– В юности, после обязательного приветствия, я любил незаметно наблюдать за людьми из маленького окошка в глубине помещения, – рассказывал он Годою. – И когда в цветниках собиралось побольше народа, я шел и включал фонтан… Ха-ха-ха! Можно было лопнуть от смеха – все машут руками, вертят головами, не понимая, почему промокли.
Годой от души расхохотался. То были другие времена. Когда Карл IV был всего-навсего принцем Астурийским[34], его отец стоял во главе монархии и империи, в которой ничто не предвещало нынешнего упадка. Конечно, ему выпала на долю особенно тяжелая эпоха: под вопросом было не только выживание, но и сама основа монархии. Дабы спасти трон, ему пришлось закрыть страну для всякого иностранного влияния, – ему, родившемуся в Италии, человеку образованному и чувствительному к новшествам века Просвещения; это тягостное противоречие не могло не сказаться на его апатичном и вялом характере. Неспособный сражаться в одиночку, преследуя выполнение жестких политических задач, он переложил решение самых щекотливых и неприятных дел на плечи своей супруги, королевы Марии-Луизы, и министров, особенно Мануэля Годоя. Религия – он посещал мессу несколько раз в день – и разнообразные увлечения позволяли ему ускользать от насущного бремени правления империей, погрузившейся в невиданные доселе хаос и нищету. Из увлечений он отдавал предпочтение музыке – сам играл на скрипке и даже приобрел для своего двора квартет инструментов Страдивари – и живописи. Именно он открыл талант Франсиско де Гойя-и-Лусьентеса и впоследствии поддерживал художника. Самой же необычной из его забав стало фонтанное дело, плод его страсти к архитектуре и интереса к работе хитроумных механизмов, приводивших в действие фонтаны дворца Ла-Гранха. Еще он любил столярничать и знал толк в ремесле часовщика, хвалясь, что не изобрели еще таких карманных часов, которые он бы не смог починить. Часов, чье бесстрастное тиканье отмеряло приближение конца времен.
Карл IV пользовался славой мецената и покровителя не только искусств, но и наук, хотя ситуация в тогдашней Испании не благоприятствовала свободному обращению идей. В первые десять лет своего правления он способствовал бурному развитию медицины, основав Королевскую Медицинскую школу, Ветеринарную школу и Химическую лабораторию в Мадриде; эти заведения были оснащены впечатляющими библиотеками с трудами по медицине, ботанике и фармакологии. Монарх выделил деньги на несколько научных экспедиций, к примеру, на экспедиции Александра Гумбольдта и Мартина Сессе по Южной Америке и на кругосветное плавание Маласпины и Бустаманте[35]. По сути, Карл IV был благочестивым просвещенным человеком, застигнутым врасплох бурными противоречиями эпохи; поклонник прогресса, он боялся связанной с ним свободы. Король был искренне озабочен благосостоянием народа и доказал это, когда однажды вечером в Ла-Гранхе, вынужденный оставаться во дворце по причине ненастья, он принял решение содействовать величайшему и невиданному доселе предприятию в области медицины.
Укутанный в меховую мантию, король сидел за столом в своем кабинете и на исходе дня, как обычно, принимал своего первого министра, Мануэля Годоя. Они познакомились пятнадцать лет назад во дворе этого самого дворца. Годой, тогда еще простой королевский гвардеец двадцати одного года от роду, рослый и стройный, сопровождал монарха в составе эскорта. Взбрыкнувший конь сбросил его на землю, но юноша тут же поднялся и снова уселся в седло. Это произвело большое впечатление на супругу короля, Марию-Луизу, наблюдавшую за происшествием из окна кареты. Она подозвала гвардейца к себе, представила его мужу, и таким образом, без каких-либо других оснований, королевская чета не только ввела его в число приближенных, но и приобщила к политике, вызвав тем самым немалое смятение при дворе. Карл понял, что нашел то, что давно искал: человека, полностью ему преданного. Благодаря Годою он смог навсегда избавиться от грозной тени своего отца, а заодно и от всех тех, кто продолжал преуспевать, словно старый монарх был еще жив. Так началась головокружительная карьера Годоя. Он был обласкан и заслужил почести и богатство, получив титул первого государственного секретаря в двадцать пять лет. Еще через пять лет он считался самым могущественным человеком Испании.
Вопрос, который король каждый вечер неизменно задавал министру, прозвучал и на этот раз:
– Что сегодня было сделано для моих вассалов, Мануэль?
– Все, что в человеческих силах, Ваше Величество… – отвечал Годой с усмешкой. – С обычными врагами мы потихоньку справляемся, но есть и другие, которые не дают расслабиться…
В тот день он вручил королю доклад из вице-королевства Новая Гранада от двенадцатого июня 1802 года. Карл вздохнул, покряхтел и приступил к чтению. По мере того как он переворачивал страницы, лицо его мрачнело. Город Санта-Фе-де-Богота, согласно докладу, вот уже два года страдал от ужасающей эпидемии оспы. Положение дел описывалось самым удручающим образом; трупы вывозили по ночам не столько для того, чтобы избежать заражения, сколько для того, чтобы не посеять панику. Городской совет обратился с ходатайством к монарху, чтобы он воздействовал на вице-короля, который отказывался использовать городскую казну для строительства новой больницы и принятия неотложных мер: требовалось вырыть глубокие рвы для захоронения останков умерших, оборудовать помещения для карантина и создать запас негашеной извести и прочих обеззараживающих средств.
– Санта-Фе-де-Богота[36] стала жертвой настоящего мора, – произнес Годой. – С учетом того, что эпидемия десятилетней давности унесла жизни почти пятнадцати процентов населения, существует опасение, что на этот раз количество умерших может увеличиться в несколько раз.
У Карла сжалось сердце. Он прекрасно представлял себе, что способна натворить эпидемия в городе: сначала возникают проблемы со снабжением, приводя к нехватке продуктов первой необходимости, а это, в свою очередь, влечет за собой безудержный рост цен и в итоге полную разруху.
Король вызвал своего камердинера.
– Пригласите доктора Рекену, пусть возьмет с собой подарок от итальянского врача. Он знает, о чем речь.
Слуга вышел из кабинета. Карл обернулся к Годою:
– Оспа, опять оспа, – промолвил он обреченно.
Каракас в 1776 году, Мехико в 1778, Гватемала в 1780, Кадис в 1800… Список был столь же велик, сколь необъятны пределы Испанской империи. Всякий раз, когда, казалось, удавалось победить эту напасть, она, как птица Феникс, возникала вновь, особенно в Америке.
И даже в самой королевской семье: как описать ужас и боль от гибели стольких близких родственников? Навсегда в его память врезалась смерть родного брата, дона Габриэля, вместе с женой и новорожденной дочуркой. Когда недавно его собственная дочь Мария-Луиза заболела, сердце монарха сжималось так же, как и сейчас от событий в Новой Гранаде. Этот парализующий страх накатывал каждый раз, когда требовалось немедленно принять меры, чтобы предотвратить распространение болезни и не допустить паники при дворе.
Для него, как и для прочих королей Испании, оспа была заклятым врагом – самым древним, самым непримиримым, самым жестоким. Среди ее именитых жертв числились император Фердинанд IV Австрийский, японский император Го-Комё, китайский император Фулинь, негус Эфиопии и даже сам король Франции Людовик XV. В Англии болезнь не пощадила род Стюартов. По подсчетам выходило, что во всем мире из-за оспы погибла или была навсегда обезображена пятая часть населения. Из всех напастей, бичевавших род людской, этот мор был самым распространенным и самым длительным. Ни чуме, ни холере, ни желтой лихорадке не удалось закрепиться так надолго и на такой огромной площади, как оспе.
Сам Карл IV порой опасался, что его род прервется… Разве оспа не покончила с династией Габсбургов, которую сменили Бурбоны? Сколько времени потребуется для того, чтобы Бурбонов постигла та же участь, что и Габсбургов? – Он задавал себе этот вопрос, прекрасно помня, что в Испании оспа изменила ход истории так, как это не снилось ни одному другому неприятелю.
В это мгновение вошел доктор Рекена, королевский лейб-медик, пухлый человечек невысокого роста. В руках он держал деревянную шкатулку и стопку листов, которые вручил монарху с низким поклоном.
– Как звали того итальянского врача?..
– Доктор Карено, Ваше Величество, – отвечал Рекена. – Также я принес вам копию трактата английского врача Дженнера, которую он вам подарил.
Доктор передал королю принесенную шкатулку и бумаги, а тот, в свою очередь, вручил их Годою.
– Я так понимаю, что вакцинация приносит хорошие плоды, – промолвил министр.
– Да, хотя в этих краях с болезнью по-прежнему предпочитают сражаться молитвой, умерщвлением плоти и покаянием, – саркастически уточнил медик.
– Непросто убедить людей, что можно побороть зло путем прививания этого же зла, – заметил Годой.
– Вы правы, здесь можно вдохновить лишь примером. Какой подали вы, Ваше Величество.
Рекена напомнил о том, что Карл IV решил подвергнуть вариоляции свою дочь и обоих сыновей в надежде, что вассалы последуют их примеру. Королю похвала понравилась.
– Я поступил, как вы советовали, доктор. И мы должны стремиться к тому же успеху и с вакцинацией… Вы так не считаете?
Медик кивнул. Король открыл шкатулку и достал из нее несколько стеклянных пластин, запечатанных воском. Между пластинами виднелись какие-то волокна.
– Эти нитки пропитаны гнойной субстанцией, взятой от коровы, так?
– Да, они прибыли вместе с трактатом Дженнера. Если их привить человеку, то он избежит заражения… Это сподвигло меня подсказать Вашему Величеству следующую мысль: стоит организовать экспедицию, чтобы доставить эти волокна в наши заморские территории и распространить там применение вакцины.
Годой задумался и через некоторое время спросил: