…Мертвый город Хара-Хото, курганы гуннов, щебнистые пространства пустыни Гоби, где до сих пор водятся дикие верблюды-хабтагаи и лошадь Пржевальского, устало бредущие по знойным пескам караваны… В молодости у каждого есть своя сказка; такой сказкой были для авторов этой книги дневники Андрея Дмитриевича Симукова.
В общем-то, нам в руки попали не сами дневники, а отдельные страницы дневников, возможно даже — черновые записи. Мы бурили скважину неподалеку от южной границы МНР, к нам в лагерь приехал пограничник Тумурбатор и передал пачку бумаг, связанных ремешком. Как выяснилось, бумаги забыл некто Шарадамдинсурэн из Ученого комитета, надо передать их хозяину.
Когда поздней осенью 1940 года мы вернулись в Улан-Батор, то узнали, что Шарадамдинсурэн отозван в прошлом году в Москву. «Шарадамдинсурэн» в переводе значит «Светлый Дамдинсурэн» — так называли в Монголии советского ученого Симукова из-за цвета волос.
Этот человек заинтересовал нас необычайно. Повсюду мы слышали о Симукове: память о нем жила в самых отдаленных кочевьях Монголии. Он был учеником знаменитого путешественника Петра Кузьмича Козлова, участвовал в раскопках гуннских Ноинульских курганов, совершал поездки в мертвый город Хара-Хото. Впервые А. Д. Симуков приехал в Монголию в 1923 году с экспедицией П. К. Козлова и шестнадцать лет отдал изучению этой страны. Он создал на монгольском и русском языках «Атлас Монгольской Народной Республики», написал «Географию МНР», «Географический обзор гобийской окраины МНР» и ряд других ценных работ. В 1936 году правительство МНР наградило его орденом Полярной Звезды.
Но все это мы узнали потом. А в тот день, когда Тумурбатор передал нам страницы дневников Симукова, мы были заняты бурением колодца, волновались за результаты проходки (вода все не показывалась!) и пачка аккуратно сложенных листов была небрежно засунута в полевую сумку. И лишь позже, в минуты вынужденного безделья (стенки юрты сотрясались от урагана), мы вспомнили о документах.
А потом при свете свечи читали дневниковые записи.
Скупые заметки, еще «не обработанные», не расшифрованные, изобилующие специальными словами, каких нет ни в одном языке, кроме монгольского: хоолай, бэль, араг, тойрим, сайр — ландшафтные термины.
Чтобы дать читателю представление о записях Симукова, мы приводим небольшой отрывок из его дневника 1927 года, оставляя всё без изменений. Именно об этом путешествии, завершенном в 1928 году, он упоминает в письме к своей матери, которое мы цитировали.
«1927 год. Моя первая самостоятельная Южногобийская экспедиция. Конечным этапом ее будут горы Тосту-Гурбан-Сайхан. Возможно, удастся пройти в мертвый город Хара-Хото, где уже приходилось бывать с экспедицией П. К. Козлова. Со мной отправляется жена Миля.
…12 июля, закончив сборы, мы выехали на частном авто из Улан-Батора и 20-го прибыли в Ламын-гэгэн, исходный пункт путешествия.
…13 августа выехали рано и стали спускаться в котловину без дороги; когда взошли на холм, открылась примечательная картина: вся равнина была усеяна хуланьими стадами. Количество их было наверняка не меньше десяти тысяч. В бинокль хорошо были видны вольно бродившие табуны, хуланы (куланы) кормились, бегали, играли, дрались. Отдельные носились взад и вперед, поднимая клубы пыли. В воздухе стояло беспрерывное ржание, напоминающее отдаленный скрип немазаных телег на деревянном ходу. Библейские времена в двадцатом веке! Решено было немедленно погнаться за дикими ослами. Мы врезались в самое большое стадо. Кругом были хуланы, спокойным поскоком пересекавшие сплошным массивом путь автомобилю. Отдельные табуны останавливались неподалеку и смотрели на нас…
…3 сентября. Поздним утром пришли верблюды при двух проводниках. Итак, мы идем дальше на юг. Пойдем в самое сердце Южной Гоби, к горам Алтан-ула, Цаган-Богдо, Тосту, Нэмэгэту, Гурбан-Сайхан. Один из проводников сообщил неприятную новость: в районе, куда мы направляемся, бесчинствуют разбойники. В курене Юм-бейсе я навел подробные справки о разбойниках. Это шайка некоего Жадамбы. О нем я слышал и раньше. Его люди вооружены хорошо, угоняют лошадей и верблюдов, разоряют аилы. В курене я выпросил еще одну винтовку для Мили.
Весь день дул холодный ветер с запада. Видели табунчик диких коз. Миновав восточное окончание горной группы Бага-Баин-цаган, наш караван вышел в урочище Толи. Общее впечатление от всего этого массива крайне унылое: темно-серый, матово поблескивающий щебень, такие же горы, иногда совсем черные, почти полное отсутствие воды, растительной и животной жизни. На 40 километров нам встретился лишь один колодец Цзун-цаган-дэрис. Проводники сообщили мне, что в Ихэ-Баин-цаган и урочищах Бичигтэ-эхин и Бичигтэ-адык есть надписи на монгольском и тибетском языках. Много рисунков.
В урочище Толи есть колодец и небольшое болотце, поросшее хорошей густой травкой. Кругом камыш, хармык, будургана и немного дэрисуна. Далее — жидкие поросли цзака и местами тамариска. Урочище служит водопоем хуланам и козам.
Отсюда открывается хороший вид на вторую цепь Гобийского Алтая. Видны Алтан-ула, Нэмэгэту, Гильбэнтэ, Сиврэ, оба Номохона и едва заметные в дымке дали Баин-боро-нуру. К северу от Сиврэ маячат верхушки колоссальных барханов Элэсын-ула. Алтан-ула резко обрывается в пустыню, к котловине Ингэна-хобур.
…5 сентября. Вышли еще до света. Вода местами очень близка к поверхности сайра, даже хуланы до нее докапываются. При отсутствии ветра и +29,5° в тени здорово грело. Поднявшись по бэлю[42], мы с Сандагом увидели стадо верблюдов и направились к нему. Сгонявший верблюдов пастух, заметив нас, бросился наутек, очевидно приняв нас за разбойников. Оба мы были с винтовками. Кое-как удалось его остановить. Подъехала Миля, и пастух окончательно успокоился. Он указал нам колодец и аил. Колодец мы нашли, аил — нет. Лагерь разбили прямо на бэле. Аил оказался брошенным: заслышав о нашем приближении и решив, наверное, что идут разбойники, люди убежали в скалы.
…9-го утром караван выступил в дальнейший путь.
Мы достигли Нэмэгэту. В южных цепях Гобийского Алтая это самый высокий хребет к западу от Гурбан-Сайхана. Вместе с тем он четко выражен. Без всяких предгорий, крутой, высокой и узкой стеной встают над пустыней высокие горы. Бэль тоже высокий и сравнительно крутой. Горы с большим обилием скал. Южный склон ниспадает в пустыню крутыми скалистыми стенами. Пустынный загар очень силен, и скалы кажутся совсем черными с матово-свинцовым блеском.
…19 сентября. Ночью на нашу стоянку напали разбойники, хотели угнать верблюдов. Мы подняли невообразимую стрельбу из шести винтовок. Жадамба позорно бежал, потеряв лисью шапку, которую сбило пулей. То, что это был Жадамба, сомнений нет. Накануне 10-го я заезжал в пострадавший от разбойников аил. Там угнали пятьдесят верблюдов. Разбойников было семеро. Жадамба, человек лет тридцати, носит лисью шапку. Особые приметы: словно бы вдавленный нос, выпирающие скулы, впалые щеки, не хватает переднего зуба. Лисью шапку отдали проводнику Джергалу.
Хоть и не спали всю ночь, в восемь утра погрузились и двинулись на юг, к Хара-Хото…
…2 ноября. Кругом ровная, местами бесплодная пустыня, около воды (здесь 4 колодца) редкий саксаул и невысокие барханы. Здесь проходит южная граница МНР.
Как и в прошлом году, здесь, на Балбырхе, оказался аил — половина верблюдов богатого аила, стоявшего в Торцо. Зайдя в аил, мы узнали о некоторых работах европейской экспедиции на Эдзин-голе, о промерах Сого-нора, об охоте их и др.
Уже в темноте, просидев в седле не менее 11 часов и пройдя около 60 верст, мы прошли к колодцу Торцо — первому колодцу Эдзин-гола, расположенному среди невысоких барханов.
3 ноября утром, пока собирались в дальнейший путь, разыгралась буря. Палатку нашу свалило. Барханы задымились, закружился песок, и небо потемнело. Мы поспешно перебрались в одну из больших соседних юрт. Часа через два буря немного стихла, и мы с проводником Лубсанджабом решили ехать к знакомому торгоуту Циндэ, чтобы оформить переход границы, т. к. Циндэ был цагдой-тайгамой[43], следившим за границей. Как только мы выехали, буря снова усилилась. Ехать же надо было как раз против ветра. С трудом продвигаясь вперед, мы ехали по обросшим тамариском барханам, пересекали глинистые площадки, поросшие мелким тростником. Наконец доехали до урочища Дарцык — места зимовки южной партии экспедиции Козлова. Глаза были полны песку.
После Дарцыка выехали к окраине обширных камышей, залегающих к югу от оз. Сого-нор по правому берегу р. Дунду-гола. Камыши были совершенно вытоптаны пасущимся здесь княжеским табуном (около 2000 голов). Проехав по южной окраине камышей, мы подъехали к руслу Дунду-гола и вскоре, все еще борясь с непрекращающейся бурей, подъехали к юрте Циндэ. По дороге из-под ног наших верблюдов грузно взлетел фазан. Встретили меня как старого знакомого и почетного гостя.
Я передал хозяину хадак и маленький подарок — безопасную бритву. Произвел впечатление не размер подарка, а факт, что я с прошлого года не забыл желания Циндэ, интересовавшегося тогда этой вещицей.
Вспоминали прошлый год, жизнь экспедиции, говорили о П. К. Козлове, которого здесь называют „Батыр-амбань“[44], о прошлогодних раскопках. Я поинтересовался — не проведет ли меня Циндэ в Боро-хото — предприятие, не удавшееся в 1926 г. из-за отсутствия проводника. Но он отказался, сообщив следующее: в состав европейской экспедиции, стоявшей в то время на Эдзин-голе, входили и китайцы. Сейчас же по прибытии на Эдзин-гол они явились к князю (Торгоут-Даши-гун) и передали ему распоряжение правительства о недопущении иностранцев, не имеющих специального разрешения от китайского правительства, к исследованиям и в особенности к археологическим раскопкам. Если бы эта экспедиция уже ушла с Эдзин-гола, Циндэ рискнул бы меня провести к этому загадочному брату Хара-Хото.