Но начинать надо было с другого. Мы ведь ничего, ну абсолютно ни крошечки не знали о Древней Греции!
— Я буду краток, — сказал Александр Петрович.
— Максимально, — сказал Каген.
— Перехожу к делу!.. Если вы думаете, что Древняя Греция — какое-то одно единое государство, вы ошибаетесь! Древняя Греция — это великое множество крохотных, очень дорожащих своей независимостью государств, каждое из которых состоит обычно всего только из одного города и прилежащих к нему селений. Назову главнейшие… В южной части Европы — на Балканском полуострове — это Афины и Спарта… Среди островов, образующих архипелаг между Балканами и Малой Азией, крупнейший из них — Крит. Более тысячи лет назад, находясь в Вавилоне, мы познакомились с одним из тогдашних жителей этого острова — критянином Анхиалом, помните?
Еще бы!.. Разве мы могли забыть Кузнечика и Анхиала!..
— А Милет? — напомнила Нкале. — Где это?
— Милет, — сказал Александр Петрович, — один из главнейших городов-государств на западном берегу Малоазийского полуострова. Говорят, что именно в этом городе жил и создал свои бессмертные поэмы величайший поэт древности слепец Гомер… — Академиков на секунду задумался, затем продолжал: — В понятие древней Греции входят также многочисленные, совершенно самостоятельные города-колонии, основанные греческими переселенцами вдоль всех южных берегов Европы и по всему Черноморскому побережью, включая Крым и Кавказ… Я думаю, что как раз в одну из таких колоний и направляются сейчас наши спутники…
Нкале открыла рот, чтобы что-то спросить, но Академиков остановил ее.
— Все древние греки, — продолжал он, — где бы они не жили, называют себя эллинами. Они говорят на одном языке, давно уже владеют настоящей буквенной письменностью, верят в одних и тех же богов. И государственное устройство у них приблизительно одинаковое… Во главе каждого города-государства стоит избранный всем народом племенной вождь — басилевс, или, если хотите, царь-полководец. А порой их бывает даже два сразу. Ни одному из этих царей никогда и не снились такие богатства и такая власть, какими обладали правители огромных восточных деспотий. Объяснение: в маленьком государстве, даже нападая на своих соседей, никаких особенных богатств не награбишь и, я думаю, это еще важнее — все, что ты делаешь, у всех на виду! И скинуть такого царя, если он вздумает вдруг непомерно притеснять свой народ или окажется плохим полководцем, не так уж трудно. Достаточно, чтобы Совет Старейшин вынес соответствующее решение, а Общенародное Собрание, которое ежемесячно происходит на главной городской площади, этот приговор утвердило… Ну, тут, конечно, бывают и разногласия. И дело порою доходит до кулаков. Потому что Совет Старейшин состоит обычно из родовой знати — аристократов, а в Общенародном Собрании участвуют все свободные граждане: простые земледельцы, ремесленники, корабельщики, торговцы, воины, рыбаки… Все они называются одним словом — демос. Демос — означает народ. И потому государство, в котором народ добился права диктовать свою волю правителям, называется демократическим…
— А женщины в этих собраниях тоже участвуют? — спросила Нкале.
— Ни в коем случае! Ни женщины, ни рабы!..
— Две минуты! — как можно вежливее сказал Каген. — Я насыщен знаниями!.. Но теперь, пока морской воздух не перестал действовать и силы снова не оставили нас, давайте пройдемся по кораблю. Перейдем к практическим занятиям!
Предложение Кагена было тем более правильным, что кормчий и юноша Атрид, которых мы считали уже своими знакомыми, успели за это время покинуть нос корабля и перейти на корму.
«Геракл» имел метров двадцать в длину и около пяти в самом широком месте — посередине. Вдоль его бортов, по семь человек с каждой стороны, прикованные цепями к низким скамьям сидели полуобнаженные гребцы — рабы. На спинах некоторых из них виднелись следы от ударов плети. Попутный ветер подарил этим измученным людям благодатную передышку. Вытащив из воды и закрепив в уключинах длинные весла, они отдыхали. Кто молча вглядывался в скользящий справа от нас гористый берег, кто тихо переговаривался с соседом. Седой старый гребец, мимо которого мы проходили, затянул песню:
Тень, что падает от меня, в палубе след протерла.
Весла к моим приросли рукам, пот разъедает цепи.
Дом далеко.
Постарела жена…
Но мальчики стали мужами.
Я трижды бежал. Я сто раз был бит…
Пора, сыновья! Пора вам!..
— Замолчи, раб! — гневно крикнул богато одетый средних лет пассажир, с рыхлым надменным лицом и сильными, но изнеженными, руками. — Это бунтовская песня!
Я трижды бежал… Я сто раз был бит…
Пора, сыновья! Пора вам!
Старик повторил последние слова песни, словно не слыша окрика.
— Ах так! — Кулак богатого пассажира взметнулся над стариком.
— Не горячись, Кнемон! — Черные пальцы поднявшегося позади старика гребца-негра охватили запястье занесенной для удара руки. — Старик — не твой раб, Кнемон. И здесь не Милет. Здесь — море.
Насмешливо улыбаясь, могучий негр мягко опустил руку злобного пассажира.
— Ты посмел коснуться аристократа, пес?! — Лицо Кнемона побледнело от ненависти. — Ну погоди же, ты за это поплатишься! Я откуплю тебя у кормчего, раб, и клянусь Милетом…
— А я убью тебя, Кнемон, — все с той же улыбкой, спокойно сказал негр. — Иди, откупай… Но не клянись тем, чего нет. Ты же знаешь, что Милета больше не существует.
Он отбросил руку Кнемона и неторопливо опустился на свое место.
Ошеломленные, мы повернулись к Александру Петровичу:
— Что он говорит? Почему Милета не существует?
— Он говорит правду, — сказал Академиков. — Во второй половине шестого века до нашей эры персидский царь Кир завоевал Малую Азию и подчинил себе почти все греческие города на ее побережье. В том числе и Милет… Около трех десятилетий спустя, уже при Дарии, Милет поднял восстание малоазийских греков против персидского владычества. На помощь восставшим пришли только Афины. Они послали к Милету два десятка своих кораблей. Этого было слишком мало. А все другие греческие города-государства по разным причинам восстания не поддержали… И вот результат!.. Взгляните, наши таймеры показывают 494 год до нашей эры. Милета больше не существует! Несколько месяцев назад Дарий стер его с лица земли… Сжег и разрушил до основания! А все жители, кто остался в живых, были угнаны в плен или проданы в рабство…
— А все эти люди? — Нкале обвела рукой палубу «Геракла».
— Несомненно, беженцы!.. Потому-то я и высказал предположение, что они направляются в одну из колоний… Скорее всего, в Пантикапею. Эта черноморская колония в районе Керченского пролива была основана два или три века назад выходцами из Милета…
Кнемон между тем был уже на корме. По всем признакам он жаловался кормчему на своих оскорбителей. Он показывал в их сторону, тыкал пальцем в торчащую за поясом кормчего плеть, хватал за плащ и побуждал немедленно идти к нарушителям дисциплины. Кормчий внимательно слушал го, сочувственно покачивая головой, но и не думал трогаться с места. Презрительная улыбка, блуждающая на губах полуотвернувшегося от них Атрида, свидетельствовала, что этот Кнемон не пользуется его симпатиями. Мы направились к ним…
После всего, что А. П. рассказал нам о Древней Греции и о гибели Милета, я с особенным вниманием присматривался к людям, мимо которых мы теперь проходили. Больше всего здесь было детей и женщин. Но были и мужчины. У многих из них на коже виднелись шрамы от ожогов и ран. Судя по одежде и украшениям, тут были и богатые люди, и бедняки — все вперемешку. Улыбки можно было заметить только на лицах детей. Лица взрослых были озабочены и печальны. И ничего странного: потерявшие своих близких, лишившиеся, наверно, всего имущества, видевшие гибель родного города и не знающие, что их ждет впереди, — чему они могли радоваться?!. И в тоже время — это бросалось в глаза — ни на одном из этих лиц не было и следа униженности или покорности. В любом из них было больше чувства собственного достоинства, внутреннего благородства и какой-то особенной независимости, чем на лицах тех, например, высокопоставленных чиновников, которые чуть не на коленях подползали к трону его величества императора Цин Ши… Чувствовалось, что эти люди действительно свободны!
Женщины ухаживали за детьми, что-то шили или вязали. Мужчины тихо разговаривали между собой. Некоторые закусывали — ели чеснок и хлеб, макая его в оливковое масло, и запивали разбавленным водою вином… О, черт! — лучше бы я этого не видел! Нестерпимое ощущение жажды и голода снова стиснуло мне желудок и подкатило комком к горлу. Наверно, то же самое почувствовали и мои товарищи: не сговариваясь, мы ускорили шаг и чуть не бегом выскочили на корму, где Кнемон все еще продолжал уговаривать кормчего. Кормчий, однако, не поддавался.
— Нет, Кнемон, не проси, — говорил он. — Выслушай мои доводы. Как я могу продать тебе самого лучшего своего гребца, если мне некого посадить на его место? Ведь ты же, несмотря на всю справедливость своего гнева, не сядешь вместо него на весла?
Кнемон высокомерно вскинул голову:
— Разумеется, нет! Но я предлагаю деньги.
— Деньги? — усмехнулся кормчий. — Деньги — прекрасная вещь, но только при определенных условиях. Ради них ты в свое время примирился с персами и согласился стать их казначеем в Милетском порту. Ради них же ты изменил Дарию и присоединился к восставшим. Благодаря этому у тебя на руках осталось все то золото и серебро, которое ты должен был сдать персам. Ничего не скажешь — ты поступил хитро. Дарий даже назначил огромный выкуп за твою голову… Но что толку?.. Здесь — море! Сейчас мне один гребец дороже всех твоих денег!.. И, кроме того, учти! — отказываясь продать тебе нубийца, я спасаю тебя, Кнемон. Потому что если он сказал, что убьет тебя, он убьет… Без всякого выкупа. Просто задушит!.. Боги не простили бы мне этого.