– Будет. Поэтому ею мы закончим первое отделение – не соглашаюсь я – пусть рыдают в антракте. А начать концерт нужно с «The Final Countdown», как мы с тобой изначально и планировали. Майк, послушай… У тебя есть выходы на производителей синтезаторов?
– Есть. А что ты конкретно хочешь?
– Yamaha CS 80 – короля синтезаторов.
Гор качает головой в удивлении.
– Ну, у тебя и аппетит… ты хоть знаешь сколько этот синтезатор стоит?!
– Знаю, 6900$. Но я готов заплатить за него любые деньги – это выдающийся полифонический синтезатор, а весит он всего 90 килограмм. В Токио же есть филиалы европейских банков, где я могу снять деньги со счета?
– Виктор, дело не в деньгах. На этот синтезатор существует очередь и запись.
– Так дай нужному человеку взятку. А на второй аппарат запишемся в очередь.
– Господи, второй-то тебе зачем?! – изумляется Гор.
– Надо. За электронной музыкой будущее.
Ну, не могу же я ему рассказать, что эту легендарную модель, «не покоренную вершину синтезаторостроения», скоро снимут с производства, а новую Yamaha выпустит только в 83-м году. Но беда в том, что она уже будет не аналоговой, а цифровой. И это совсем другая тема – ни один цифровой синтезатор никогда не сможет с абсолютной точностью повторить звучание аналога. Хочу его срочно и за любые деньги. Поэтому я упрямо склоняю голову и молчу.
– Виктор… это неразумно. Просто поверь мне – Майкл, видя мое упрямство, решил зайти с другой стороны – CS 80 великолепен, спору нет, но его конструктивные особенности требуют трепетного отношения к температурному режиму. Этот Синтезатор подвержен перегреву, в результате чего теряет строй, а восстановление и приведение его в полностью рабочее состояние – крайне трудоемкий процесс. Если уж и покупать второй в пару к Yamaha, то тогда Korg PS-3300, как у Жарра, Маруани и Вангелиса. В нем с одной клавиатуры ты, по сути, управляешь тремя синтезаторами с полифонией. Лучший выбор за такие деньги – как говорят американцы: Best choice for that kind of money.
Я раздумываю несколько минут и… медленно киваю – Согласен.
Гор успокоенно выдыхает.
– И вот что еще… давай мы их оформим по договору аренды с Атлантик Рекордс? Так надежнее будет. Я как вспомню про ваши законы и порядки…
А что? Неплохая идея! И за валюту отчитываться не нужно, и синтезаторы у нас никто не отнимет. А то знаю я эти цэцовские замашки – все вокруг народное, все вокруг мое – а ну-ка товарищи Селезнев и Клаймич, пустите к вашим аппаратам поработать других желающих. А вот с вариантом аренды – уже фиг-вам! Если в договоре прописать, что посторонних лиц к аппаратуре подпускать категорически запрещено. Не дай бог сломают дорогостоящую технику!
Аппаратура действительно слишком сложная, но лучше нее в мире сейчас ничего нет. Только тут есть еще один тонкий момент – а кто нас научит работать на ней? Свой учебный центр Piano Technical Academy Ямаха откроет только в 1980 году. А нашей группе «инструктор» нужен уже сейчас. И где нам его взять? Придется снова Майкла озадачить…
Глава 6
Церемония в Будокане под названием «Мемориал войны Мертвых», завершающая десятидневные мероприятия, начатые в парках мира в Хиросиме и Нагасаки, меня не впечатлила. Я ожидал чего-то щемяще пронзительного, запоминающегося, а здесь все вылилось в расширенное заседание местного, японского «парткома». Хотя, конечно, охраны нагнали – мама не горюй! И телекамер везде понатыкали. Зато я, наконец, увидел императора с императрицей, и других членов императорской семьи – они все сидели в императорской ложе, где сиденья были обернуты золотистым шелком. Ну а мы с Николаем Николаевичем Соловьевым – в ложе для почетных гостей.
И весь зал, как один, в белых траурных одеждах. В культуре Страны Восходящего Солнца белизна – это сакральный цвет, связанный с миром богов и духов, а значит, и умерших предков. Покойников японцы тоже часто хоронят в белых одеждах. Но при этом белый – еще и цвет одежд императора во время исполнения синтоистских ритуалов, как знак его божественного происхождения. Вот так.
Сначала речь произнес премьер-министр. Минут так на тридцать. Затем представитель императорского двора. Смысл всех выступлений был примерно одинаков – ядерная война ужасна, Япония никогда не забудет случившегося, будем чтить память павших, помогать пострадавшим. Далее следовал толстый намек в адрес США, представители которых сидели в посольской ложе – мол Штаты не должны допустить повторения Хиросимы и Нагасаки.
Конечно, в той же Хиросиме мероприятие проходит более душевно. Ежегодно 6 августа к Парку мира с рассвета движутся вереницы людей. Эта река рождается и течет стихийно, каждая поминальная свеча, каждая белая хризантема оставляется перед памятником погибшим в знак чьей-то личной утраты. Груды цветов у подножия монумента похожи на снежные сугробы. Потом в небо выпускают тысячи белых голубей, символизирующих души умерших от взрыва ядерной бомбы. Кроме тех чувств, с которыми все человечество отмечает 6 августа, для жителей Хиросимы эта дата окрашена еще и личной скорбью. Именно тогда большинство семей потеряли своих родных и близких, именно с того дня многие там стали калеками и продолжали умирать в страшных мучениях.
А здесь сыграл Токийский симфонический оркестр – что-то заунывное, даже похоронное. Потом минута молчания. Девочка и мальчик в белом вышли к колоколу – поклонились. Все встали, замерли. Раздался скорбный удар поминального колокола, звон пошел по всему залу. Весь зал дружно склонился и застыл в поклоне.
Опять пошли какие-то речи. Я повернулся к Соловьеву, тихо поинтересовался:
– И долго ещё эта японская панихида будет продолжаться?
– Потерпи – коротко ответил посол – Завтрашний день будет решающим. На научно-практическую конференцию съехались основные персонажи. Речь выучил?
– О запрете ядерных испытаний? Выучил. А можно я от себя еще немного добавлю?
– Про ядерную зиму? Не надо. У нас для этого теперь Александров есть. Я видел его доклад – убийственный.
– А в целом у вас как тут? – поинтересовался я.
– Пока все отлично. Сдвинулись с мертвой точки переговоры по территориальной проблеме, да и в целом работать стало намного легче. Все благодаря тебе и Красным Звездам! Вы тут словно пробили брешь в их защитной плотине. Так отгородились от нас островитяне, что раньше не подойти было.
Ну хоть от кого-то дождался заслуженной благодарности…! Пожал на прощанье Соловьеву руку, осмотрелся по сторонам – где-то здесь должен быть глава SONY, с которым у меня была назначена встреча на завтра. Церемония закончилась, и народ начал организованно расходиться. Неподалеку я увидел Ояму и начал к нему протискиваться через толпу. Многие меня узнавали, но благодаря японской вежливости никто не приставал. А сумасшедших фанатов на такие мероприятия не допускали.
– Коничива, Масутацу-сан – поздоровался я с Оямой, поклонившись ему.
– О, Виктор! – учитель мне обрадовался, даже приобнял по-отечески. Небывалое проявление чувств для чопорных японцев.
– Мои соболезнования насчет Веры-сан – надеюсь у нее будет хорошее перерождение.
– Лишь бы не Страшный суд – вздохнул я – Как ваши дела?
– О, все хорошо, в конце ноября летим в Москву, господин Соловьев очень помог нам с визами и контактами в Москве.
Отлично! Я мысленно потер руки. Только что образованная советская федерация каратэ получит международное признание и сертификацию от одного из основателей.
– А что с Хансом?
С Лукасом насчет Дольфа Лундгрена у нас все было обговорено, но проверить никогда не мешает.
– Улетел в Лондон на пробы – покивал Ояма – Я отправил с ним одного из своих лучших учеников. Господин Лукас просил меня прислать каратиста – постановщика боевых сцен.
– Я надеюсь, Джордж был щедр?
– О… более чем! Оплата за съемки пойдет как постановщику, так и федерации. Наше участие будет также отражено в финальных титрах.
Поручкавшись с послом Менсфилдом и другими знакомыми из американского посольства, я наконец, закончил свои дела в Будокане и отправился на телеканал NHK. Завтра состоится премьера документального фильма, который про нас снимали японцы в Москве, Токио и даже Париже, и мне предстояло дать интервью, предваряющее его показ. Назвали они свой фильм незатейливо – «Восход Красной Звезды».
Встречал меня лично директор канала – низенький, плотненький японец лет 60-ти. Весь седой, как лунь, но в стильном костюме, и модном галстуке. С ним целая свита всяких ассистентов, которые тут же окружили нас плотной заботой. Всем, включая мою охрану, предложили чай, кофе и даже спиртное с закусками. В одной из переговорных на 10-м этаже здания был накрыт целый фуршет. Я вежливо отказался.
– Очень, очень жаль, Виктор-сан – расстроился директор по имени Таро Ямада – Мы надеялись, вам угодить.
– О, поверьте, все организовано на высшем уровне, господин Ямада! – я успокаивающе кивнул встревоженному Вячеславу, который мне строго-настрого запретил есть и пить в незнакомых местах.
После небольшой беседы, мы прошли в студию, где записали интервью к премьере фильма. Сам фильм я посмотрел в аппаратной, в присутствии переводчика, которого пригласил канал для интервью. Лента японцам вполне удалась – ничего нигде не провисало, все было живенько, кое-где даже пронзительно. У меня сдавило горло и защипало глаза, когда увидел кадры с счастливой, улыбающейся Верой у фонтана на ВДНХ. Ну, и мрачная сцена в Париже, где парижане провожают ее в последний путь на площади Бастилии…
– Очень хорошо, Таро-сан – мой голос дрогнул, и я все-таки достал платок, высморкался – Даже не ожидал, что получится так…ярко. И закадровые песни хорошо легли. Особенно «Я желаю счастья вам» с Верой. Думаю советское Гостелерадио захочет приобрести этот фильм.
Я сделал себе зарубку в памяти – поговорить с Лапиным. За «Голос» он мне должен…
– Мы долго думали как лучше подать эту тему с музыкой… – директор встал, подошел к окну. Нахмурил густые седые брови. Здание башни вдруг качнуло. Раз, второй… Заскрипел подвесной потолок, распахнулась входная дверь, воздух в помещении словно застыл. С тихим шелестом на пол спланировали листы из рассыпавшейся стопки бумаг с верхней полки стеллажа у дальней стены. Лица японцев в комнате превратились в застывшие маски. Ко мне подскочил Вячеслав и, схватив за шкирку, толкнул меня к двери.