— Вот и хорошо. Я уже стар, а мой единственный сын живет в городе и редко навещает меня. А ты знаешь, как трудно пожилому человеку справляться со своим хозяйством: то разбегутся табуны, то волк утянет теленка из стада… Я уже давно подумывал усыновить кого-нибудь. Вижу — ты заботливый брат, думаю — будешь заботливым сыном. Стоит мне замолвить словечко эмчиламе[14] Шарабу, и он вылечит твою сестру.
— Я буду хорошим сыном! — с жаром воскликнул Чимид.
— Вот это мой скот, — сказал старик, протянув худую, сморщенную руку и очертив пальцем в воздухе полукруг.
Чимид увидел на склонах сопок отары овец, а в долине табуны коней и стада яков. Он вспомнил, как всегда выгонял своих овец на склоны сопок, чтобы легче было их сосчитать. Но сосчитать овец в отарах старика было невозможно: их было так же много, как звезд на ночном небе.
Чимид почтительно склонил перед стариком голову.
Во всем аймаке был только один такой богатый человек — Бадзар; молва о его стадах дошла до самых отдаленных кочевий. И все говорили: богат, как Бадзар. Рассказывали также, что его сын, Бадрах, долго учился в далеких странах и, когда вернулся оттуда, стал уважаемым человеком. Об этом толковали старики у очагов в глухие зимние ночи. По словам стариков, Бадзар был черствым, хитрым человеком. Чтобы обойти закон, запрещающий нанимать батраков без договора, он усыновлял их и заставлял круглый год в жару и стужу пасти свой скот. И все говорили: лучше подохнуть с голоду, чем попасть в руки Бадзара.
Теперь этот Бадзар стоял перед Чимидом, ласково похлопывая его по плечу, и в самое трудное для Чимида время хотел выручить его из беды. И Чимид подумал, что людская молва, как взбесившаяся собака, — она кусает всех без разбора. Он даже усомнился: Бадзар ли перед ним? Точно угадав его мысли, старик сказал:
— Спроси юрту Бадзара — каждый укажет тебе ее. А сейчас заглянем к почтенному Шарабу. Как говорится, упущенное время самым длинным арканом не поймаешь…
Чимид взялся за оглобли тырки. Старик повел его к высокому белому храму с золоченой крышей. Из-за туч проглянуло солнце, и крыши кумирен так заблистали, что на них стало больно смотреть. От кумирен тянулись дворы, огороженные глинобитными стенами и частоколом. Чимид и Бадзар прошли мимо главного храма, на дверях которого яркими красками были намалеваны четыре страшных чудовища — хранители, оберегающие храм от лягушки, удава, обезьяны, ворона и бедняка. Со стен храма смотрели трехглазые бурханы[15], держащие в зубах обезглавленные тела богоотступников, а в руках — их головы.
Из храма доносилось уханье барабана и лязг медных тарелок. Повсюду бродили огромные черные псы с красными лоскутками на шее. Проходили богомольцы с обнаженными головами. Со стороны ближнего кочевья доносилось ржание лошадей; над приземистыми юртами вился дымок.
Бадзар и Чимид свернули в один из монастырских двориков и увидели деревянный барак и одинокую юрту.
— Милостивый Шараб зимой живет в байшине[16], а сейчас перебрался в юрту, — пояснил Бадзар.
На скатанных коврах, поджав ноги, в юрте сидел толстый человек в островерхой шапочке. На его жирной руке болтались четки. Перед ним стояло ведро с кашей. Толстяк запускал руку в ведро и набивал кашей рот.
— Ом мани падме хум, ом мани падме хум… — забормотал он, увидев гостей. Потом вытер руку о полу халата и стал внимательно разглядывать подслеповатыми глазами Чимида. — Бурханы гневаются на вынесшего из юрты огонь поздно вечером, — прохрипел он.
Бадзар дернул за рукав Чимида. Тот упал на колени и приложил руки ко лбу. Он дрожал от суеверного страха, вспомнив, что действительно как-то зимой вынес огонь из юрты, чтобы посмотреть овец.
— Святой лама, моя сестра сильно больна… — проговорил он почти шепотом.
Знахарь взял с полки толстую книгу в кожаном переплете, открыл ее наугад и стал что-то бормотать на тибетском языке.
— Тащи сестру! — приказал он. — Жизнь ее на пороге вечности…
Чимид вышел, бережно взял на руки стонавшую Дол-гор и вернулся в юрту. Он положил сестру на кошму у ног знахаря.
— Ей требуется лечение физическим способом, — произнес Шараб, осмотрев больную.
Он наклонился и сжал руками грудную клетку девушки. Долгор закричала. Шараб, не обращая внимания, стал мять ей живот. Потом взял с полки медную чашечку с какой-то темной жидкостью, разжал деревянной лопаткой зубы больной и влил ей в рот эту жидкость. Долгор захлебнулась и закашлялась.
— Придешь через три дня, — сказал он Чимиду. — Теперь все зависит от милости богов. Да не забудь, что за лечение причитается корова, два теленка, четыре барана и четыре ягненка.
Чимид покорно склонил голову, поднял с пола сестру и, пятясь, вышел.
Не так давно белая восьмистенная юрта Бадзара стояла на самом почетном месте — на юго-западном конце ряда юрт стойбища. В крайней юрте на северо-западе жил бедняк Аюрзан. Но после того как Аюрзан уговорил аратов объединиться в артель, все откочевали в долину, и Бадзар остался один. Почета больше не было. Теперь в артели на юго-западном конце стоит юрта председателя Аюрзана, и он самый уважаемый человек.
Потому-то Чимид без всякого труда нашел юрту Бадзара.
Ночевал он вместе с другими пастухами в кособокой серой юрте. Здесь же, на овчине, лежала Долгор. Она всю ночь стонала, и Чимид долго не мог уснуть. Только он закрыл глаза, как кто-то толкнул его в бок. Перед ним стоял Бадзар, сощурив острые глазки.
— Беззаботный тарбаган весну проспит, — проговорил он. — Твои братья уже в степи, а ты отлеживаешься. С таким почтительным сыном скоро по миру пойдешь!
Чимид вскочил. В юрту падал дневной свет.
— Оседлай солового коня. За тремя холмами твоя отара. Да поворачивайся! — сказал Бадзар и вышел.
Долгор металась в бреду, выкрикивала непонятные слова. Ее щеки горели, на губах была пена. Чимид с жалостью посмотрел на нее — ему не хотелось оставлять сестру одну без присмотра. Пожевав без всякого аппетита сушеного мяса, он отправился в степь.
Когда солнце поднялось над самой высокой горой, Чимид загнал овец в укромную лощину, стреножил коня и тайком пробрался в юрту к сестре. Долгор лежала на овчине лицом вверх, под ее закрытыми глазами чернели могильные тени. Дыхание вырывалось с хриплым свистом. Чимид окликнул ее, но она не раскрыла глаз. Тогда Чимид решил, что сестра при смерти, выскочил из юрты и побежал к знахарю. Шараб, как и вчера, сидел на коврах, лениво перебирая четки.
— Она умирает… Помоги!.. — крикнул Чимид.
Но ни один мускул не дрогнул на сером, как войлок, лице знахаря. Он взял с полки книгу, раскрыл ее, пробормотал какую-то молитву и, сдвинув брови, сказал:
— Нам не дано властвовать над бурханами. Много людей умерло в этом году от цинги. Много людей умрет. Я жалкий слуга духов, и у меня нет золотого плода, драгоценный сок которого делает людей здоровыми… Смирись и разбери решетку юрты — твоей сестре пора отправляться в страну бурханов. Отнеси ее в долину смерти и положи головой на запад; навещай сорок дней и сорок ночей. Если священные собаки и хищные птицы не побрезгуют ее телом, значит, она была праведницей и весь грех на тебе…
— Спаси ее, спаси! Я отдам все, что у меня есть… — в исступлении хватался Чимид за гутулы Шараба. — У меня никого нет на свете, кроме нее…
— Не гневи богов, жалкий безумец, — оттолкнул его знахарь. — Она умрет, как умерли другие. Такова воля богов. Иди и выполняй сказанное!
Чимид поднялся с земли и, сгорбившись, направился к двери.
— Не забудь уплатить за лечение! — сварливо крикнул ему вслед лама. — Загробный владыка Эрлик-Номон-хан записал твой долг в судную книгу…
«Нужно посоветоваться с Бадзаром», — решил Чимид. Но, вспомнив, что оставил овец без присмотра, пошел к пастухам, чтобы упросить кого-нибудь покараулить хозяйскую отару. Еще издали он услышал шутливо-печальную песенку и поехал на пронзительный фальцет.
Моя маленькая соловая кобылка
Притомилась и захромала.
Моя любимая ушла от меня,—
Кто исцелит мое сердце?
— Эй, Чимид! Все ли спокойно? — еще издали закричал веселый пастух Гончиг и подъехал к Чимиду: — А я вижу — ты убрался; думаю, нужно за твоей отарой поглядеть. Не в добрый час нагрянет этот проклятый мангус Бадзар — будет тебе выволочка. — У Гончига была круглая стриженая голова с большими оттопыренными ушами и вечно смеющиеся глаза с нависающими толстыми веками. Халат — сплошная рвань.
— Сестра при смерти… — выдавил из себя Чимид. — Ходил к эмчиламе, а он приказал отнести ее в степь.
Лицо Гончига помрачнело. Он вертел в руках длинную березовую палку с петлей из тонкого ремня на конце.
— Плохи твои дела, Чимид. Эти знахари умеют только плату брать. Вот я прошлой осенью побывал с караваном в городе, так там настоящие врачи лечат. Все в белых халатах и веселые. Мне больной палец мигом ножом отхватили, теперь не болит. — Он показал Чимиду обрубок пальца на левой руке. — Далековато до города, а то бы и твою сестру вылечили без всякой платы. Закон такой. Плюнь ты на этого обиралу Шараба, бери любого коня из табуна и вези сестру на север, в Дунду. Там врач есть. Может быть, еще не поздно! — добавил он.
Чимид безучастно слушал эти слова. Далеко до Дунду, и сестра, наверное, не вынесет тяжелой дороги… А может быть, она подождет умирать, и ученые врачи, более мудрые, чем Шараб, изгонят болезнь, и Долгор снова станет сильной и здоровой? Он упадет перед врачами на колени и упросит их вылечить сестру. Только бы Долгор подождала еще несколько дней. Бадзар даст ему самого выносливого коня, и он быстро доскачет с больной сестрой до ученого эмчи.
В просторной белой юрте старика Бадзара было людно. Свет скупо проникал сквозь наполовину закрытое войлочным клапаном верхнее отверстие. В воздухе висел синий дым. Может быть, поэтому лица гостей имели зеленоватый оттенок, казались безжизненными. Перед кажд