Иван протянул руку, коснулся её пальцев, и она не отпрянула, лишь сжала его ладонь в ответ. В этом жесте не было ни паники, ни попытки удержать: только немой сигнал – она останется с ним, какой бы выбор он ни сделал.
Лиана сжала его руку крепче, будто боялась, что если ослабит хватку, он растворится и исчезнет в этом новом знании, в этой внезапно открывшейся правде, которая казалась ей чужеродной, но в то же время неоспоримой. Иван видел, как её мысли движутся стремительно, перескакивая с одного вывода на другой, пытаясь обрести хоть какую-то опору в том, что ещё недавно казалось таким ясным.
– Если всё это правда, если ты действительно не один из нас, – она проговорила медленно, каждое слово звучало натянуто, словно произнесённое через силу, – значит ли это, что твоя жизнь принадлежит им?
Он почувствовал, как внутри что-то болезненно дрогнуло.
– Я не знаю, – ответил он, и в его голосе впервые прозвучала уязвимость, которую он не мог скрыть. – Я не могу отвернуться, Лиана. Не могу просто сказать, что это неважно, потому что теперь всё, что я делал раньше, кажется незначительным.
Лиана смотрела на него, изучая, словно пытаясь разглядеть в его чертах что-то, что она упустила, что не замечала прежде.
– Но что, если это их судьба? – она вздрогнула, но не отвела взгляда. – Что, если ты не можешь изменить того, что уже случилось? Может быть, твой народ погиб не просто так? Может быть, этот мир не оставил их не потому, что ты должен что-то исправить, а потому, что так было нужно?
Иван нахмурился.
– Ты говоришь, как они, – сказал он, чувствуя, как в нём медленно нарастает внутренний протест. – Как те, кто верит, что всё происходит по воле случая или попросту предначертано свыше. Но если так, то зачем я выжил? Почему не умер, как они? Почему болезнь не забрала меня?
Лиана покачала головой, и её дыхание стало чуть сбивчивым.
– Ты ищешь ответы, но ответы не всегда означают истину. Иногда они просто удобны, потому что нам страшно остаться в неизвестности.
Она высвободила свою ладонь, провела пальцами по виску, словно пытаясь сбросить нарастающее напряжение.
– Я не хочу терять тебя, – произнесла она так тихо, что ему пришлось наклониться ближе, чтобы услышать. – Я не хочу однажды проснуться и понять, что ты стал кем-то другим, что я не могу узнать тебя, что ты принадлежишь чему-то, чего я не понимаю.
Иван медленно выдохнул, чувствуя, как её слова проникают в самую суть его сомнений.
– А если я уже изменился? – спросил он.
Она посмотрела на него внимательно, и вместо тревоги в её глазах появилось что-то другое – твёрдость, решимость, осознание.
– Тогда я изменюсь вместе с тобой, – сказала она, и в её голосе не было ни страха, ни сомнений, только уверенность. – Если ты теперь севанторец, значит, и я стану севанторийкой. Севантор дал нам свободу, и мы должны защищать свою новую родину.
Иван моргнул, словно не сразу поверил услышанному, но в глубине души почувствовал, как её слова становятся опорой в этом зыбком, изменившемся мире. Лиана снова взяла его за руку, но теперь её прикосновение было полным силы. Она не просто обещала быть рядом: она уже сделала выбор. И этот выбор был окончательным.
Глава 22
Лиана спала. Дыхание было ровным, глубоким, пронизанным той абсолютной расслабленностью, что бывает только в минуты безмятежного, ничем не потревоженного покоя. Он чувствовал её тепло рядом, слушал размеренный ритм её вдохов, и какое-то время это умиротворяло его, будто волны прибоя, плавно накатывающие на берег, чтобы затем бесследно исчезнуть, оставляя лишь следы в песке.
Её тёмные волосы, рассыпавшиеся по подушке, были похожи на разветвлённые реки, текущие в бесконечность, пересекающие границы сна и реальности. Иван наблюдал за ней, за каждым едва уловимым движением, за лёгкими тенями на её лице, казавшимися осколками лунного света, пробивающегося сквозь плотные слои ночи.
И всё же, несмотря на это мнимое спокойствие, внутри него разгоралось странное чувство. Сначала едва ощутимое, будто слабый отголосок далёкой грозы, оно постепенно набирало силу, становясь всё более явственным, заполняя собой всё пространство сознания.
Он не мог сказать, что именно его тревожило, не мог найти логического объяснения этому ощущению, но оно было слишком сильным, чтобы просто отмахнуться, как от случайной мысли. Тишина, ещё минуту назад казавшаяся ему живой, тёплой и уютной, теперь внезапно приобрела напряжённый, почти зловещий оттенок, как будто внутри неё скрылось нечто, что только и ждало удобного момента, чтобы проявить себя.
Иван закрыл глаза и глубоко вдохнул, пытаясь отогнать навязчивое ощущение, но оно не исчезло. Напротив, с каждым мгновением оно становилось всё сильнее, будто капля чернил, опущенная в воду, которая сначала кажется незначительной, но затем разливается во все стороны, окрашивая собой окружающее пространство. Это был не страх, не тревога и даже не предчувствие беды. Это было что-то большее, что-то, что невозможно было выразить словами, что лежало за пределами обычных эмоций, не имело формы, но обладало неоспоримой силой.
Оставаться в покое больше не представлялось возможным. Ему казалось, что, если он ещё хоть минуту проведёт в неподвижности, не сделав ничего, эта сила разорвёт его изнутри. Осторожно, стараясь не разбудить Лиану, он выбрался из постели и, едва касаясь пола босыми ступнями, направился к окну. Стекло было прохладным, и, когда он прижался к нему ладонью, ощутил, как этот холод прошёлся по его коже, пробежал вдоль позвоночника лёгкой дрожью.
За окном раскинулся ночной пейзаж, знакомый и одновременно чужой. Город спал, погружённый в зыбкий полумрак, в котором мерцали редкие огоньки, словно последние отблески угасающего костра. Однако что-то в этом пейзаже было неправильным, неуловимо изменившимся. На горизонте не было звёзд. Там, где обычно простиралось чёрное небо, теперь колыхалось нечто неясное, похожее на тёмное марево, сплетённое из теней, беззвучных волн и рассеянного свечения, едва заметного, будто его не должно было быть вовсе.
Иван ощущал, как это видение отзывается в нём, как оно перекликается с тем напряжением, что захлестнуло его изнутри. Он стоял на пороге чего-то нового, грандиозного, непостижимого. Что-то в нём раскрылось, пробудилось, наполняя каждую клетку тела неведомым ощущением силы. Он чувствовал, что всё, что происходило сейчас, не было случайностью. Это не просто игра разума, не странное сновидение на грани яви и грёз.
Он знал, что способен создать мир, ощущая эту уверенность в каждой клетке своего тела, будто давно утраченная истина наконец обрела форму.
Не иллюзию, не хрупкий мираж, не неуловимую тень воображения, а настоящий мир, в котором всё будет реально, в котором само пространство подчинится его воле, где время станет течь так, как он того пожелает. Мир, который будет существовать независимо от него, который продолжит жить даже тогда, когда он сам покинет его.
Эта мысль вспыхнула внезапно, как озарение, но в то же время казалась такой естественной, будто он всегда знал об этом, просто не решался признать. Она заполнила его разум, вытесняя всё остальное, стирая сомнения, сжигая границы, за которые он не осмеливался переступить. Он почувствовал, как его дыхание замедляется, как сердце начинает биться ровнее, как волна спокойствия накрывает его, подготавливая к неизбежному.
Осталось лишь сделать шаг, наполненный осознанием своей силы и неизбежности предстоящего. Он глубоко вдохнул, позволяя воздуху напитать его тело новой уверенностью, а затем, не колеблясь, двинулся вперёд. Там его ждало нечто, что изменит всё.
Пространство дрогнуло, словно сотрясённое волной невидимой силы, и в следующее мгновение границы реальности начали растворяться, утрачивая чёткость, уходя в неизвестность. Всё, что только что было вокруг – комната, Лиана, даже собственное тело – становилось зыбким, будто отражение в пруду, размытое каплями дождя. Ощущение привычного мира исчезало, ускользая сквозь пальцы, будто песок, который невозможно удержать. Иван сделал шаг вперёд, но под ногами уже не было твёрдой поверхности, не было пола, к которому можно привыкнуть. Вместо этого – бесконечная, неосязаемая пустота, в которую он проваливался медленно, без ощущения падения, словно время утратило над ним свою власть, замедлив течение до того состояния, где нет границ ни для тела, ни для разума.
Мир исчез, оставив его в вязком, тягучем пространстве, которое не поддавалось разумному восприятию. Повсюду был туман – густой, плотный, безначальный, словно сама бесконечность разлилась вокруг него. Он висел в этом безвременье, не чувствуя веса своего тела, но осознавая его присутствие, как осознают дыхание во сне – неглубоко, автоматически.
Где вверх? Где низ? Разве теперь это имеет значение? Здесь не было горизонтов, не было теней, ни единого проблеска света, даже собственного отражения – только бесконечная, неподвижная мгла, скрывающая в себе нечто, пока ещё не проявленное, но уже существующее.
Страх должен был прийти, захлестнуть, как ледяная волна, но его не было. Напротив, внутри него разрасталось странное, почти завораживающее чувство, будто сама эта тьма дышала, шептала ему – ты здесь не случайно. Это не ловушка, не проклятие, не кошмар, из которого хочется вырваться. Здесь он хозяин, а не пленник. Его не держат стены, потому что стен нет, не угрожает бездна, потому что бездна теперь принадлежит ему.
Одиночество, которое можно было бы назвать всепоглощающим, не было холодным. Оно не лишало его сил, не высасывало тепло из сознания, а наоборот – наполняло его до краёв, разливаясь по венам, окутывая, подчиняя. Он чувствовал, что это не конец, а начало. Здесь нет прошлого, нет настоящего, только возможность, которая лежит перед ним, готовая стать реальностью.
Иван задумался о свете.
Мысль вспыхнула внезапно, не как случайный образ, а как веление, которое он не мог не исполнить. Пространство откликнулось мгновенно. Оно задрожало, содрогнулось в своей первозданной неподвижности, словно нечто древнее пробудилось в его глубинах.