Бальмис, пытавшийся акклиматизировать привезенные магей и бегонию в новом Ботаническом саду, столкнулся со скептическим и откровенно враждебным отношением со стороны докторов из Квалификационной комиссии: еще до начала экспериментов они поставили под сомнение лечебные свойства этих растений. Ход их мыслей можно было обобщить одним вопросом: разве способен хирург, прибывший из Америки, научить чему-то новому столичных медиков? Бальмису пришлось принять горькую истину: даже блестящий послужной список не гарантирует уважения коллег.
В то время как Бальмис уже считал, что вот-вот достигнет вершин профессионального успеха, он внезапно оказался повергнут в пучину непонимания. Враждебно настроенные к нововведениям врачи смешали с грязью его открытие, продолжая упрямо настаивать на том, что единственно возможным средством для лечения галльской болезни остается ртуть.
– Он пытается навязать нам знахарское снадобье! – злобно твердили они. – Он сам рассказывал!
Очень скоро Бальмис и его тик стали мишенью для издевательств. Сам он знал, что коллеги оскорбляют его у него за спиной. Во время доклада Бальмиса о результатах исследования перед медицинской комиссией разразилась ожесточенная дискуссия между традиционалистами и новаторами, вылившаяся в шквал уничижительного шиканья, свиста и ругани. Достопочтенный доктор Бартоломе Пиньера покинул зал и, размашисто шагая по коридорам больницы, не переставал вопить:
– Обман, обман! Надувательство!
Бальмис оказался совершенно не готов к подобной бурной реакции. Понятно, что обвинения в обмане были нацелены на то, чтобы похоронить его карьеру. Но почему? – спрашивал он себя.
«Так у нас заведено…» – единственное объяснение, которое ему удалось получить от одного из коллег, сторонников новаторства. Бальмис совершенно пал духом, нанесенная в сердце рана сломила его. Казалось, он тонет, как корабль, получивший пробоину по ватерлинии.
– Я всего лишь ученый, ищущий новых знаний, я добропорядочный честный человек, почему они со мной так поступают?
– Вы шарлатан! – кричал ему доктор Пиньера.
Бальмис всеми силами старался сдерживать ярость перед нападками своего смертельного врага, но не мог перестать думать о нем даже во сне. Возвращаясь в ночных кошмарах, Пиньера вызывал у Бальмиса такой животный ужас, какой он в юности испытывал перед слишком строгим и требовательным профессором.
Но ему хватало ума не поддаваться на провокации тех, кто жаждал его публичного унижения. Напротив, Бальмис реагировал мудро и выдержанно. Так, засучив рукава, он составил доклад о «действенных свойствах агавы и бегонии в лечении венерических заболеваний и скрофулеза»[30], в котором не только наголову разбил обвинения коллег-медиков, но и представил подробное описание своих клинических наблюдений. В заключение он посетовал на чрезмерно недоброжелательное отношение к себе со стороны столичного врачебного сословия и обозначил свою принципиальную позицию: «Я приехал в Испанию не как шарлатан, а как ученый, имеющий знания и опыт в этой области; моя цель – служение общественному благу и выполнение задач, направленных на улучшение здоровья людей».
Но возникшая полемика принесла Бальмису глубокое разочарование, боль и уныние. Он раскаивался, что приехал в Мадрид. Сколь наивен он оказался, полагая, что путь будет устлан розами и что его заслуги обретут немедленное признание! Теперь же и его гордость, и его имя навсегда втоптаны в грязь.
Ему думалось, что произошедшие события отбросили его карьеру далеко назад. Для человека, живущего ради профессиональной славы и успеха, это было самым страшным. Чтобы справиться с разочарованием, он прибег к проверенному методу – полностью отдался своему увлечению наукой, любви к медицине и врожденной любознательности. Бальмис не особо нуждался в обществе: его внутренний мир был настолько богат и разнообразен, что он предпочитал сидеть дома и читать последние медицинские журналы, а не участвовать в посиделках с коллегами, чтобы ругать своих недоброжелателей или рассуждать о жестокой несправедливости профессии врача. Будучи человеком, находящимся в постоянном процессе самообразования, он занялся делом и освоил два курса клинической медицины с целью получения степени доктора. Это была его давнишняя мечта – перейти в категорию людей, работающих умом, а не руками. Ему подумалось, что и отец, и дед в случае успеха могли бы им гордиться.
В своей квартирке на улице Монтера Бальмис устраивался в расшатанном кресле, спрятав ноги под стол, где стояла маленькая печка; один из слуг регулярно подкидывал в нее уголь. Устав от занятий, врач закрывал глаза и вспоминал свою жизнь в Мехико – мягкий климат, вкус рагу из индюшки в соусе чили или мясного бульона, кусочек шоколада и рюмочка мескаля, представления в Колизее, ароматы рынка Париан и вежливость местных жителей. В Мадриде ему все казалось слишком жестким, категоричным, безусловным – начиная с колючих холодов и заканчивая личным общением, теперь даже акцент горожан резал Бальмису слух.
Однажды, когда он листал страницы издания «Гасета де Мадрид», на память ему пришли совсем иные картины: опустошенная оспой Оахака, лесные индейские деревушки, чьи жители не имеют сил подняться с земли, а лица их обезображены язвами; нескончаемые споры со священниками, противящимися вариоляции. В «Гасете» рассказывалось об опубликованной в Англии книге некоего доктора Эдварда Дженнера[31] под названием «Исследование причин и действие вакцины коровьей оспы». Трактат этот вызвал оживленную полемику в медицинских и научных кругах Европы. В газете приводились слова одного каталонского врача, Франсиско Пигильема: он превозносил достижения Дженнера и выражал готовность немедленно приступить к вакцинации в городке Пучсерда, как только получит из Парижа или Лондона прививочный препарат. Для медика, столь страстно увлеченного научными инновациями, как Бальмис, эти сообщения представлялись глотком живой воды: они подтверждали его собственные догадки о человеческом иммунитете. Не теряя ни минуты, Бальмис решил немедленно ознакомиться с этим открытием во всех подробностях.
С другой стороны, к его удовлетворению, в медицинских дебатах о методе Бальмиса при лечении сифилиса чаша весов начала склоняться в его пользу; даже сам Папа приказал применять его в одной из римских больниц.
– Ясно, что этот метод работает, к прискорбию некоторых коллег, – говорил друг Бальмиса доктор Руис де Лусуриага.
Они свели знакомство, поскольку обоим пришлось отстаивать метод вакцинации Дженнера перед теми же самыми врачами, которые глумились над Бальмисом; теперь же они переключились на английского медика.
К тому времени лечение при помощи магея и бегонии получило такие хорошие отзывы, что другие врачи начали рекомендовать его для лечения не только сифилиса, но и кожных поражений, подагры, артрита и патологии внутренних органов.
Однако все это являлось весьма слабым утешением для человека, поставившего так много на этот метод. Бальмис осознавал, что его репутация запятнана. В 1801 году он получил степень доктора медицины, испытав бурную радость оттого, что сбылась его главная мечта. Тем самым он совершал огромный социальный рывок, но у него восхождение к новому статусу заняло годы, тогда как другие добивались того же в кратчайшие сроки только потому, что могли похвастаться благородным происхождением. С того момента перед ним открывались двери Мадридской академии медицины, и в перспективе его ожидало общение со сливками врачебного и научного сообщества. Но ни эта важная веха в его жизни, ни официальное признание его заслуг, когда в ботанической энциклопедии Мексики название «Begonia syphilitica» было переименовано в «Begonia balmisiana», ни три курса ботаники, прослушанных Бальмисом при Королевском Ботаническом саде Мадрида, ни два года изучения химии в Королевской лаборатории, ни титул придворного хирурга Его Величества короля Карла IV с прибавкой в шесть тысяч реалов в год – ничто из этого не могло стереть из его памяти воспоминаний об испытанном унижении.
Из всей истории с магеем и бегонией Бальмис вынес тот урок, что никогда нельзя доверять коллегам; собственно, об этом его предупреждал Бернардо де Гальвес, когда перед смертью говорил, что худшие враги человека – это его ближайшее окружение. Вторым следствием данного опыта стало упрямое и решительное стремление доказать миру свою способность к великим свершениям.
Ла-Корунья была переполнена людьми. Каждый день туда отправлялись все новые потоки крестьян из внутренних районов Галисии, Кастилии или Астурии, откликнувшихся на планы Короны по облегчению положения беднейшего населения: развернулась кампания по вербовке семей для колонизации Рио-де-ла-Плата и побережья Патагонии. В город они прибывали в плачевном состоянии. В порту будущих поселенцев осматривали, регистрировали и готовили к отплытию. Отвечал за медицинский осмотр колонистов доктор Поссе, которого власти назначили на эту должность. Работа предстояла колоссальная, и для этого доктор нанял себе в помощь четырех врачей, нескольких хирургов и военного фармацевта. Его задача состояла в том, чтобы отсеять всех тех колонистов, кто по состоянию здоровья не был способен перенести путешествие.
Из инфекционных болезней чаще всего встречалась оспа. Когда выявляли какого-нибудь заболевшего, врач советовал ему расторгнуть контракт и возвращаться в свою деревню.
– Для тебя единственный шанс поправиться – это свежий воздух твоей деревни, – говорил он.
Со временем крестьян с симптомами оспы становилось все больше и больше, что создавало угрозу новой эпидемии. Поссе незамедлительно отправил свою команду на поиски возможных случаев заболевания среди новоприбывших, разместившихся в частных домах и армейских казармах как в самом городе, так и за его пределами. Поссе приказал проводить окуривания, а сам без конца навещал поселенцев, сознавая необходимость изоляции заразных больных. По его приказу въезд в город был запрещен любому человеку из инфицированной провинции, даже если тот предъявит справку о здоровье и подтверждение того, что он выдержал карантин. Поссе работал на сдельной основе в Военном госпитале, и даже при этом у него оставалось время сотрудничать с городскими властями, занимавшимися организацией бесплатной медицинской помощи. Подобная преданность своему делу была замечена и высоко оценена королевским интендантом: он назвал Поссе главным муниципальным врачом Ла-Коруньи, охарактеризовав его как «человека способного и добропорядочного».