Находящийся тут остров Данлоп, наверно, когда‑то был под водой. Его берег высотою в 65 футов на всем протяжении состоит из террас и усеян круглыми валунами, отшлифованными водой. В одном месте мы нашли такие же валуны на высоте ста футов над уровнем моря. Почти все они наносные, и, в отличие от обыкновенных морских голышей, сторона их, обращенная в землю, осталась остроугольной.
Берег к северу от мыса Берначчи отличается от окрестностей ледника Феррара и Новой гавани тем, что тянется рядом закругленных бухточек, окаймленных низкими ледяными стенами. Там, где берег выступает небольшими мысами, имеются обнажения гнейсовых пород и частично морен, залегающих неправильными пятнами, весьма интересными для геолога. Дальше длинными волнистыми линиями простирается покрытая снегом возвышенность, покато спускающаяся к берегу. За ней — опять ряд горных хребтов, прорезанных глубокими долинами. Насколько мы могли проследить, долины эти радиусами расходятся от вершины, с которой берет свое начало ледник Феррара.
По мере того как приближаешься к берегу, снежная скатерть, составляющая первый план картины, все больше и больше закрывает вид на пики, стоящие в отдалении от берега, и даже со значительного расстояния невозможно хорошо видеть внутренние долины. Исследовать эти долины с вершины ледяной шапки — одна из задач, поставленных перед Западной партией.
Я до сих пор не представлял себе, чтобы весеннюю экскурсию можно было совершить так приятно.
24‑го числа после полудня мы собрались в обратный путь. Пройдя почти 11 миль, остановились на ночевку с внутренней стороны обломка Ледникового языка. 25‑го числа направились по прямой линии на мыс Эванса. На ночевку остановились уже довольно далеко от берега. Боуэрс измерял углы с нашего полуденного привала, а я заснял панораму, при этом сильно передержав снимок.
26‑го числа прошли всего 2,5 мили, как на нас нагрянула свирепая пурга. Мы пошли ей навстречу. Вначале я еще пытался идти в пургу. Это было вполне возможно, хотя ветер очень замедлял движение. Пройдя еще две мили, решили сделать привал. Нам долго не удавалось поставить палатку, однако справились и, усердно поработав внутри нее метлой, очистили все от снега.
Благодаря заботе и усиленной топке на наших вещах было сравнительно мало снега: опыт всегда полезен. Пурга продолжалась все 27‑е число, а 28‑е оказалось самым тяжелым днем из всех. Ветер дул в лицо, режущий, морозный, постепенно усиливающийся. Несмотря на это, мы упорно шли вперед, останавливаясь время от времени, чтобы обернуться и дать нашим лицам отойти. Только около 2 ч дня удалось найти подходящее место для полуденного привала под защитой ледяной гряды.
От длинного, утомительного перехода сильно пострадал Симпсон. Все лицо его было обморожено и теперь еще в пузырях. Снег несло, пока мы сидели в палатке, и только в 3 ч он перестал. Мы смогли снова двинуться, хотя ветер нисколько не утих. Тут я увидел над южным хребтом Эребуса зловещее, мутное небо, сулившее новую пургу. В необоснованной надежде, что она обойдет нас, я пошел дальше, как вдруг Неприступный остров исчез с наших глаз. Мы кинулись искать место для привала, но пурга уже нас настигла со всей силой. Снег несло и крутило, не было никакой возможности поставить внутреннюю палатку. Потребовалось много времени на то, чтобы поставить и внешнюю палатку. Наконец, благодаря Эвансу и Боуэрсу, нам это удалось. Пришлось рисковать обмороженными пальцами и изо всех сил цепляться за палатку, дюйм за дюймом укреплять ее. Если принять во внимание обстановку, это было еще сделано не особенно медленно. Напились какао и стали ждать. В 9 ч вечера снег перестало крутить, но мы решили идти дальше, несмотря на ветер.
Пришли домой в 1 ч 15 м пополуночи, донельзя изнуренные. Ветер не унимался ни на мгновение; температура воздуха держалась около ‑16° [‑27 °C]. Я не запомню более тяжелого перехода, чем пройденная нами в последний день 21 миля.
В сущности, за исключением последних дней, эту экскурсию мы совершили даже с некоторой долей комфорта. Я и не считал возможным в весеннее время пройти так удачно.
Температура воздуха у самого глетчера Феррара была ‑40° [‑40 °C], а затем колебалась между ‑15° [‑26 °C] и ‑40°. Конечно, это выше, нежели можно ожидать на Барьере, но сама по себе и такая температура не составляет большого удовольствия. Во многом мы обязаны собственному большому опыту. Мы употребляли на треть больше топлива, чем летом. Благодаря теплу и двойной палатке после завтрака и ужина пользовались часом досуга и отдыха, во время которого сушили носки и пр. и потом не спеша снова надевали их. Обувь мы меняли немедленно после того, как разбивался лагерь. Таким образом ноги у нас были теплыми всю ночь. Спальные мешки почти все время возили на санях открытыми. Хотя от солнца пока, по‑видимому, немного тепла, однако я такого мнения, что возить спальные мешки открытыми полезно даже в самый большой мороз. Благодаря этому наши мешки содержались в более сухом виде, чем если бы днем они оставались скатанными. Внутренняя палатка, правда, довольно сильно обледеневает, но я не вижу, как можно было бы этому помочь.
Эта экскурсия дает мне возможность посоветовать геологической партии, каким путем лучше идти к Гранитной гавани, а именно — вдоль берега, где лед по большей части защищен цепью прибрежных айсбергов, предохраняющих его от всякого давления. Вне этих гор иногда до самых мысов имеется немало однолетнего льда, спрессованного вместе с остатками старого пака. Ходить тут нелегко, как мы убедились на обратном пути. За этим поясом нам попадались неправильной формы полосы сильно торосистого льда. Все это указывает на общую тенденцию льда собираться и сплачиваться вдоль берега.
Цели нашей небольшой экскурсии достигнуты, но самое большое удовольствие доставляет мне сознание, что в походе к Южному полюсу со мной будут такие люди, как Боуэрс и Эдгар Эванс. Не думаю, чтобы в подобные экспедиции когда‑либо отправлялись люди, более закаленные или более опытные в санном деле. Маленький Боуэрс — прямо диво.
Я тут только понял, как он проявил себя на мысе Крозье, где они испытали гораздо большие невзгоды.
Несмотря на то что мы так поздно вернулись домой, все поднялись, и я сразу узнал все новости. Лейтенант Эванс, Гран и Форд возвратились из Углового лагеря на другой день после нашего ухода. Они отсутствовали шесть ночей, из коих четыре провели на Барьере в очень тяжелых условиях. Одну ночь они испытали температуру в ‑58° [‑50 °C].
Меня порадовало известие, что в Угловом лагере все хорошо сохранилось, уцелели даже остатки снежных валов, воздвигнутых нами для защиты лошадей. Это устраняет всякие опасения относительно возможности найти лагерь Одной тонны.
У Форда сильно отморожена рука. Это досадно, потому что свидетельствует о беспечности с его стороны. К тому же весьма возможно, что пропадет кончик одного пальца. Если ж это случится или если рука будет заживать медленно, Форду нельзя будет участвовать в Западной экспедиции, а заменить его некем.
У лейтенанта Эванса и Грана цветущий вид.
У лошадей вид тоже хороший, и про них сообщают, что все очень резвы.
Среда, 3 октября. Несколько дней отвратительной погоды. В пятницу — день нашего возвращения — была чудная погода, как в декабре. Неопытный приезжий мог бы удивиться: чего мы медлим, не отправляемся на юг? На этот вопрос ответила суббота: дул холодный ветер. В воскресенье еще хуже: густой снег с пургой. Так продолжалось до понедельника и весь понедельник. Против дома нанесены такие сугробы, каких никогда не бывало. За каждой грудой ящиков — огромные кучи снега. На всех тропинках навалило с фут снега, но на скалах его мало, вероятно вследствие того, что уже сильно тает. Уилсон говорит, что первые признаки оттепели были замечены им 17 сентября.
Вчера погода постепенно улучшилась, и сегодня опять ясно и тепло. До сегодняшнего утра можно считать приблизительно один хороший день на восемь дурных.
Лейтенант Эванс, Дэбенхэм и Гран в пятницу с утра отправились к небольшому выступу, названному Головой турка. Эванс хочет измерять углы, а Дэбенхэм займется геологическими исследованиями. Они до сих пор сидели больше в палатке, но все же кое‑что успели сделать. Гран вчера вернулся захватить еще провизии и ушел обратно сегодня утром. С ним ушел на весь день и Тэйлор. Дэбенхэм сейчас приходил поесть. Он в восторге от сделанных им открытий. Лавы, из которых сложена Голова турка, по его мнению, древнего происхождения. Дэбенхэм сделал множество фотографий и вообще остался крайне доволен своими наблюдениями. Он собирает массу материала с целью доказать, что вулканические перевороты происходили тут независимо от Эребуса и даже, быть может, до того времени, как эта гора впервые была выдвинута из бездны.
Мирз уже более недели, как ушел на мыс Хижины. Тюленей там теперь, как видно, большое обилие. Дмитрий в пятницу приходил с письмами и снова ушел в воскресенье. Славный он малый и очень сметливый.
Понтинг наготовил удивительных кинематографических пленок. Мой интерес к фотографии очень сблизил меня с ним. Я понял, какой он хороший человек. Когда надо помочь другим, научить их, он никаким трудом не тяготится, а к собственной работе относится восторженно.
Понтинг достигает необычайных результатов, и если ему удастся выполнить всю свою программу, то у нас для увековечения нашей экспедиции будет такая кинематографическая и фотографическая коллекция, подобной которой ничего еще не бывало.
Новость, и очень серьезная. Аткинсон говорит, что лошадь Джию еще слишком слаба, чтобы возить груз. Ей на судне было нехорошо, и она еле осталась живой, проплыв от судна к берегу (Джию из партии, доставленной Кэмпбелом). Она всю зиму поправлялась, так что Отс даже удивился: вид у нее хороший, ест исправно, хотя в сравнении с другими худощава. Я и не ожидал, что она долго выдержит, но чтобы она отказалась работать в самом начале — это серьезный удар. Боюсь, что у нас с лошадьми вообще еще много будет горя.