нативу. Каждый искал своё место.
– И все они существуют? – спросил он, всё ещё пытаясь осознать масштабы увиденного.
– Да, – спокойно ответил Керн. – У каждого есть выбор. И он не ограничен только Летари и Орд-Ноком.
Голограммы вновь сменились. Теперь перед Иваном и Лианой возникали миры, не похожие ни на Летари, ни на Орд-Нок. Их существование казалось естественным продолжением концепции полной свободы: люди, отказавшиеся жить по навязанным правилам, создавали собственные реальности, и каждая из них представляла собой уникальную модель бытия.
– Помимо двух крупных систем, – продолжал Керн, – существует бесчисленное количество иных миров. Одни возникли из желания людей уйти от общества, другие стали результатом поиска новых форм жизни. Их нельзя классифицировать в привычных терминах государственности или культуры, потому что каждый из них – это отдельный эксперимент, отдельная философия.
На экранах возникли изображения первого из таких миров. Он представлял собой территорию без чётких границ: посреди равнины виднелись группы людей, чьи лагеря не были объединены ни общей архитектурой, ни системой коммуникаций. Кто-то строил себе укрытия из дерева, кто-то жил в металлических конструкциях, а некоторые и вовсе не имели постоянного жилища.
– Это Граница, – сказал Керн, и голоса людей, запечатлённые в архивных записях, раздались эхом. – Здесь нет законов. Каждый живёт так, как считает нужным.
Иван наблюдал, как голограмма показывала сцены из жизни этого мира. Люди торговали, создавали союзы, вели переговоры. Кто-то объединялся в небольшие группы, кто-то существовал в полном одиночестве. Не было общей структуры, не было централизации власти.
– Как они решают конфликты? – спросила Лиана.
– Они решают их так, как хотят, – ответил Керн. – Некоторые устанавливают собственные правила и собирают вокруг себя тех, кто их принимает. Другие предпочитают держаться особняком, не вступая в споры. Здесь нет силы, которая навязывает порядок, но именно в этом их стабильность: каждый осознаёт, что он сам отвечает за себя.
Голограмма сменилась. Теперь перед ними возник другой мир. В отличие от Границы, он выглядел организованно, но необычно. Здесь не было стеклянных небоскрёбов или стандартной городской застройки. Вместо этого Иван увидел узкие каменные улочки, мостовые, ведущие к высоким башням, городские площади, где люди ходили в одежде, напоминающей эпоху Возрождения. Вдали виднелись массивные стены крепостей, а дальше – просторные фермерские поля.
– Терра-Нова, – объявил Керн. – Здесь люди отказались от современных концепций цивилизации и решили воспроизвести различные эпохи человеческой истории.
– Они живут так, как жили их предки? – Иван прищурился, пытаясь рассмотреть детали.
– Не совсем, – ответил Керн. – Они не просто копируют прошлое, а изучают его, тестируют его модели. Кто-то живёт по принципам Древнего Рима, кто-то создаёт средневековые королевства. Здесь можно найти поселения, устроенные по законам индустриальной революции или раннего XX века.
Лиана сделала движение рукой, изменяя угол голограммы. Её взгляд остановился на группе людей в тёмных мантиях, собравшихся в тени высоких колонн.
– И что, они всерьёз верят, что могут построить римскую империю?
Керн слегка усмехнулся.
– Они не просто верят. Они пробуют. Этот мир – не застывшая декорация, а площадка для экспериментов. Кто-то называет это игрой, но для них это больше, чем просто развлечение. Это возможность проверить, почему одни системы падали, а другие жили веками.
Голограмма снова изменилась, и теперь перед ними раскинулся город, светящийся в ночи. Высокие гладкие здания, узкие мостики, соединяющие их на разных уровнях, пространство, наполненное мягким светом от парящих сфер. На улицах двигались люди, но не только они: рядом с ними шли механические конструкции, похожие на антропоморфных роботов.
– Это Золотой Рассвет, – произнёс Керн. – Один из самых технологически развитых миров. Здесь люди и искусственный интеллект сосуществуют в полном симбиозе.
На экранах сменялись сцены. Человек, беседующий с механическим существом, словно с равным. Группа инженеров, создающих новые системы, работающих рядом с кибернетическими помощниками. Не было ощущения, что роботы здесь – просто инструменты. Скорее, это были гражданами с такими же правами, как и люди.
– Они подчинили машины? – спросил Иван.
– Нет, – Керн покачал головой. – Они объединились с ними. Здесь нет разделения между человеком и интеллектом. Они не рассматривают искусственный разум как угрозу, потому что изначально строили его как часть себя. Их общество – это симбиоз. Они пошли дальше, чем кто-либо из нас, в поисках гармонии между живым разумом и вычислительной мощью.
Лиана задумалась.
– Значит, они сделали то, что на Земле всегда пытались предотвратить?
– Именно, – Керн улыбнулся. – Но пока это работает.
Последняя голограмма выглядела иначе. Здесь не было городов, не было технологий, не было даже организованных поселений. Лишь бескрайние пространства: пустыни, холмы, редкие лесные массивы. На этих землях были разбросаны отдельные дома, а иногда – пещеры или шатры. Люди, живущие здесь, не искали общения, не строили ничего общего.
– Пустынники, – коротко сказал Керн.
– Они живут вне системы? – спросил Иван.
– Совсем вне, – кивнул Керн. – Они отказались не только от Орд-Нока и Летари, но и от любых социальных структур. Им не нужны города, не нужны технологии, не нужны сообщества. Они выбрали полное одиночество.
Лиана наблюдала за картиной. Одинокий человек шёл по каменистой равнине, тогда как его дом был лишь небольшой пещерой вдалеке. Он никуда не спешил, не оглядывался.
– И сколько их?
– Немного, – ответил Керн. – Но достаточно, чтобы этот мир существовал. Для них единственная свобода – это полное отсутствие связей.
Изображения снова изменились, но теперь перед Иваном и Лианой открывалась не конкретная картина, а сразу несколько десятков миров, наложенных друг на друга.
– Все эти миры – результат одной идеи, – сказал Керн, останавливая изображение. – Они существуют не потому, что кто-то их построил, а потому, что люди захотели их создать. У каждого был выбор. И он привёл их сюда.
Иван молчал, осознавая масштаб происходящего. Летари и Орд-Нок казались упорядоченными системами, но теперь он видел, что Севантор – это не две цивилизации, а сотни миров, пересекающихся, существующих по своим законам.
– Значит, границы здесь существуют только для тех, кто их признаёт?
Керн взглянул на него и едва заметно улыбнулся.
– А иначе как бы это всё работало?
Лиана стояла неподвижно, наблюдая, как голографические образы сменяли друг друга, перетекая из одной сцены в другую, открывая перед ними всё новые фрагменты этой странной, но удивительно логичной реальности. Она пыталась осмыслить увиденное, но чем больше рассматривала эти миры, тем больше её захватывало чувство восхищения.
– Это… – она провела рукой по воздуху, будто пытаясь ухватить неуловимый смысл происходящего. – Это же невероятно.
Иван, стоявший чуть позади, молчал.
– Нас учили, – продолжала Лиана, не отрывая взгляда от голограммы, где перед ними вновь возникал Летари, его живые улицы, вплетённые в природу здания, светящиеся на закате купола, – что существует только один правильный порядок. Один путь, которому должна следовать цивилизация, иначе всё погружается в хаос. На Земле всегда говорили, что общество должно быть управляемым, иначе оно рухнет.
Она покачала головой, как будто сама поражаясь своим мыслям.
– Но теперь я вижу, что это неправда. Здесь нет ни правителей, ни контролирующих структур, ни армии, следящей за дисциплиной, но никто не стремится уничтожить то, что работает. У каждого есть возможность выбора, и именно поэтому этот мир стоит.
Она повернулась к Ивану, ожидая, что он разделит её восторг, но увидела на его лице сомнение:
– Что? – спросила она.
– Ты правда веришь, что так может существовать целая цивилизация? – он говорил спокойно, но в его голосе сквозила напряжённость.
Лиана нахмурилась.
– Ты сам всё видел. Они не убивают друг друга, не разрушают то, что построили. Они не соревнуются за власть. Всё работает.
– Пока, – медленно сказал Иван.
Он провёл рукой по панели, заставляя изображение смениться. Снова возникла Граница – мир без законов, где каждый устанавливал собственные правила. Затем Терра-Нова, разобщённые общины, имитирующие прошлые эпохи. Золотой Рассвет, балансирующий между человеческим разумом и искусственным интеллектом. Пустынники, отказавшиеся от любой формы общества.
– Я не спорю, что это… впечатляет, – продолжил он. – Но слишком большая свобода может быть не менее опасной, чем жёсткий контроль. Люди не всегда делают правильный выбор. Что, если кто-то решит, что его правда важнее чужой?
Лиана скрестила руки на груди.
– Тогда он просто создаст свой мир. Разве не в этом суть?
– А если он решит, что его мир должен стать единственным? Что если появится кто-то, кто попытается подчинить себе другие миры?
Она замолчала. Иван говорил логично.
– Ты боишься хаоса, – наконец сказала Лиана.
– Я боюсь не хаоса. Я боюсь, что без ограничений всегда найдётся тот, кто захочет навязать свою волю другим. Здесь всё держится на добровольности, но добровольность – это не защита.
Он снова посмотрел на голограмму Летари, где люди двигались свободно, не ограниченные рамками, но и не разрушая то, что было создано.
– И всё-таки… это работает, – сказал он тише.
Лиана усмехнулась.
– Вот именно. Ты можешь не верить в это, но ты не можешь отрицать, что этот мир существует.
Иван молчал. Он видел всё собственными глазами, но принять это было сложнее, чем признать.
Они вернулись в дом, который теперь уже не казался чужим. Здесь не было привычных стен и границ, всё пространство будто дышало вместе с ними, подстраивалось под их настроение, но в этом не было ни намёка на искусственность или принуждение. Свет мягко стекал со стен, воздух был наполнен прохладой, а через огромные панорамные окна открывался вид на спокойный, почти безмятежный город. В Летари не было лишнего шума, не было командных голосов, неторопливые тени людей двигались по улицам, словно часть единого, но ненавязчивого ритма.