– Вы боитесь потерять власть, – продолжал Иван. Его голос стал ниже, твёрже, в нём появилась та глубина, которая могла быть опасной для того, кто привык видеть его в другой роли. – Боитесь, что все колонии Земли поймут, что могут жить без вас.
Иван сделал шаг вперёд. Теперь они стояли почти на равных. Разделявшее их пространство больше не казалось просто физическим расстоянием. Это была черта, грань, за которой разговор переставал быть просто разговором и превращался во что-то куда более серьёзное.
– Они могут сами выбирать, каким будет их мир, – его слова прозвучали как удар.
Виктор нахмурился. Взгляд его стал жёстче, резче. Он выпрямился, и в его позе появилось что-то отдавшее военной выправкой, но вместе с этим – нечто иное.
– Ты даже не представляешь, сколько хаоса это принесёт, – сказал он, его голос был твёрдым, но теперь в нём звучала не только убеждённость, но и сомнение.
Иван смотрел прямо ему в глаза. Он не дрогнул, не изменился в лице.
– Я представляю, – сказал он.
В его словах не было бравады. Они не были простым ответом на аргумент, не были вызовом. Они обозначали простое и безоговорочное понимание.
– И именно поэтому я не позволю вам вмешиваться.
Его голос прозвучал ровно, спокойно, но эта ровность была страшнее крика. Между ними повисла тишина.
Тяжёлая, наполненная множеством несказанных слов. Тишина, в которой встречались два мира, две реальности, два взгляда на то, как должно быть устроено существование.
Иван сделал шаг вперёд. Теперь между ними почти не оставалось расстояния. Воздух между ними казался натянутой струной, дрожащей от напряжения. Две воли столкнулись, два взгляда на реальность, два человека, когда-то бывшие частью одной жизни, теперь ставшие чужими.
Ни один не отводил взгляда, ни один не позволял себе отступить. Здесь, на этой земле, где пространство и время больше не подчинялись земным законам, решалась судьба не только их обоих, но и всего, что было связано с этим миром.
Когда Иван заговорил, его голос оставался спокойным, но в этом спокойствии звучала окончательность, которая не оставляла места сомнениям.
– Я ничего не имею против Земли.
Слова прозвучали без осуждения, без злости, и всё же в их основе чувствовалась стальная твёрдость человека, который больше не собирался колебаться.
– Я благодарен ей за своё детство, – продолжил он, вглядываясь в лицо Виктора, улавливая каждую едва заметную реакцию, каждую мельчайшую тень, пробегающую по его глазам. – Благодарен тебе за то, что ты меня вырастил, дал мне знания, учил принимать решения и нести за них ответственность. За то, что ты был рядом, когда я нуждался в опоре, и даже за те моменты, когда ты был строг, потому что именно они закалили меня. Ты сделал меня таким, какой я есть, и я никогда этого не забуду.
Он сделал паузу, но не потому, что колебался. Это была пауза человека, который позволяет словам осесть в воздухе, обрести свой вес.
– Но, если в течение пяти часов ваши корабли не покинут орбиту, я уничтожу их.
Мгновение повисло в напряжённом ожидании, словно сама реальность задержала дыхание, осознавая значение сказанного. Никто не проронил ни слова, а воздух между ними словно стал плотнее, насыщенный осознанием предстоящего выбора.
Эти слова врезались в пространство, погрузив всех в секунду неподвижного молчания.
Выжившие колонисты переглянулись. Во взглядах одних застыло понимание, другие чувствовали страх. Они не ждали этих слов, но в глубине души знали, что этот момент неизбежен. Иван не шутил. Он не бросался угрозами ради давления – он просто говорил то, что собирался сделать.
Лиана стояла рядом, не проронив ни слова. Лицо девушки оставалось бесстрастным, но глаза блестели. Это не были слёзы – это был огонь, сдерживаемая буря эмоций. Она знала, что это была не просто фраза, не просто ультиматум. Это был выбор, который уже был сделан.
Виктор молчал, словно его собственные мысли стали для него лабиринтом, в котором он тщетно искал выход. Он не пытался осознать сказанное – он искал за ним подтекст, смысл, возможность найти хоть какой-то путь, который позволил бы избежать неизбежного.
Но этот путь становился всё более призрачным. Он не просто не отвечал – он взвешивал каждое сказанное слово, размышляя над тем, как его воспринять. В его взгляде смешались сомнение, напряжение и что-то ещё, неясное даже ему самому, но одно было очевидно – его привычный мир рушился прямо перед ним.
Он смотрел на Ивана, пристально, изучающе. Он не сразу ответил, будто пытался заглянуть глубже: за слова, за выражение лица, за то, что могло выдать хоть тень сомнения. Но сомнения не было.
Перед ним стоял не мальчик, которого он когда-то знал, не тот, кого он провожал в первую миссию, надеясь, что тот вернётся. Перед ним стоял человек, который больше не принадлежал Земле, человек, который принял мир вокруг себя и сделал его своим.
И Виктор понял – у него оставалось всего пять часов. Он перевёл взгляд на небо. Там, за зыбкими слоями светящегося воздуха, скрывались корабли, висящие над планетой, ожидающие приказа. Приказа атаковать. Приказа уничтожить.
– Ты понимаешь, что, если они останутся, ты действительно пойдёшь до конца? – его голос был тихим. В нём не было сомнений, только осознание.
– Понимаю, – ответил Иван без колебаний.
– Ты осознаёшь, что это будет точка невозврата? – Виктор сделал едва заметный шаг вперёд, будто надеясь уловить в глазах сына хоть тень колебаний.
– Она уже пройдена, – спокойно ответил Иван.
Виктор отвёл взгляд, пытаясь найти точку опоры в реальности, которая уже не принадлежала ему. Он не просто так отводил глаза – он искал ответ, но понимал, что его нет. Взгляд его скользнул по окружающему миру, по небу, по лицам колонистов, но везде он видел одно и то же: перемены, которые он не мог остановить.
– Ты никогда не был таким, – сказал он наконец.
– Ты тоже, – Иван посмотрел на него чуть пристальнее. В голосе его скользнуло нечто похожее на сожаление, но это лишь было мгновение, не более.
– Ты действительно не оставил нам выбора? – Виктор медленно перевёл взгляд с него на Лиану, затем на стоявших за ними колонистов.
– Я дал вам выбор, – Иван скрестил руки на груди. – Вопрос в том, какой именно выбор вы сделаете.
Виктор молчал, ощущая, как каждое сказанное слово отбрасывает его всё дальше от привычного мира, в котором были чёткие границы правильного и неправильного. Он не оставался безмолвным – он внутренне боролся, пытаясь осознать, в какой момент всё изменилось настолько, что теперь уже не могло вернуться назад. Его мысли блуждали, пытаясь найти точку опоры, но всё, за что он когда-то цеплялся, рушилось перед его глазами.
Его плечи напряглись, а губы плотно сжались. Он не отводил взгляда, но в его глазах было то, что выдавалось только в редкие моменты – понимание неизбежности.
Небо над ними продолжало переливаться мягкими тенями, создавая иллюзию бесконечного движения, словно сама планета наблюдала за их разговором. Словно весь этот мир ждал своего окончательного ответа.
Когда Виктор заговорил снова, в его голосе не осталось ни мягкости, ни попыток что-то объяснить или убедить. Его интонации стали жёстче, а слова – режущими, будто сталь: холодными и непреклонными. Это был голос не отца, не человека, который пришёл сюда искать компромисс, а военного, человека, который знает правила войны и умеет их применять.
– Ты не знаешь, с кем имеешь дело.
Он не повысил голос, но от этих слов воздух между ними будто стал плотнее. Виктор смотрел прямо в лицо Ивана, не мигая, изучая малейшую реакцию, каждое движение, каждый едва заметный жест.
– Ты думаешь, что они просто уйдут? – продолжил он, словно разрывая тишину на части. – Нет. Они вернутся. В большем количестве.
И снова пауза. Не та, что говорит о сомнении, не та, что даёт время на раздумья. Это была пауза, в которой каждое слово набирало вес, превращаясь в нечто неоспоримое, в нечто, что должно было раздавить собеседника.
– И они найдут способ уничтожить тебя.
Эти слова прозвучали как приговор. Как истина, которую не нужно доказывать. Они просто существовали. Так, как существуют звёзды в небе, как существует течение времени.
Но Иван даже не дрогнул.
Он качнул головой, его губы едва заметно дрогнули, но не от растерянности, не от страха, а от чего-то совершенно иного. В его взгляде появилось то выражение, которое Виктор видел раньше – не раз, не два, а много раз. Выражение человека, который уже принял реальность и не боится её.
– Если бы у вас был этот способ, – произнёс Иван так же спокойно, без тени колебаний, – вы бы уже им воспользовались.
Это был не выпад, не вызов. Просто констатация факта. Очевидного настолько, что отрицать его было бессмысленно. Виктор не ответил сразу.
Он стоял неподвижно, но в его взгляде мелькнуло что-то, чего раньше там не было. Что-то едва заметное, скрытое в глубине глаз, в сжатой линии губ. Сомнение? Осознание?
На мгновение он отвёл взгляд, но не потому, что хотел уйти от разговора. Он не искал спасения в этом жесте. Он смотрел вверх, туда, где, за слоями зыбкого, переливающегося света, висели корабли. Ожидающие приказа. Готовые ударить. Но этот приказ ещё не был отдан.
Он глубоко вдохнул, словно осознавая, что вся его уверенность, все доводы, всё, что он считал незыблемым, оказалось ничем в столкновении с этой реальностью. И наконец, он сделал шаг назад.
Это было едва заметное движение, но оно сказало больше, чем могли сказать любые слова.
Виктор не спешил с ответом. Он стоял неподвижно, словно давая Ивану время обдумать сказанное, но на самом деле готовился сам. В его взгляде больше не было ни угрозы, ни агрессии – теперь там читалась лишь тяжесть накопленного опыта, знание того, чего не могли знать те, кто считал себя выше истории.
– Ты не первый, – произнёс он наконец, и голос его стал глубже, спокойнее, но в этой глубине слышалась неизбежность. – Ты не первый, кто решил, что может изменить мир. Не первый, кто верит, что способен сломать систему и построить нечто новое, справедливое, лишённое пороков старого мира.