На вершине холма улица перелилась в широкую Пляс дю Бург-де-Фур — сплошные кафе и фонтан посередине огромного пространства неправильной формы, вымощенного булыжником. Кейт посмотрела на часы — без двух минут три — и уселась в плетеное кресло рядом с газовым камином, выбрасывающим тепло в окружающий воздух, словно плюя в океан. И заказала кофе со сливками красивому и самодовольному официанту.
Или это что-то более гнусное, чем секс?
На другой стороне террасы мать и дочь в похожих меховых шапках курили одинаковые сигареты — этакие длинные и тонкие табачные зубочистки. Мать ласкала миниатюрную собачку, сидевшую у нее на коленях, мохнатую белую пушистость. Дочь сказала что-то, но Кейт не расслышала, они сидели слишком далеко. И слава Богу.
Принесли ее кофе с завернутым в фольгу пирожным на блюдечке. Как всегда, как везде.
Официант подошел к матери и дочери. Они рассмеялись в ответ на то, что он им сказал, опершись на спинку стула, наклонившись вперед, слегка заигрывая, флиртуя. Кейт услыхала шаги позади себя, тяжелую поступь мужчины по каменному полу. Оборачиваться не стала. Мужчина сел за соседний столик, их разделял только газовый камин и его раскаленный отражатель, этакая летающая тарелка.
Вернулся официант. Мужчина заказал шоколад. Развернул свою газету — «Le Monde», сложил поудобнее. На нем было серое пальто, красный шарф, джинсы в обтяжку, остроносые черные туфли с зелеными шнурками. Кожа выскоблена и сияет, лицо выбрито чрезвычайно чисто, он более безволосый, чем Декстеру когда-либо удавалось выглядеть после бритья. Видок точно как у мальчиков с Дюпон-Серкл, что-то в подобных личиках прямо-таки голосит об их сексуальной ориентации.
Кейт положила сумочку на столик. Достала путеводитель по Швейцарии и небрежно сложенную карту Женевы, а также ручку и маленький блокнотик.
Официант принес мужчине горячий шоколад.
Она вынула из кармана фотоаппарат, подняла его повыше и повернулась к мужчине.
— Excuse-moi, — обратилась она к нему. — Parlez-vous anglais?[75]
— Да, я говорю по-английски.
— Можно вас попросить меня сфотографировать?
— Конечно. — Он отодвинул стул и взял у нее фотоаппарат.
Кейт огляделась по сторонам в поисках подходящего фона — фонтана, красивого здания, снега на траве. И чуть переставила свой стул. Отстранила путеводитель, чтобы тот не оказался на будущей фотографии. Между его страниц был уже засунут один снимок.
— Вы остановились в Женеве по пути на какой-нибудь лыжный курорт?
— Да. Мы уезжаем завтра. В Авориаз, на неделю.
Мужчина велел ей передвинуться вправо и снова щелкнул затвором. Вновь появился официант, спросил у Кейт и у мужчины, не нужно ли чего-то еще, потом вернулся к матери и дочери. Видимо, из-за него эти женщины здесь задержались.
Мужчина чуть приподнялся и застыл полуприсев. Наклонился вперед, протянул фотоаппарат, положил его на путеводитель Кейт. Почти незаметно вытащил фотографию из книжки и сунул ее в карман пальто. После чего взял свою чашку и сделал большой глоток шоколада.
— Через три дня, — сказал он. — Может, через четыре. — Он положил на столик огромную монету; эти швейцарские монеты иногда напоминают спортивные снаряды вроде гирь. И зачем им нужна своя валюта?! Проклятые швейцарцы!
— Потом я вас найду.
На полпути к горам пошел снег. И чем выше они поднимались, тем сильнее он шел; движение по шоссе все больше замедлялось, обочины уже были забиты машинами, в основном универсалами, водители, опустившись на колени, возились в снежной слякоти, смешанной с гравием, надевая на колеса цепи противоскольжения. Дорога — настоящие американские горки, сплошные подъемы и спуски, один за другим, прямые участки всего по нескольку сотен ярдов, внешняя сторона шоссе резко и круто уходит вниз мимо зазубренных скальных выступов и прочно вцепившихся в склон сосен и рискованно высоко прилепившихся шале, окруженных строевым лесом.
К утру понедельника снега выпало аж на три фута, всю ночь по небу летели облака, розово-серая заря была хорошо видна в окно спальни, выходящее на центральную площадь курортного городка Виллаж-дез-Анфан, на кафе и магазины. Кейт осторожно выбралась в гостиную и тут же замерла, завороженная открывшимся видом, — в первые тридцать шесть часов их пребывания пейзаж был окутан тучами, туманом и крутящимся снегом, а сейчас стал кристально чист, этакая шикарная рекламная картинка: Альпы, за ними еще Альпы, и вновь Альпы, Альпы, Альпы, все в белоснежном уборе, усыпанные снегом.
Джулия подъехала, выкатилась за край лыжни, скользя без видимых усилий.
— Бог ты мой! — воскликнула она. — Как здорово!
И поцеловала Кейт в щеку. Билл тоже подъехал, обменялся рукопожатием с Декстером, похлопал его по плечу.
Снег вокруг был слепяще белым, во все стороны открывались бесконечные роскошные виды, словно весь мир поместили под микроскоп, а линзы тщательно протерли. На севере виднелись четыре горных хребта, кусок озера, снова горы на его противоположном конце — едва видимые зазубрины под необъятной синевой ясного, чистого неба.
— Поехали? — предложил Билл, отталкиваясь палками.
— Поехали! — ответил Декстер, вдруг загораясь энтузиазмом. Он явно завелся. А раньше боялся, тащился неуверенно, испуганно, да и тяжеловато было кататься в такой жуткий снегопад, к тому же подъемник возносил на высокий склон толпы лыжников, на девять тысяч футов, на белейшую поверхность, где снег, лед и небо неотличимы друг от друга — не разглядеть горизонт, — где ничто не препятствует силам природы и некуда спрятаться, укрыться, откуда не видно трассы скоростного спуска, а видимость всего тридцать шагов, где ты лишь в секунде полета от самого отдаленного видимого предмета. После подъема туда Декстер отказался скатываться с самого верха и спустился к подножию горы, на спокойные трассы, вьющиеся между деревьями.
— Я, черт побери, хочу видеть, куда меня несет, — заявил он.
Скользя вниз по одной из таких легких трасс, Кейт невольно погрузилась в философские размышления. Она тоже, черт побери, хотела видеть, куда ее несет. И задумалась, возможно ли это вообще, особенно теперь.
Сейчас они снова оказались возле вершины — здесь, на слепящем солнце, ощущения были совсем иными. Кейт сдвинула солнечные очки с защитного шлема вниз, поудобнее пристроила, чтобы полностью прикрыться от слепящих лучей, и мягкая резиновая окантовка нежно прижалась к щекам, ко лбу, упрятав глаза в нежно-розовый кокон. La vie en rose.[76] В памяти мелькнула сцена из прошлого: кровь, вытекающая на ковер из головы Торреса, его безжизненные, невидящие зрачки, голос плачущего ребенка.
Кейт передернулась, отбрасывая воспоминание, и съехала к началу скоростной трассы, резко уходившей вниз, на обдуваемый всеми ветрами склон горы, где по ледяной поверхности крутились снежные вихри.
— Я еду первым, — сказал Билл и рванул с места. Декстер явно был не в восторге от этой трассы и предстоящего спуска, но послушно последовал за ним. Потом Джулия.
Кейт осталась стоять наверху, глядя вниз на этих троих, ждавших, когда она бросится вниз с утеса.
У крутого поворота трассы Кейт ненадолго остановилась. С момента встречи с Кайлом в Женеве прошло три дня, настало время ему появиться, вылететь на лыжах из небытия, затормозить рядом и сообщить ей… сообщить о чем? Что эти агенты ФБР расследуют какое-то дело, не имеющее ничего общего ни с ней, ни с Декстером. Именно такого важного сообщения Кейт желала больше всего на свете.
Кейт подождала еще с полминуты, глядя на засыпанный пушистым снегом белый пейзаж, на поля, напоминающие зефир. Но никто к ней так и не подъехал.
Она сдалась и тронулась дальше вниз, неслышно скользя и поворачивая на мягком, как пудра, снегу, мимо вешек, отмечающих лыжню до самого низа, где добрых полдюжины трасс сливались воедино возле трех подъемников и нескольких кафе с сотнями раскладных стульев, выставленных на солнце, а вокруг развалились люди, снявшие с себя куртки, — курят, пьют пиво. Одиннадцать утра. Джулия и Декстер уже сидят в одном из таких кафе, расстегнув лыжные ботинки. Расслабились, отдыхают.
Кейт присоединилась к Биллу. Они скатились вниз сквозь бурлящую толпу, пролетели сквозь ворота, остановились, воткнув палки в снег. И повернулись к подъемнику — очередное кресло, позвякивая, двинулось в их сторону, стальной запор в передней части сиденья ударил по сгибу колен, сильно ударил, заставляя быстрее, с нежданной резкостью усесться, и его углы впились в тело.
Больше никто на подъемник не сел. Кресла устремились вперед, сначала почти горизонтально, потом резко вверх, под крутым углом, пошли над голым скальным выступом, усеянным паутиной минеральных включений, словно венами. Варикозный такой выступ.
— Здорово возбуждает, не правда ли? — спросил Билл.
Кресло подъемника достигло горизонтального участка над неглубокой долиной, врезавшейся в бок горы, с которой несся вниз стремительный поток, окруженный по сторонам соснами, наполовину засыпанными снегом, — высокие крутые склоны, ледяная на вид вода, валуны на дне, тысячи и тысячи камней, розовых и серых, белых и черных, коричневых и желтых, больших и маленьких.
— Здорово нестись вниз и не знать, что тебе сейчас встретится.
Кресла миновали провал и долину и поднялись над еще одним скальным выступом, потом прошли над длинным каменистым склоном, усеянным замерзшими сосульками и снежными заносами, бесконечными застывшими каменными лавинами и сугробами, наметенными какими-то великанами. Они забрались очень высоко, на одну из площадок на пути вверх, на пару тысяч футов, и кресла подъемника шли над горой не в двадцати футах над поверхностью, как обычно, но в пятидесяти, даже в шестидесяти.
Потом кресла замедлили ход. И остановились.
Здесь ничто не закрывало их от ветра, не защищало от холода. Здесь их тянуло обратно, назад — адекватная и нормальная реакция на то, что раньше тащило вперед и вверх. Третий закон Ньютона и в горах работает. Действие — противодействие. Сперва вперед, потом назад. Вперед — назад.