тряпочки, но она не осмеливалась развесить их для просушки на палубе, стыдясь, что моряки поймут, в чем дело. Она думала о матери, о сестрах, о донье Марии-Хосефе, скучала даже по служительнице из приюта… В уме она вела с ними долгие беседы. Ей пришлось отгородиться от других в собственном мирке: было нелегко ощущать себя белой вороной, одновременно объектом презрения и объектом вожделения. Когда матросы видели, что Исабель куда-то уходит с одним из санитаров, они разражались сальными шутками и скабрезными намеками. Но никто из них не набрался храбрости впрямую досаждать ей, поскольку каждый боялся окончить свои дни в пасти у акул.
С начала плавания маленьких пассажиров сильно мутило, особенно когда их заставляли уйти с палубы. Бедняжек одолевала рвота, их тошнило в те же горшки, куда они справляли нужду; дети плакали и жаловались на боли в животах. Некоторым счастливчикам удавалось заснуть – это был лучший способ пережить качку. Кандидо, бледнее обычного, высовывал голову в иллюминатор, чтобы вдохнуть свежего воздуха и смотреть вдаль, как его учили. Исабель, которая ежедневно встречалась с врачами для выполнения плана вакцинации, попросила Бальмиса и Сальвани дважды в день проверять состояние здоровья подопечных – один раз с утра и один раз вечером, что вскоре тоже вошло в привычку. Исабель нуждалась в медицинской помощи для лечения мелких хворей у детей, будь то тошнота, простуда, боль в горле или расстройство желудка.
Когда в зоне видимости показался Лиссабон, погода улучшилась, и море успокоилось. Снова стало можно гулять по палубе. Исабель выходила в своей обычной одежде, повязав на голову платок, как галисийская крестьянка, и накинув на плечи черную шаль, чтобы защититься от ветра. Почувствовав себя лучше и воспрянув духом, дети вернулись к обычной жизни и подняли переполох. Корабль представлялся им одной большой игрушкой. Целыми днями они гонялись друг за дружкой, затевали прятки и проказничали. Кандидо де ла Каридад стал верховодить в компании мадридцев – во-первых, из-за сильного характера, а во-вторых, потому что он умел раздобыть дополнительную еду. Несмотря на строгий запрет, он пробирался в кладовую и воровал то колбасу, то хлеб, которыми потом делился со своими сообщниками. В один прекрасный день Бенито, сын Исабель, застукал его за этим занятием.
– Что ты делаешь? Это за-запрещено…
– Наябедничаешь мамочке?
– Нет, если… если ты со мной поделишься.
Кандидо отломил ему кусок колбасы, но Бенито этого показалось мало.
– Ладно, бери, обжора!
Бенито старались не трогать, потому что он был под защитой «командирши», но остальных галисийцев беззастенчиво использовали для оправдания своих разбойничьих вылазок. Их заставляли сознаться, что это они украли питьевую воду или же скинули веревки за борт. Однажды Кандидо отвязал канаты, которыми на палубе крепились спасательные шлюпки; это вывело из себя боцмана, когда он заметил нанесенный ущерб.
– Это сделал Франсиско Антонио! – Кандидо указал на одного из галисийских мальчишек.
Боцман пожаловался капитану, и тот явился в кают-компанию во время ужина: мундир застегнут на все пуговицы, галстук туго затянут, вид устрашающе-строгий, голос суровый и отрывистый. Дети смотрели на него в испуге.
– Франсиско Антонио!
Мальчик робко встал с места.
– Я не потерплю хулиганства; отвязать крепления спасательной шлюпки – это очень серьезный проступок. Как это только тебе в голову пришло?
– Это не я… – пробормотал малыш.
– Если бы ты был матросом, я бы велел тебя повесить за саботаж, но вначале дать пятнадцать ударов плеткой. Вон отсюда! Отправляйся в койку без ужина. Завтра будешь помогать мыть палубу.
Ребенок, всхлипывая, ушел. Исабель знала, что он не способен на подобную выходку. После ужина она отнесла ему немного еды, чтобы утешить. Рыдая, мальчик горько жаловался на «мадридских», особенно на Кандидо, – они обижали галисийцев и сваливали на них вину за собственные проделки.
Со своей стороны, кок не замедлил обнаружить пропажу колбасы и сосисок и вначале подумал, что виноваты вечно голодные матросы. Но матросы спрятали бы следы хищения, потому что знали, как жестоко будет наказание в случае их поимки. Однако сейчас оставались крошки хлеба, а свиные колбасы носили явственные отпечатки зубов, словно их погрызли крысы. Кок пожаловался капитану. Было ясно, что виноваты дети.
На этот раз Педро дель Барко оставил при себе увещевания и угрозы, пригласив Исабель на мостик и рассказав ей о случившемся. Плавание на корабле в открытом море само по себе предполагало огромный риск, не хватало еще добавлять к этому опасные детские шалости. И количество припасов было рассчитано предельно точно, чтобы их хватило даже в случае поломки или долгого дрейфа в штиль.
– Дети причиняют много неудобств моей команде, – начал капитан. – Моряки жалуются, что вы не в состоянии их приструнить.
– Есть тут компания из трех-четырех мальчишек, которые баламутят всех остальных. И я догадываюсь, кто стоит за кражей продуктов.
– Придется сделать им внушение. Сегодня утром у нас было совещание с врачами, я им велел навести порядок и строже следить за мальчиками.
– На корабле их сложнее держать в узде, чем в приюте, где они свободно ходят по комнатам, – сказала Исабель извиняющимся тоном. – Уверяю вас, такое больше не повторится. Я начну учить их читать по утрам; по крайней мере, в это время они не будут безобразничать.
– Хорошо, мы на вас рассчитываем.
Когда Исабель уходила с мостика, до нее донеслись слова капитана:
– Если бы я раньше только знал, каково это – плыть с кучей детей на борту…
У Исабель был безотказный способ узнавать обо всем, что происходит: ее сын Бенито.
– Кто ворует еду? – спросила она.
– Не знаю.
– Пока не скажешь, отсюда не выйдешь.
И с этими словами она закрыла его в каюте. Бенито просидел там до вечера, пока его не затошнило и он не начал звать мать. Он просил ее, чтобы его пустили погулять на палубу, но Исабель держалась непоколебимо, несмотря на приступы рвоты и зеленоватый цвет лица своего отпрыска.
– Это Кандидо, м-м-мадридец, – в конце концов сознался Бенито. – Но ты ведь не скажешь, что это я его выдал?
Исабель отыскала Кандидо, который к тому моменту пытался забраться на бизань-мачту, и схватила его за воротник рубашки.
– Значит, это ты воруешь продукты, так?
– Нет, это не я, не я…
– Пойдем к твоей койке.
За подушкой у Кандидо скопился небольшой склад: куски колбасы, черствые горбушки, обломки бубликов.
– Это не я, – продолжал канючить мальчишка, – это мне кто-то подложил.
– Врунишка! Тебе придется извиниться перед Франсиско Антонио. И палубу отправишься мыть ты. А также неделю без сладкого! Если тебе еще вздумается красть, тебя уже будет наказывать капитан, и я тебе не завидую!
Ребенок, однако, вовсе не выглядел пристыженным, напротив, он выпрямился и с вызовом посмотрел на Исабель:
– Ну и ладно, я все равно сладкое не очень-то и люблю, – пожал он плечами.
То, что этот неисправимый негодник никак не реагировал на наказания, приводило Исабель в отчаяние. Мальчишка отказался просить прощения у Франсиско Антонио, ему мешала гордость, но от мытья палубы ему отвертеться не удалось: его заставил взяться за швабру огромного роста могучий матрос с рысьими бакенбардами и татуировкой на руке «Люблю тебя, мама».
Через несколько дней, когда установившееся тепло уже возвещало о приближении Канарских островов и детям разрешили играть на палубе до самого вечера, Кандидо представилась возможность отомстить.
– Смотрите-ка, ябеда! – показал он на Бенито. – Вот, оказывается, для чего тебе нужна мать – чтобы ябедничать!
– Я ничего не говорил, – солгал Бенито.
– Да я тебя за борт скину, вонючка!
Вместе с еще троими приятелями из Мадрида он зажал Бенито у якорной лебедки на носу судна. Бенито перепугался. Чтобы защититься, он схватил весло от спасательной шлюпки. Мальчишки окружили его и собрались уже напасть, как послышался голос одного из матросов:
– Что вы там творите, шалопаи?
– Бенито хотел выбросить весло за борт, а мы пытаемся ему помешать… – соврал Кандидо с ангельской улыбкой.
– Неправда. – начал было Бенито.
– Ну-ка верните весло, сорванцы, – произнес матрос. – Это вам не игрушки. Дуйте все вниз, от вас неприятностей больше, чем от англичан. Вот отправлю вас пирату Дракесу[54], он вам руки отгрызет, ей-богу!
– Думаешь, ты сильный, раз у тебя есть мать, гаденыш, – злобно прошипел Кандидо.
– Тебе просто завидно!
– Насрать мне на тебя!
Исабель снова отругала Кандидо и заперла на целый день в каюте, отдельно от всех. От наказания его спасли санитары. Пришла его очередь делать прививку.
– Мы уже вакцинировали Хуана Франсиско и Антонио, следующие – Херонимо и ты.
– Не дам себя колоть!
– Не начинай, как в тот раз. Здесь тебе не удастся сбежать.
– Вашу мать!
И он принялся лягаться и молотить кулаками с привычной силой и жестокостью.
– Ну, и куда ты денешься? – сказал ему санитар Боланьос. – Вокруг только море, даже земли не видно. Отсюда не улизнешь.
В ответ парень засадил ему кулаком между ног и тем самым вывел из строя. Ему удалось вырваться от врача Грахалеса и санитара Франсиско Пастора и спрятаться в трюме. Его довольно долго искали, но потом пришлось все же обратиться к матросам за помощью. Вскоре уже двадцать два члена экипажа прочесывали корабль.
– Кандидо де ла Каридад! – бросил один из матросов. – Ну и имечко для этого дьявольского отродья![55]
По палубе расхаживала взволнованная Исабель. Мальчишка со своим мятежным духом был настолько воинственно настроен, что мог причинить себе вред, лишь бы не сдаться. Поиски продолжались уже так долго, что она начала думать, будто он свалился за борт.