тётка. Но уж роднее её у меня никого нет. В мастерских работает, ткачихой. Вот и хватает времени лишь скотину обиходить. Совсем с ног валится, когда с работы возвращается…
– Извини, парень. Не знал. Ладно. Давай постучимся… – Грохнул по привычке кулаком в калитку, та скрипнула жалобно да и рассыпалась… – Ничего себе…
Чешет князь затылок от неожиданности, а тут дверь избы открылась и на пороге молодка с ухватом наперевес:
– Кого там нечистый дух принёс?! Чего озорничаешь?!
Да тут парень закричал:
– Мама, мама, не ругайся! Этот дядя мне помог! Он просто не знал!
Женщина притихла, прошагала к воротам, взглянула, выронила своё оружие, всплеснула руками:
– Ох ти же, милый мой! Борка! Как же тебя угораздило?! Прости, добрый человек, думала, кто озорничает, хозяйство-то у меня… – Махнула рукой.
Поклонилась было мужчине, но Ратибор успел её остановить:
– Ты меня тоже прости, хозяюшка. Не думал я, что в Славграде такие места ещё есть… Найдётся у тебя инструмент какой, поправить порушенное?
Хозяйка заотнекивалась:
– Да не надо, мил-человек! Ты мне сынка моего названного спас, а я с тебя ещё что-то требовать буду…
– Не волнуйся, хозяйка. Сейчас парня твоего усадим да ногу поправим. А потом я тебе калитку вмиг починю. Мне такая работа в радость…
И ведь не кривил Ратибор душой – правду молвил. Куда лучше строить что-то, чем воевать… Снял мальчика с коня, внёс в избу, усадил на лавку. Осмотрелся – чисто, посуда вся блестит. И пахнет вкусно. Даже рот слюной наполнился. Сглотнул, да от зоркого глаза хозяйки не утаил.
– Может, голоден ты, добрый человек? Так давай покормлю.
Князь вздохнул:
– Давай сначала парня посмотрим, потом калитку починим. А там видно будет… На работу ведь тебе утром?
– Да выходной у меня, мил-человек. Спасибо князю нашему – девятидневная у нас неделя рабочая: два дня работаем, день отдыхаем. Опять два дня работаем, день отдыха. И ещё два дня, а там отдых да гостевой день. Вот он как раз у нас завтра и будет. Так что не волнуйся.
…Он сидел за скромно, но вкусно накрытым столом и украдкой рассматривал хозяйку избы. Парень уже спал, после того как ему забинтовали ногу и накормили. Так что за столом сидели лишь они вдвоём. Помладше его самого года на четыре, и всё ещё не замужем, и не вдова. Ни покрывала вдовьего, ни ключей на поясе с ножичком. Бобылка[30], получается… А хороша! Тело стройное под сарафаном длинным угадывается, носик ровный, глаза большие. Губки пухлые, и коса длинная, ниже пояса колышется, только вот бант чёрный, траурный. Но его все арконцы носят, как беженцев последних со Старой земли звали…
– А что хозяин твой…
– Спит мой хозяин. Умаялся. Видишь? – оборвала его женщина, смущённо, впрочем, улыбнувшись. – Прости, гость, за резкость. Но одна я живу. А вот ты…
– Звать-то тебя как, хозяюшка?
– Купава я… Черепанова… Из Ар коны родом…
– То мне ведомо. Борка сказал. Да и ленточка твоя… Меня Ратибором зовут. Старшина я воинский. – Князь чуть подался назад, скрипнула под сильным телом лавка, ковриком накрытая. – Да с моим занятием и жениться не пришлось.
– Никак военный ты?
Тот кивнул в ответ:
– Служивый.
Говоря это, Ратибор не кривил душой – разве не на службе князь у державы великой? Не народу славов во благо служит?
– Раньше в море ходил. Теперь – перевели в огнебойцы. Просто сегодня выходной у меня. Не знаю, что нашло, решил прогуляться по городу… Вот и…
Замолчал. Так же затихла и хозяйка. Некоторое время оба сидели молча. Потом князь поднялся, поклонился:
– Спасибо тебе за ласку, за хлеб да соль, хозяюшка. Парень у тебя воином будет, как я посмотрю?
Та посуровела:
– Может, удастся ему монахам чёрным отомстить за отца, за семью. Помогут боги истинные…
– Помогут, – твёрдо сказал Ратибор, и женщина с удивлением взглянула на князя. Но тот уже засобирался: – Прости, хозяюшка, пора мне.
Она вскочила, набросила платок на плечи:
– Позволь, провожу…
Вышли оба во двор, князь отвязал коня от столба. Тот всхрапнул, ткнулся носом в руку. Мужчина ласково погладил ему морду. Женщина задумчиво произнесла вполголоса:
– Добрый ты… Кони тебя любят…
Он чуть помолчал, потом поклонился:
– Прощевай, хозяюшка.
Взлетел в седло, тронул животное… Она метнулась вперёд:
– Сейчас…
Распахнула починенную калитку, князь осторожно выехал на улицу, развернул коня:
– Дозволь к тебе на неделе следующей наведаться? Смотрю, двор у тебя руки мужской просит, а мне такое дело в радость. Душа мирного труда просит, устал я от войны.
Даже под лунным светом было видно, что женщина стремительно заливается краской смущения…
– Не знаю даже… Удобно ли? Что соседи скажут?
– Скажи – земляк твой нашёлся. Вот и помогает.
Внезапно та губу закусила, кивнула:
– Приезжай. Ждать буду. Когда сможешь? Служба ведь у тебя?
Князь быстро прикинул:
– А через три дня и смогу. В день приеду. Жди… – Тронул своего гнедого в яблоках.
…Впервые, пожалуй, Ратибор так ждал возможности выехать за пределы детинца. Нет, по делам державным вопросов не было. А вот по личным… И как назло – то одно, то другое: эскадрам поисковым командиров утверди, начальникам отрядов конкретные задачи поставь, отобрать лучших из лучших, да с послом луров поездку обсудить надо. Словом, навалилось дел выше крыши градской! С трудом через две недели выбрался, с телеги, гружённой лесом отборным, спрыгнул и постучал в ворота. Открыла Купава, ахнула, за сердце схватилась, еле произнести смогла:
– А я уже и не ждала…
Объяснять не пришлось много – служивый человек не всегда себе волен. Смог выбраться – значит смог. Нет – служба. Воин – человек подневольный.