Дамчиг также согласился сопровождать экспедицию, быть погонщиком верблюдов.
И еще один человек предложил свои услуги: Очир.
Цокто хотел было шепнуть Сандагу, что неизвестного этого человека брать не следует, но побоялся, промолчал. Очир выполнял задание своего начальника — японца, и шутки с ним были плохи.
— Кто знает этого парня? — спросил Сандаг.
— Я знаю, — подал голос табунщик Яримпиль, по-видимому не без наущения самого Очира. — Это новый табунщик Бадзара, еще один его приемный сын. Он хочет заработать немного денег на свадьбу. Он сюда специально приехал из Восточного аймака. А Бадзар денег не дает.
Все заулыбались.
— А кто знает тебя? — спросил Сандаг Яримпиля. — Почему мы должны верить твоей рекомендации?
Яримпиль смутился.
— Меня не знает никто, — сказал он глухо. — Я не нойон, не тайжи и даже не передовик скотоводства. Зачем знать меня?
— То-то же. Ладно, зачислим твоего дружка, если уж ему так срочно нужно жениться. А тебе пора переходить в объединение. Какой ты приемный сын? Ты батрак из батраков, гнешь спину на Бадзара, а что получаешь взамен? Может быть, твой кошелек раздулся от тугриков? Или у тебя свой табун завелся?
Яримпиль молчал. Он сам не знал, почему зарабатывает богатство этому Бадзару, которому и дела-то никакого нет до Яримпиля.
Красные верблюды понравились Вале. Она больше не боялась их, спокойно садилась в верблюжье вьючное седло. Она сделала открытие: верблюды трусоваты, всего боятся; даже когда на них нападают вороны, они не защищаются. Двугорбые верблюды-бактрианы были легки на ходу. Правда, без привычки трудно качаться на верблюжьей спине, перегибаясь в пояснице. А когда бактриан переходит на рысь, то тебя болтает из стороны в сторону, ты взлетаешь чуть ли не до небес и чувствуешь, как все внутри у тебя переворачивается.
— Как на русских горках, — сказал Пушкарев. — Могучий зверь. Говорят, он запросто может пройти сто километров в день. Недаром его называют «кораблем пустыни».
Утром, после чая, все завьючили верблюдов и, растянувшись цепочкой, двинулись по узкому сквозному ущелью к пещере-храму, где восседала каменная богиня и горел вечный огонь.
Солнце постепенно поднималось, и пустыня заискрилась, засверкала всеми огнями, расплылась, заструилась миражными видениями. Но воздух еще был прозрачен, не замутнен смерчами, и сразу же справа они увидели, словно бы неподалеку от себя, голубую зубчатую дугу хребта Сэвэрэй, а за ним, как они знали, простиралась до самого хребта Нэмэгэту огромная котловина, тянувшаяся почти на две сотни километров. Скоро, скоро они пойдут на верблюдах по Нэмэгэтинской котловине… На автомашинах не проехать: узкие, глубокие овраги и русла, промоины и канавы, заваленные остроугольными глыбами, низкие пильчатые гребни и мелкосопочник, волнистая равнина, гигантские барханы и рыхлые пески, а в общем-то — неведомое, совершенно незнаемое бездорожье, где поломка хотя бы одной из машин может привести к трагическим последствиям. По великой Гоби ходят только караванными путями, а здесь даже караванных троп нет. Почти неизученный район… Полное бездорожье.
Дружно отодвинули в сторону камень с тибетскими знаками, ломаной линией и изображением птицы Гаруды, пожирающей короля змей Клу. Пушкарев и Валя первыми вошли в галерею со сводчатым потолком.
Сердце Пушкарева сильно забилось, когда вдалеке блеснул огонек. Огромный грот наполнился голосами.
И снова каменная богиня благожелательно улыбалась Александру. Он не сразу понял, о чем спрашивает оказавшийся рядом Сандаг:
— А где же кости динозавров?
Он огляделся по сторонам и почувствовал, как подгибаются от неожиданности ноги: скелетов ящеров не было! Ни одного. Ни одной кости, ни одного ребра… Как будто здесь их никогда и не бывало.
— Ничего не понимаю… — пролепетал он. — Они были. Цокто может подтвердить.
— Массовая галлюцинация, — сказал Тимяков.
— Наш друг геолог, по-видимому, подвержен самовнушению, — насмешливо произнес Сандаг. — Не напоминает ли вам этот случай историю с пропавшим алмазом?
Александр был уничтожен, раздавлен.
— Вот в такие минуты я чувствую себя ослом, — шепнул он Вале. — Зловещие чудеса.
— Успокойся. Огонь горит, и богиня на месте. А кости ведь могли и привидеться.
— И ты, Брутиха… Что же, по-твоему, у меня с мозгами не все в порядке?
Да, подобного потрясения он не испытывал еще никогда, даже тогда, когда обнаружил пропажу алмаза, и теперь засомневался: да были ли эти кости, величиной с телеграфный столб, величиной с буровую вышку?
— Были, были, — успокоил Цокто. — Ты взял с алтаря такой небольшой гнедой камень. Помнишь? Продолговатый. Их тут лежало много, но кто-то забрал все. Кто?.. Зачем забрал — не понимаю.
Пушкарев вспомнил. Галька… Но галька — еще не доказательство. Все же полез в сумку, вынул камень, протянул Сандагу.
— Здесь, на алтаре, было много таких камней, теперь и они исчезли. Я взял тогда один…
Сандаг повертел продолговатый камень в руках, внимательно осмотрел его, провел ногтем черту по его поверхности и взволнованно произнес:
— Окаменевшее яйцо динозавра! Карст продавал каждое такое яйцо в естественно-исторические музеи Европы и Америки по десять тысяч долларов за штуку… Я, кажется, все понял. Здесь тайный склад охотников за динозаврами! Воры… Немедленно выступаем в дорогу… А впрочем, в этом, пожалуй, нет смысла: они намного опередили нас. Кости и яйца динозавров давно переправлены в Китай.
И хотя репутация Пушкарева была восстановлена, он все не мог успокоиться. Да, да, какие-то злые силы все время стоят у них на пути! Кто бы мог предполагать, что он совершенно случайно обнаружит тайный склад бандитов-охотников за палеонтологическими сокровищами? Костей здесь было так много, такое невероятное количество — по-видимому, собирали их, прятали много лет, вели систематические раскопки под чьим-то умелым руководством, — а теперь, конечно же, потребовался большой караван верблюдов, чтобы увезти все.
И в самом деле, вскоре Лубсан обнаружил в пустыне следы большого каравана. След уходил на юго-запад, к горам Сэвэрэй.
— Придется отменить рекогносцировочные поездки, — сказал Сандаг. — Если мы и не догоним бандитов, то хотя бы будем знать, в каком направлении они ушли. У них груз тяжелый, и они вынуждены устраивать дневки. А по нынешней жаре с грузом далеко не уйдешь; не больше двадцати километров в день. Мы пойдем налегке, будем двигаться до полуночи, а то и до утренней зари, возьмем самое необходимое.
Сандаг догадывался, как все произошло: прознав каким-то непонятным образом, что тайник раскрыт, бандиты переполошились и сразу же ринулись сюда спасать награбленное богатство. Границу они, конечно, перешли незаконно где-нибудь в безлюдной местности, ночью, а потом гнали верблюдов рысью, стараясь выиграть время. Уж не старый ли знакомый Карст пожаловал в гости?..
Сандаг очень сожалел, что поторопился отпустить машины. Но дело было сделано. Он составил текст радиограммы на имя правительства, рассказал о нарушении границы бандитами и просил принять срочные меры, поставить обо всем в известность погранзаставы и пограничные пункты. Приходилось отказываться от одного из караванщиков.
— Бери лошадь и скачи во весь дух в лагерь, передай радиограмму радисту, поставь обо всем в известность Аюрзана! Пусть пошлет лучших наездников к пограничникам, — сказал он Дамчигу. — В пути ни в коем случае не задерживайся! Да ты ведь все знаешь, сам служил на границе. Используйте экспедиционные машины: скажи — мой приказ! Я написал тут письмо агроному и Зыкову.
До лагеря было далеко, когда еще доскачет по горам туда Дамчиг…
Сандаг надеялся быстрее добраться до пограничников — напрямую!
Завьючили верблюдов, наполнили бочки водой, взяли кожаные ведра, две небольшие палатки, провизию на две недели, инструменты и выступили на юго-запад. Они должны были, по замыслу Сандага, в короткие сроки пройти между южными хребтами Ноян-Богдо и Тосту к неведомому урочищу Балбырха на самой государственной границе. Там погранзастава. Там четыре колодца.
Почти сразу же за щебнистой, гладкой, как стол, равниной пришлось ехать среди беспорядочного скопления невысоких холмов. Потом стали встречаться овраги. Немалых трудов стоило заставить верблюдов спускаться по их крутым склонам. Только к вечеру путники добрались до песков и заночевали в чахлых зарослях саксаула под прикрытием невысоких черных скал. Развели костер. Верблюды жевали солоноватые сочные ветви саксаула. Старые стволы этого корявого кустарника горели, как каменный уголь, и жар держался долго. Немного отдохнули — и снова в путь. Шли всю ночь. Валя держалась за луку седла, от беспрестанного покачивания ее мутило, и она не раз пожалела, что отправилась в эту поездку. Она с ненавистью смотрела на узкую, змеиную голову своего бактриана, на его бочкообразное туловище, силилась улыбаться Пушкареву, но улыбка была вымученная.
Утром путешественники засмотрелись на восход солнца. Окрестные скалы в лучах восходящего светила казались темно-багровыми. На юге, совсем рядом, четко рисовался высокий хребет, вершины которого были словно вылеплены из лазурита. По небу тянулись огневые полосы. Ничто не нарушало безмолвия пустыни. Только один раз над верхушками скал пролетел бурый гриф.
Пока Долгор и Тумурбатор кипятили чай, Тимяков и Пушкарев обследовали скалы. Там, на гладкой черной стене, оказались высеченными какие-то непонятные значки. Пушкареву и до этого случалось находить на камнях непонятные знаки. Каким народом и в какое время они были высечены — трудно было сказать. Но они словно напоминали, что и в те отдаленные времена человек стремился как-то запечатлеть свою мысль, свое восприятие окружающего мира. Александр решил зарисовать непонятные знаки в тетрадь, и вдруг рука его дрогнула: он увидел на скале грубо намалеванную белой масляной краской птицу Гаруду, пожирательницу змей. Краска успела слегка пожелтеть, но то была именно масляная краска. А внизу — знакомая ломаная линия-пила, рельефно выведенная все той же масляной краской.